Неточные совпадения
В один из таких дней двенадцатилетний сын Меннерса, Хин, заметив, что отцовская лодка бьется под мостками
о сваи, ломая борта,
пошел и сказал об этом
отцу.
Полицейские были довольны, что узнали, кто раздавленный. Раскольников назвал и себя, дал свой адрес и всеми силами, как будто дело
шло о родном
отце, уговаривал перенести поскорее бесчувственного Мармеладова в его квартиру.
— Ваше превосходительство, — сказал я ему, — прибегаю к вам, как к
отцу родному; ради бога, не откажите мне в моей просьбе: дело
идет о счастии всей моей жизни.
— Толстой-то, а? В мое время… в годы юности, молодости моей, — Чернышевский, Добролюбов, Некрасов — впереди его были. Читали их, как
отцов церкви, я ведь семинарист. Верования строились по глаголам их. Толстой незаметен был. Тогда учились думать
о народе, а не
о себе. Он —
о себе начал. С него и
пошло это… вращение человека вокруг себя самого. Каламбур тут возможен: вращение вокруг частности — отвращение от целого… Ну — до свидания… Ухо чего-то болит… Прошу…
Спивак,
идя по дорожке, присматриваясь к кустам, стала рассказывать
о Корвине тем тоном, каким говорят, думая совершенно
о другом, или для того, чтоб не думать. Клим узнал, что Корвина, больного, без сознания, подобрал в поле приказчик
отца Спивак; привез его в усадьбу, и мальчик рассказал, что он был поводырем слепых; один из них, называвший себя его дядей, был не совсем слепой, обращался с ним жестоко, мальчик убежал от него, спрятался в лесу и заболел, отравившись чем-то или от голода.
И
пошел о Лудовике-Филиппе, точно как будто он родной
отец ему.
— Да, да, — повторял он, — я тоже жду утра, и мне скучна ночь, и я завтра
пошлю к вам не за делом, а чтоб только произнести лишний раз и услыхать, как раздастся ваше имя, узнать от людей какую-нибудь подробность
о вас, позавидовать, что они уж вас видели… Мы думаем, ждем, живем и надеемся одинаково. Простите, Ольга, мои сомнения: я убеждаюсь, что вы любите меня, как не любили ни
отца, ни тетку, ни…
«Тут одно только серьезное возражение, — все мечтал я, продолжая
идти. —
О, конечно, ничтожная разница в наших летах не составит препятствия, но вот что: она — такая аристократка, а я — просто Долгорукий! Страшно скверно! Гм! Версилов разве не мог бы, женясь на маме, просить правительство
о позволении усыновить меня… за заслуги, так сказать,
отца… Он ведь служил, стало быть, были и заслуги; он был мировым посредником…
О, черт возьми, какая гадость!»
На мельнице Василий Назарыч прожил целых три дня. Он подробно рассказывал Надежде Васильевне
о своих приисках и новых разведках: дела находились в самом блестящем положении и в будущем обещали миллионные барыши. В свою очередь, Надежда Васильевна рассказывала подробности своей жизни, где счет
шел на гроши и копейки.
Отец и дочь не могли наговориться: полоса времени в три года, которая разделяла их, послужила еще к большему сближению.
— Ну, к
отцу не хочешь ехать, ко мне бы заглянул, а уж я тут надумалась
о тебе. Кабы ты чужой был, а то
о тебе же сердце болит… Вот отец-то какой у нас: чуть что — и
пошел…
Алеша вдруг криво усмехнулся, странно, очень странно вскинул на вопрошавшего
отца свои очи, на того, кому вверил его, умирая, бывший руководитель его, бывший владыка сердца и ума его, возлюбленный старец его, и вдруг, все по-прежнему без ответа, махнул рукой, как бы не заботясь даже и
о почтительности, и быстрыми шагами
пошел к выходным вратам вон из скита.
— Ну да, гулять, и я то же говорю. Вот ум его и
пошел прогуливаться и пришел в такое глубокое место, в котором и потерял себя. А между тем, это был благодарный и чувствительный юноша,
о, я очень помню его еще вот таким малюткой, брошенным у
отца в задний двор, когда он бегал по земле без сапожек и с панталончиками на одной пуговке.
Видите, голубчик мой, — госпожа Хохлакова вдруг приняла какой-то игривый вид, и на устах ее замелькала милая, хотя и загадочная улыбочка, — видите, я подозреваю… вы меня простите, Алеша, я вам как мать…
о нет, нет, напротив, я к вам теперь как к моему
отцу… потому что мать тут совсем не
идет…
Приветливо поздоровавшись с
отцом и даже особенно наведавшись
о здоровье, он, не дождавшись, впрочем, окончания ответа родителя, разом объявил, что чрез час уезжает в Москву, совсем, и просит
послать за лошадьми.
— Я должен вам сообщить, — произнес тоже дрожащим голосом Алеша, —
о том, что сейчас было у него с
отцом. — И он рассказал всю сцену, рассказал, что был послан за деньгами, что тот ворвался, избил
отца и после того особенно и настоятельно еще раз подтвердил ему, Алеше,
идти «кланяться»… — Он
пошел к этой женщине… — тихо прибавил Алеша.
— Городские мы,
отец, городские, по крестьянству мы, а городские, в городу проживаем. Тебя повидать,
отец, прибыла. Слышали
о тебе, батюшка, слышали. Сыночка младенчика схоронила,
пошла молить Бога. В трех монастырях побывала, да указали мне: «Зайди, Настасьюшка, и сюда, к вам то есть, голубчик, к вам». Пришла, вчера у стояния была, а сегодня и к вам.
— Да, но он зол. Он надо мной смеялся. Он был дерзок, Алеша, — с содроганием обиды проговорил Иван. — Но он клеветал на меня, он во многом клеветал. Лгал мне же на меня же в глаза. «
О, ты
идешь совершить подвиг добродетели, объявишь, что убил
отца, что лакей по твоему наущению убил
отца…»
Вот что спрошу: справедливо ли,
отец великий, то, что в Четьи-Минеи повествуется где-то
о каком-то святом чудотворце, которого мучили за веру, и когда отрубили ему под конец голову, то он встал, поднял свою голову и «любезно ее лобызаше», и долго
шел, неся ее в руках, и «любезно ее лобызаше».
Одни липы по-прежнему росли себе на
славу и теперь, окруженные распаханными полями, гласят нашему ветреному племени
о «прежде почивших
отцах и братиях».
Один короткий, быстротечный месяц!
И башмаков еще не износила,
В которых
шла, в слезах,
За бедным прахом моего
отца!
О небо! Зверь без разума, без слова
Грустил бы долее…
Наскоро дав им аттестацию, Кирсанов
пошел сказать больной, что дело удалось. Она при первых его словах схватила его руку, и он едва успел вырвать, чтоб она не поцеловала ее. «Но я не скоро пущу к вам вашего батюшку объявить вам то же самое, — сказал он: — он у меня прежде прослушает лекцию
о том, как ему держать себя». Он сказал ей, что он будет внушать ее
отцу и что не отстанет от него, пока не внушит ему этого основательно.
Священник
пошел нетвердыми стопами домой ковыряя в зубах какой-то щепкой. Я приказывал людям
о похоронах, как вдруг
отец Иоанн остановился и замахал руками; староста побежал к нему, потом — от него ко мне.
Струнников начинает расхаживать взад и вперед по анфиладе комнат. Он заложил руки назад; халат распахнулся и раскрыл нижнее белье. Ходит он и ни
о чем не думает. Пропоет «Спаси, Господи, люди Твоя», потом «
Слава Отцу», потом вспомнит, как протодьякон в Успенском соборе, в Москве, многолетие возглашает, оттопырит губы и старается подражать. По временам заглянет в зеркало, увидит: вылитый мопс! Проходя по зале, посмотрит на часы и обругает стрелку.
Однажды она явилась к «старому барину» и доложила, что Сатир просит навестить его.
Отец, однако, сам собой
идти не решился, а сообщил
о желании больного матушке, которая сейчас же собралась и спустилась вниз.
Преимущественно
шли расспросы
о том, сколько у
отца Василия в приходе душ, деревень, как последние называются, сколько он получает за требы, за славление в Рождество Христово, на святой и в престольные праздники, часто ли служит сорокоусты, как делятся доходы между священником, дьяконом и причетниками, и т. п.
Мы были уверены, что дело
идет о наказании, и вошли в угнетенном настроении. В кабинете мы увидели мать с встревоженным лицом и слезами на глазах. Лицо
отца было печально.
Однажды
отец с матерью долго ночью засиделись у Рыхлинских. Наконец сквозь дремоту я услышал грохот нашей брички во дворе, а через некоторое время совсем проснулся от необычайного ощущения:
отец и мать, оба одетые, стояли в спальне и
о чем-то горячо спорили, забыв, очевидно, и
о позднем часе, и
о спящих детях. Разговор
шел приблизительно такой...
На следующий вечер старший брат, проходя через темную гостиную, вдруг закричал и со всех ног кинулся в кабинет
отца. В гостиной он увидел высокую белую фигуру, как та «душа»,
о которой рассказывал капитан.
Отец велел нам
идти за ним… Мы подошли к порогу и заглянули в гостиную. Слабый отблеск света падал на пол и терялся в темноте. У левой стены стояло что-то высокое, белое, действительно похожее на фигуру.
— И только? Теперь нечего и думать
о пенсии. Ну, значит, тебе придется
идти к
отцу.
—
О тебе же заботился. В самом деле, Харитина, будем дело говорить. К
отцу ты не
пойдешь, муж ничего не оставил, надо же чем-нибудь жить? А тут еще подвернутся добрые люди вроде Ечкина. Ведь оно всегда так начинается: сегодня смешно, завтра еще смешнее, а послезавтра и поправить нельзя.
— Ты у меня поговори, Галактион!.. Вот сынка бог
послал!.. Я
о нем же забочусь, а у него пароходы на уме. Вот тебе и пароход!.. Сам виноват, сам довел меня. Ох, согрешил я с вами: один умнее
отца захотел быть и другой туда же… Нет, шабаш! Будет веревки-то из меня вить… Я и тебя, Емельян, женю по пути. За один раз терпеть-то от вас. Для кого я хлопочу-то, галманы вы этакие? Вот на старости лет в новое дело впутываюсь, петлю себе на шею надеваю, а вы…
Ко мне собирались бы толпы людей, и я пел бы им
о делах их
отцов,
о подвигах и
славе.
Но если останусь я с ним… и потом
Он тайну узнает и спросит:
«Зачем не
пошла ты за бедным
отцом?..» —
И слово укора мне бросит?
О, лучше в могилу мне заживо лечь,
Чем мужа лишить утешенья
И в будущем сына презренье навлечь…
Нет, нет! не хочу я презренья!..
Любовь Гордеевна, не смеющая даже сказать
отцу о своей любви к Мите,
идет за Коршунова, к которому чувствует страх и омерзение.
Ивану
пошел всего двадцатый год, когда этот неожиданный удар — мы говорим
о браке княжны, не об ее смерти — над ним разразился; он не захотел остаться в теткином доме, где он из богатого наследника внезапно превратился в приживальщика; в Петербурге общество, в котором он вырос, перед ним закрылось; к службе с низких чинов, трудной и темной, он чувствовал отвращение (все это происходило в самом начале царствования императора Александра); пришлось ему, поневоле, вернуться в деревню, к
отцу.
Петр Андреич, узнав
о свадьбе сына, слег в постель и запретил упоминать при себе имя Ивана Петровича; только мать, тихонько от мужа, заняла у благочинного и прислала пятьсот рублей ассигнациями да образок его жене; написать она побоялась, но велела сказать Ивану Петровичу через посланного сухопарого мужичка, умевшего уходить в сутки по шестидесяти верст, чтоб он не очень огорчался, что, бог даст, все устроится и
отец переложит гнев на милость; что и ей другая невестка была бы желательнее, но что, видно, богу так было угодно, а что она
посылает Маланье Сергеевне свое родительское благословение.
Отец Паншина доставил сыну своему много связей; тасуя карты между двумя робберами или после удачного «большого
шлема», он не пропускал случая запустить словечко
о своем «Володьке» какому-нибудь важному лицу, охотнику до коммерческих игр.
— Груня, Грунюшка, опомнись… — шептал Макар, стоя перед ней. — Ворога твоего мы порешили…
Иди и объяви начальству, што это я сделал: уйду в каторгу… Легче мне будет!.. Ведь три года я муку-мученическую принимал из-за тебя… душу ты из меня выняла, Груня. А что касаемо Кирилла, так слухи
о нем пали до меня давно, и я еще по весне с Гермогеном тогда на могилку к
отцу Спиридонию выезжал, чтобы его достигнуть.
Вообще происходило что-то непонятное, странное, и Нюрочка даже поплакала, зарывшись с головой под свое одеяло.
Отец несколько дней ходил грустный и ни
о чем не говорил с ней, а потом опять все
пошло по-старому. Нюрочка теперь уже начала учиться, и в ее комнате стоял особенный стол с ее книжками и тетрадками. Занимался с ней по вечерам сам Петр Елисеич, — придет с фабрики, отобедает, отдохнет, напьется чаю и скажет Нюрочке...
Пора благодарить тебя, любезный друг Николай, за твое письмо от 28 июня. Оно дошло до меня 18 августа. От души спасибо тебе, что мне откликнулся. В награду
посылаю тебе листок от моей старой знакомки, бывшей Михайловой. Она погостила несколько дней у своей старой приятельницы, жены здешнего исправника. Я с ней раза два виделся и много говорил
о тебе. Она всех вас вспоминает с особенным чувством. Если вздумаешь ей отвечать, пиши прямо в Петропавловск, где
отец ее управляющий таможней.
Я тогда
послал от Терпугова просьбу в консисторию. [Пущин мог ходатайствовать за внебрачного сына А. П. Барятинского — П. А Терпугова, — вероятно,
о признании его прав на фамилию
отца. Просьба была безуспешна: в собрании бумаг М. С. Волконского имеются письма к нему П. А. Терпугова за 1904 и 1905 гг. (ЦГИА, ф. 1146, оп. 1, № 904).]
О детях в последнем письме говорят, что недели через три обещают удовлетворительный ответ. Значит, нужна свадьба для того, чтоб дети были дома. Бедная власть, для которой эти цыпушки могут быть опасны. Бедный
отец, который на троне, не понимает их положения. Бедный Погодин и бедная Россия, которые называют его царем-отцом!.. [Речь
идет об «ура-патриотических» брошюрах М. П. Погодина.]
[Речь
идет о романе Дюма-отца «Учитель фехтования», в котором неправильно изложена на фоне восстания декабристов история женитьбы И. А. Анненкова на П. Е. Гебль.]
Дело
шло о том, что
отец хотел в точности исполнить обещанье, данное им своей матери: выйти немедленно в отставку, переехать в деревню, избавить свою мать от всех забот по хозяйству и успокоить ее старость.
Отец мой продолжал разговаривать и расспрашивать
о многом, чего я и не понимал; слышал только, как ему отвечали, что,
слава богу, все живут помаленьку, что с хлебом не знай, как и совладать, потому что много народу хворает.
Отец пошел на вспаханную, но еще не заборонованную десятину, стал что-то мерить своей палочкой и считать, а я, оглянувшись вокруг себя и увидя, что в разных местах много людей и лошадей двигались так же мерно и в таком же порядке взад и вперед, — я крепко задумался, сам хорошенько не зная
о чем.
После этого долго
шли разговоры
о том, что бабушка к Покрову просила нас приехать и в Покров скончалась, что
отец мой именно в Покров видел страшный и дурной сон и в Покров же получил известие
о болезни своей матери.
Мы остановились у первого крестьянского двора, и после я узнал, что
отец посылал спрашивать
о дедушке: отвечали, что он еще жив.
Отец, улыбнувшись, напомнил мне
о том и на мои просьбы
идти поскорее удить сказал мне, чтоб я не торопился и подождал, покуда он все уладит около моей матери и распорядится кормом лошадей.
"По получении твоего письма, голубчик Николенька, сейчас же
послала за
отцом Федором, и все вместе соединились в теплой мольбе всевышнему
о ниспослании тебе духа бодрости, а начальникам твоим долголетия и нетленных наград. И когда все это исполнилось, такое в душе моей сделалось спокойствие, как будто тихий ангел в ней пролетел!