Неточные совпадения
Он
шел встречу ветра по
главной улице города, уже раскрашенной огнями фонарей и магазинов; под ноги ему летели клочья бумаги, это напомнило
о письме, которое Лидия и Алина читали вчера, в саду, напомнило восклицание Алины...
Мы
пошли по улицам, зашли в контору нашего банкира, потом в лавки. Кто покупал книги, кто заказывал себе платье, обувь, разные вещи. Книжная торговля здесь довольно значительна; лавок много;
главная из них, Робертсона, помещается на большой улице. Здесь есть своя самостоятельная литература. Я видел много периодических изданий, альманахов, стихи и прозу, карты и гравюры и купил некоторые изданные здесь сочинения собственно
о Капской колонии. В книжных лавках продаются и все письменные принадлежности.
Нехлюдов стал слушать и старался понять значение того, что происходило перед ним, но, так же как и в окружном суде,
главное затруднение для понимания состояло в том, что речь
шла не
о том, что естественно представлялось
главным, а
о совершенно побочном.
С замиранием сердца и ужасом перед мыслью
о том, в каком состоянии он нынче найдет Маслову, и той тайной, которая была для него и в ней и в том соединении людей, которое было в остроге, позвонил Нехлюдов у
главного входа и у вышедшего к нему надзирателя спросил про Маслову. Надзиратель справился и сказал, что она в больнице. Нехлюдов
пошел в больницу, Добродушный старичок, больничный сторож, тотчас же впустил его и, узнав, кого ему нужно было видеть, направил в детское отделение.
Главное затруднение встречалось в том, что даже приблизительно невозможно было определить те межи и границы,
о которых
шел спор.
Тем не менее самая
главная забота его была
о старце: он трепетал за него, за
славу его, боялся оскорблений ему, особенно тонких, вежливых насмешек Миусова и недомолвок свысока ученого Ивана, так это все представлялось ему.
Но
главное — продать завод, обратить все деньги в 5–процентные билеты, которые тогда
пошли в моду, — и доживать век поспокойнее, вспоминая
о прошлом величии, потерю которого вынес он бодро, сохранив и веселость и твердость.
Разумеется,
главным содержанием разговоров Верочки с Лопуховым было не то, какой образ мыслей надобно считать справедливым, но вообще они говорили между собою довольно мало, и длинные разговоры у них, бывавшие редко,
шли только
о предметах посторонних, вроде образа мыслей и тому подобных сюжетов.
Уходя от Тараса Семеныча, Колобов тяжело вздохнул. Говорили по душе, а главного-то он все-таки не сказал. Что болтать прежде времени? Он
шел опять по Хлебной улице и думал
о том, как здесь все переменится через несколько лет и что
главною причиной перемены будет он, Михей Зотыч Колобов.
Чиновник, уходящий в отставку, требует себе прогонов обыкновенно до Петропавловска по зимнему времени — 13 тысяч верст или до Холмогорского уезда — 11 тысяч верст; одновременно, подавая прошение об отставке, он
посылает в
главное тюремное управление телеграмму с просьбой
о бесплатном проезде со всею семьей до Одессы на пароходе Добровольного флота.
Тут
идет речь
о том, что Маука есть
главное местопребывание компании, получившей от русского правительства право в течение 10 лет собирать морские водоросли, и что население его состоит из 3 европейцев, 7 русских солдат и 700 рабочих — корейцев, айно и китайцев.
Вопрос
главным образом
шел о вассер-штольне, при помощи которой предполагалось отвести воду из
главной шахты в Балчуговку.
Что касается причин такого переворота, то
о них только могли догадываться, потому что инициатива
шла из Петербурга, из таинственных глубин
главного столичного правления.
Он небрежно ловил арбузы, так же небрежно их перебрасывал и, к своему удивлению, вдруг почувствовал, что именно теперь-то он весь со своими мускулами, зрением и дыханием вошел в настоящий пульс работы, и понял, что самым
главным было вовсе не думать
о том, что арбуз представляет собой какую-то стоимость, и тогда все
идет хорошо.
Он с приятной улыбкой узнаёт, что повесть кончена и что следующий номер книжки, таким образом, обеспечен в
главном отделе, и удивляется, как это я мог хоть что-нибудь кончить,и при этом премило острит. Затем
идет к своему железному сундуку, чтоб выдать мне обещанные пятьдесят рублей, а мне между тем протягивает другой, враждебный, толстый журнал и указывает на несколько строк в отделе критики, где говорится два слова и
о последней моей повести.
На заводе
шли деятельные приготовления к предстоявшей поездке набоба по всему округу,
о чем было уже известно всем, а в особенности тем, кому
о сем ведать надлежало. Управители оставили Кукарский завод и разъехались по своим гнездам: Сарматов — в Мельковский завод, Буйко — в Куржак, Дымцевич — в Заозерный и т. д.
Главная остановка по маршруту предполагалась в Баламутском заводе, где царствовал Вершинин, а затем в Заозерном и Куржаке, где предполагалась охота.
— А
главное — я с вами совершенно спокойна. Вы такой милый —
о, я уверена в этом, — вы и не подумаете
пойти в Бюро и сообщить, что вот я — пью ликер, я — курю. Вы будете больны — или вы будете заняты — или уж не знаю что. Больше: я уверена — вы сейчас будете пить со мной этот очаровательный яд…
Отчего — ну отчего целых три года я и
О — жили так дружески — и вдруг теперь одно только слово
о той, об… Неужели все это сумасшествие — любовь, ревность — не только в идиотских древних книжках? И
главное — я! Уравнения, формулы, цифры — и… это — ничего не понимаю! Ничего… Завтра же
пойду к R и скажу, что —
«Maman тоже поручила мне просить вас об этом, и нам очень грустно, что вы так давно нас совсем забыли», — прибавила она, по совету князя, в постскриптум. Получив такое деликатное письмо, Петр Михайлыч удивился и,
главное, обрадовался за Калиновича. «О-о, как наш Яков Васильич
пошел в гору!» — подумал он и, боясь только одного, что Настенька не поедет к генеральше, робко вошел в гостиную и не совсем твердым голосом объявил дочери
о приглашении. Настенька в первые минуты вспыхнула.
Приложив к прошению законное количество гербовых марок, я
послал его в
главное управление по делам печати, ходатайствуя
о разрешении журнала. «Скоро сказка говорится, дело мешкотно творится» — есть поговорка. Через долгое время я получил ответ из
главного управления
о представлении документов
о моем образовательном цензе.
И, однако, все эти грубости и неопределенности, всё это было ничто в сравнении с
главною его заботой. Эта забота мучила его чрезвычайно, неотступно; от нее он худел и падал духом. Это было нечто такое, чего он уже более всего стыдился и
о чем никак не хотел заговорить даже со мной; напротив, при случае лгал и вилял предо мной, как маленький мальчик; а между тем сам же
посылал за мною ежедневно, двух часов без меня пробыть не мог, нуждаясь во мне, как в воде или в воздухе.
Церковные учители признают нагорную проповедь с заповедью
о непротивлении злу насилием божественным откровением и потому, если они уже раз нашли нужным писать
о моей книге, то, казалось бы, им необходимо было прежде всего ответить на этот
главный пункт обвинения и прямо высказать, признают или не признают они обязательным для христианина учение нагорной проповеди и заповедь
о непротивлении злу насилием, и отвечать не так, как это обыкновенно делается, т. е. сказать, что хотя, с одной стороны, нельзя собственно отрицать, но, с другой стороны, опять-таки нельзя утверждать, тем более, что и т. д., а ответить так же, как поставлен вопрос в моей книге: действительно ли Христос требовал от своих учеников исполнения того, чему он учил в нагорной проповеди, и потому может или не может христианин, оставаясь христианином,
идти в суд, участвуя в нем, осуждая людей или ища в нем защиты силой, может или не может христианин, оставаясь христианином, участвовать в управлении, употребляя насилие против своих ближних и самый
главный, всем предстоящий теперь с общей воинской повинностью, вопрос — может или не может христианин, оставаясь христианином, противно прямому указанию Христа обещаться в будущих поступках, прямо противных учению, и, участвуя в военной службе, готовиться к убийству людей или совершать их?
С этой минуты мысль
о ней не покидала уже меня, и я
пошел в направлении
главного движения, которое заворачивало от набережной через открытую с одной стороны площадь.
Это был июнь 1871 года. Холера уже началась. Когда я пришел пешком из Вологды в Ярославль, там участились холерные случаи, которые
главным образом проявлялись среди прибрежного рабочего народа, среди зимогоров-грузчиков. Холера помогла мне выполнить заветное желание попасть именно в бурлаки, да еще в лямочники, в те самые,
о которых Некрасов сказал: «То бурлаки
идут бичевой…»
Однако ж представьте себе такое положение: человек с малолетства привык думать, что
главная цель общества — развитие и самосовершенствование, и вдруг кругом него точно сбесились все, только
о бараньем роге и толкуют! Ведь это даже подло. Возражают на это: вам-то какое дело? Вы
идите своей дорогой, коли не чувствуете за собой вины! Как какое дело? да ведь мой слух посрамляется! Ведь мозги мои страдают от этих пакостных слов! да и учителя в"казенном заведении"недаром же заставляли меня твердить...
Доктор был совершенно убежден в необходимости дозволить свидание матери с сыном, особенно когда последний знал уже
о ее приезде, но не смел этого сделать без разрешения
главного надзирателя или директора; он
послал записки к обоим.
Я теперь знаю, понимаю, Костя, что в нашем деле — все равно, играем мы на сцене или пишем —
главное не
слава, не блеск, не то,
о чем я мечтала, а уменье терпеть.
И вот, вместо того, чтоб узнать, откуда
идут на него те бичи, которые от колыбели до могилы подъедают его существование, в виде мироедов, кабатчиков, засух, градобитий, моровых поветрий и пр., серый человек услышит из уст культурного человека не особенно мудрое и не чуждое сквернословия поучение
о том, что первая и
главная обязанность есть исполнение приказаний, а все остальное приложится.
Гегель (под фирмою которого
идут все нелепости формалистов нашего времени, так, как под фирмой Фарина продается одеколон, делаемый на всех точках нашей планеты) вот как говорит
о формализме [«Phenomenologie», Vorrede.]: «Нынче
главный труд состоит не в том, чтоб очистить от чувственной непосредственности лицо и развить его в мыслящую сущность, но более в противоположном, в одействотворении всеобщего чрез снятие отверделых, определенных мыслей.
— Да, она любит и понимает. Если после моей смерти ей достанется сад и она будет хозяйкой, то, конечно, лучшего и желать нельзя. Ну, а если, не дай бог, она выйдет замуж? — зашептал Егор Семеныч и испуганно посмотрел на Коврина. — То-то вот и есть! Выйдет замуж,
пойдут дети, тут уже
о саде некогда думать. Я чего боюсь
главным образом: выйдет за какого-нибудь молодца, а тот сжадничает и сдаст сад в аренду торговкам, и все
пойдет к черту в первый же год! В нашем деле бабы — бич божий!
Он поторопился выпить свой чай и ушёл, заявив, что ему нужно разобрать привезённые книги. Но в комнате у него, несмотря на открытые двери, стоял запах керосина. Он поморщился и, взяв книгу, ушёл в парк. Там, в тесно сплочённой семье старых деревьев, утомлённых бурями и грозами, царила меланхолическая тишина, обессиливающая ум, и он
шёл, не открывая книги, вдоль по
главной аллее, ни
о чём не думая, ничего не желая.
Этот роман напомнил читателям «Юрия Милославского»; он написан с тою же силою таланта, утратившего может быть только первую свежесть и новость; но, конечно, роман не произвел и не мог произвести такого же впечатления уже по одной разности эпох: в «Юрии Милославском», в 1612 году, дело
шло о спасении русской земли; оно составляло
главное содержание, а все прочее было придаточной обстановкой; а в «Брынском лесу» положение государства, конечно, весьма интересное и важное по своим последствиям, составляет небольшую придаточную часть и служит, так сказать, введением в интригу романа, по несчастью — любовную.
В стихотворении «Урожай», после превосходнейшего описания пробуждения сельской природы весной,
идет речь
о полевых работах крестьян, и
главная мысль обращается на то...
Здесь разговор
шел о службе,
о суровом и непочтительном к дворянству губернаторе,
о политике,
главным же образом пересказывали друг другу содержание сегодняшних газет, всеми ими уже прочитанных.
Четверо за чаем сидело, когда в уютные горенки Марьи Гавриловны вступил совсем упавший духом Василий Борисыч. Кроме Патапа Максимыча, были тут Марко Данилыч, Михайло Васильич да кум Иван Григорьич. Вчерашнего похмелья на них и следов не осталось. Чинно, степенно сидели они, дельные речи вели —
о торговых делах толковали. Про волжские низовья, про астраханские рыбные промыслы
шла у них речь. Марко Данилыч был знатоком этого дела. Был он один из
главных поволжских рыбных торговцев.
Все общество, в разных углах комнат, разбивалось на кружки, и в каждом кружке
шли очень оживленные разговоры; толковали
о разных современных вопросах,
о политике, об интересах и новостях дня, передавали разные известия, сплетни и анекдоты из правительственного, военного и административного мира, обсуждали разные проекты образования, разбирали вопросы истории, права и даже метафизики, и все эти разнородные темы обобщались одним
главным мотивом, который в тех или других вариациях проходил во всех кружках и сквозь все темы, и этим
главным мотивом были Польша и революция — революция польская, русская, общеевропейская и, наконец, даже общечеловеческая.
Поэтому при противопоставлении творения и эманации
главный спор
идет не
о Боге, но
о мире, не
о божественной основе мира, но об его тварной природе: есть ли мир только пассивно рассеивающая и ослабляющая лучи божественного света среда, или же он по-своему собирает, отражает и проявляет их? есть ли особый фокус мира, возможен ли мир наряду с Абсолютным и как и в каком смысле возможен?
Все бы, кажется, было приспособлено к потребностям торговцев, обо всем подумали, ни
о чем не забыли, но, к изумленью строителя, купцы в
Главный дом не
пошли, а облюбовали себе трактиры, памятуя пословицу, что еще у Старого Макарья на Желтых Песках сложилась: «Съездить к Макарью — два дела сделать: поторговать да покуликать».
— На этот счет будьте покойны, — отвечал Горданов, окинув взглядом свою собеседницу, — во-первых, субъект,
о котором
идет речь, ничего не заметит; во-вторых, это не его дело; в-третьих, он женский эмансипатор и за стесняющее вас положение не постоит; а в-четвертых, — и это самое
главное, — тот способ, которым я вам его передам, устраняет всякие рассуждения с его стороны и не допускает ни малейшего его произвола.
«Бог есть, смерть непременно придет, надо
о душе подумать. Если Оля сию минуту увидит свою смерть, то ей не будет страшно. Она готова. А
главное, она уже решила для себя вопрос жизни. Бог есть… да… Но неужели нет другого выхода, как только
идти в монастырь? Ведь
идти в монастырь — значит отречься от жизни, погубить ее…»
В учительницы она
пошла из нужды, не чувствуя никакого призвания; и никогда она не думала
о призвании,
о пользе просвещения, и всегда ей казалось, что самое
главное в ее деле не ученики и не просвещение, а экзамены.
Но вечер скорее расстроил его, чем одушевил. Собралось человек шесть-семь, больше профессора из молодых, один учитель, два писателя. Были и дамы, Разговор
шел о диспуте. Смеялись над магистрантом, потом
пошли пересуды и анекдоты. За ужином было шумно, но
главной нотой было все-таки сознание, что кружки развитых людей — капля в этом море московской бытовой жизни…"Купец"раздражал всех. Иван Алексеевич искренне излился и позабавил всех своими на вид шутливыми, но внутренне горькими соображениями.
Споры
о том, что не касается жизни, именно
о том, отчего происходит жизнь: анимизм ли это, витализм ли, или понятие еще особой какой силы, скрыли от людей
главный вопрос жизни, — тот вопрос, без которого понятие жизни теряет свой смысл, и привели понемногу людей науки, — тех, которые должны вести других, — в положение человека, который
идет и даже очень торопится, но забыл, куда именно.
Венцель осмотрел купленный мною пироп и кивнул головою. По этому движению и по выражению лица старика надлежало понять, что он нашел камень хорошим, но, кроме того, старый Венцель повел дело так, что с этой же первой минуты, хотя все
шло у нас
о пиропе, но, собственно,
главный интерес у меня сосредоточился на самом гранильщике.
В следующем году
шла новая пьеса «Сила любви и ненависти», драма в трех действиях, переведенная с итальянского, но не имела успеха. В том же году там же исполнялась сказка в лицах «
О Яге-бабе», в которой
главную роль играл обер-гофмаршал Дмитрий Андреевич Шепелев. В этой оперетке участвовали придворные певчие, набранные в Малороссии; из них отличался прекрасным голосом и искусным пением Виноградский. Он, как уверяли тогда, «удивлял самих итальянцев».
Меблировка комнат, довольно обширных и чистых, если не многочисленных, то совершенно достаточных для таких семейств, как семейство Похвисневых, была более чем прилична, а
главное — все было в порядке, под руками, и хозяйство, с помощью крепостных слуг, прибывших из Москвы вместе с господами, с первого же дня жизни в домике
пошло, как бы
о заведенному издавна порядку.
Приняв командованье над армиями, Кутузов вспомнил,
о князе Андрее и
послал ему приказание прибыть в
главную квартиру.
Спасет, избавит вас от претерпеваемого вами зла и даст вам истинное благо, к которому вы так неумело стремитесь, не желание своей выгоды, не зависть, не следование партийной программе, не ненависть, не негодование, не желание
славы, даже не чувство справедливости, и
главное, не забота об устройстве жизни других людей, а только деятельность для своей души, как ни странно это вам покажется, не имеющая никакой внешней цели, никаких соображений
о том, что из нее может выйти.
11 октября, в тот самый день, когда в
главной квартире всё было поднято на ноги известием
о поражении Мака, в штабе эскадрона походная жизнь спокойно
шла по-старому. Денисов, проигравший всю ночь в карты, еще не приходил домой, когда Ростов, рано утром, верхом, вернулся с фуражировки. Ростов в юнкерском мундире подъехал к крыльцу, толконув лошадь, гибким, молодым жестом скинул ногу, постоял на стремени, как будто не желая расстаться с лошадью, наконец, спрыгнул и крикнул вестового.