Неточные совпадения
Дети с испуганным и радостным визгом бежали впереди. Дарья Александровна, с трудом борясь с своими облепившими ее ноги юбками, уже не
шла, а бежала, не спуская с глаз детей.
Мужчины, придерживая шляпы,
шли большими шагами. Они были уже у самого крыльца, как большая капля ударилась и разбилась
о край железного жолоба. Дети и за ними большие с веселым говором вбежали под защиту крыши.
«Короче, потому что быстро хожу», — сообразил он. Думалось
о том, что в городе живет свыше миллиона людей, из них — шестьсот тысяч
мужчин, расположено несколько полков солдат, а рабочих, кажется, менее ста тысяч, вооружено из них, говорят, не больше пятисот. И эти пять сотен держат весь город в страхе. Горестно думалось
о том, что Клим Самгин, человек, которому ничего не нужно, который никому не сделал зла, быстро
идет по улице и знает, что его могут убить. В любую минуту. Безнаказанно…
Я хотел было напомнить детскую басню
о лгуне; но как я солгал первый, то мораль была мне не к лицу. Однако ж пора было вернуться к деревне. Мы
шли с час все прямо, и хотя
шли в тени леса, все в белом с ног до головы и легком платье, но было жарко. На обратном пути встретили несколько малайцев,
мужчин и женщин. Вдруг до нас донеслись знакомые голоса. Мы взяли направо в лес, прямо на голоса, и вышли на широкую поляну.
—
О, c'est une tête bien organisée! — замечают
мужчины, принимая дипломатический вид, — ça fera son chemin dans le monde… surtout si les dames s'y prennent… [
О, это хорошо организованная голова! он проложит себе дорогу в свете… особенно, если за это возьмутся дамы… (франц.)] И вот
пошел дилетант гулять по свету с готовою репутацией!.. Но к делу.
—
О, какой рыцарский комплимент! Мсье Александров, вы опасный молодой
мужчина… Но, к сожалению, из одних комплиментов в наше время шубу не сошьешь. Я, признаюсь, очень рада тому, что моя Юленька вышла замуж за достойного человека и сделала прекрасную партию, которая вполне обеспечивает ее будущее. Но, однако,
идите к вашим товарищам. Видите, они вас ждут.
В молодости, служа в гвардии и будучи
мужчиною красивым и ловким, князь существовал на счет слабости женщин, потом женился на довольно, казалось бы, богатой женщине, но это
пошло не в прок, так что, быв еще уездным предводителем, успел все женино состояние выпустить в трубу и ныне существовал более старым кредитом и некоторыми другими средствами,
о которых нам потом придется несколько догадаться.
Разнесся по городу слух, что актеры здешнего театра устраивают в общественном собрании маскарад с призами за лучшие наряды, женские и мужские.
О призах
пошли преувеличенные слухи. Говорили, дадут корову даме, велосипед
мужчине. Эти слухи волновали горожан. Каждому хотелось выиграть: вещи такие солидные. Поспешно шили наряды. Тратились не жалея. Скрывали придуманные наряды и от ближайших друзей, чтобы кто не похитил блистательной мысли.
«Однажды, во время пира, одну из них, черноволосую и нежную, как ночь, унес орел, спустившись с неба. Стрелы, пущенные в него
мужчинами, упали, жалкие, обратно на землю. Тогда
пошли искать девушку, но — не нашли ее. И забыли
о ней, как забывают обо всем на земле».
— Барыньский, дамский — одним словом, как там хотите, только не женский, потому что, если дело
идет о том, чтобы русская женщина трудилась, так она, русская-то женщина, monsieur Шпандорчук, всегда трудилась и трудится, и трудится нередко гораздо больше своих
мужчин. А это вы говорите
о барышнях,
о дамах — так и не называйте же ихнего вопроса нашим, женским.
Где были в это время сестрицы? Бодрствовали ли они? Следили ли за тем, как я, постепенно спиваясь с кругу, погружаюсь на самое дно петербургских наслаждений! Нет, они унывали в Ветлуге! Они роптали на судьбу, которая
послала на Ветлугу только одного
мужчину, да и то землемера…
О, маловеры!
Замуж Аделаида Ивановна не
пошла, хоть и были у ней женихи, не потому, чтобы она ненавидела
мужчин, —
о, нет! — она многих из чих уважала, с большим удовольствием и не без некоторого кокетства беседовала с ними, но в то же время как-то побаивалась, а еще более того стыдилась их.
Что за выгодную статью видели эти люди в типографской работе и почему наборщичество казалось им, например, прибыльнее часовщичества, гравированья, золоченья и других ремесел, в которых женщина вполне может конкурировать с
мужчиной? — это так и остается их тайною, а полицию это предпочтение типографского труда натолкнуло на подозрение, что тут дело
идет не
о женском труде, не об обеспечении женщин, но об их сообщничестве по прокламаторской части.
— Такое
идет, как будто все, и
мужчины и бабы, плешивые стали, ей-богу! У всех явилось какое-то одно, как у арестантов. Или выстегал их кто-то прутьями и люди не могут сидеть, бегают-бегают, а всё потому, что начальство уже устало заботиться
о людях: а ну вас, свиньи, к бесу, нате вам свободу! Вот, живите, а я — посмотрю из-за уголка, что будет…
Надо ли говорить
о том, как усердно, безукоризненно, почти вдохновенно работала в этот вечер вся труппа? Все цирковые существа: женщины и
мужчины, лошади и собаки, униформа и конюхи, клоуны и музыканты — точно старались перещеголять один другого. И надо сказать: после этого представления дела Момино так же внезапно, как они раньше падали, теперь быстро
пошли на улучшение.
Мысль, на минуту вырвавшаяся из железного круга, со всею своей страстью и силой прилепилась к призраку новой жизни — точно борьба
шла не из-за лишних пяти рублей в месяц,
о которых толковали
мужчины, а из-за полного и радостного освобождения от всех вековых пут.
— Полноте, успокойтесь, говорю вам, — продолжал Свитка. — Первый акт трагикомедии, можно сказать, кончен… ну, и
слава Богу!.. Полноте же, будьте
мужчиной!.. Пойдемте ко мне и потолкуем
о деле… Я довезу вас… Я не отпущу вас теперь одного: вы слишком взволнованы, вы можете наделать совершенно ненужных глупостей. Давайте вашу руку!
Все они могли иметь честные идеи, изящные вкусы, здравые понятия, симпатичные стремления; но они все были продукты старого быта, с привычкой
мужчин их эпохи-и помещиков, и военных, и сановников, и чиновников, и артистов, и даже профессоров — к «скоромным» речам. У французских писателей до сих пор — как только дойдут до десерта и ликеров — сейчас начнутся разговоры
о женщинах и
пойдут эротические и прямо «похабные» словца и анекдоты.
— Где же быть, в другой работе — коли уже говорить только
о работе,
о профессии — Дузе, или Ермоловой, или другой какой артисткой, в те года, когда она владеет публикой? Ты скажешь — это все тщеславие, погоня за
славой? Ну, прекрасно. Возьми трудовую сторону. Первая артистка на театре получает больше
мужчины.
Теперь снова женщина, которую он любит, вступила на еще более скользкие подмостки кафешантана, и хотя разум говорит ему, что это она сделала исключительно из любви к нему, но все же, кто знает, что тот фурор, который она произвела среди
мужчин, глядящих на нее, по ее собственному выражению, как голодные собаки, и
о котором она говорит с нескрываемым восторгом, не вскружит ей головку и она не
пойдет по стопам той же Гранпа, а, быть может, падет еще ниже.
— Не секрет, скажу… Надо воспламенить ее воображение рассказом
о нем как
о герое и знаменитости, исподволь, умело, заставить ее заочно влюбиться в него…
Слава мужчины для женщины имеет притягательное свойство, за нее она простит и лета, и отсутствие красоты. Вспомните Матрену Кочубей и Мазепу. Чем успел увлечь этот старик молодую красавицу? Только ореолом воинской
славы…
— Отчего же бы ей и не
пойти? Вы
мужчина красивый, с хорошей дворянской фамилией, а она что ж — актриса, мещанка… Скажу вам более, я сам слышал от нее мнение
о вас, из которого заключил, что вы ей нравитесь…
Ну, а когда не
о чем будет больше говорить? Ведь настает всегда такая минута. Что ж мы будем с ним делать? Я ведь могу к нему привыкнуть. Он все повторяет: я старик, я старик. Вовсе он не так стар, да
о летах
мужчины сейчас и забываешь. Привлекает собственно ум. Вкусивши сладкого, горького не захочешь. После Домбровича не
пойду же я хихикать с Кучкиным. Предоставляю это удовольствие Софи…
— Не надо! — закричала я. — Дело
идет о женщине, а не
о мужчине.
— Не хочешь? Не хочешь? — кричала попадья и в яростной жажде материнства рвала на себе одежды, бесстыдно обнажаясь вся, жгучая и страшная, как вакханка, трогательная и жалкая, как мать, тоскующая
о сыне. — Не хочешь? Так вот же перед Богом говорю тебе: на улицу
пойду! Голая
пойду! К первому
мужчине на шею брошусь. Отдай мне Васю, проклятый!