Неточные совпадения
В обычное время в остроге просвистели по коридорам свистки надзирателей; гремя железом, отворились двери коридоров и
камер, зашлепали босые ноги и каблуки котов, по коридорам прошли парашечники, наполняя воздух отвратительною вонью; умылись, оделись арестанты и арестантки и вышли по коридорам
на поверку, а после поверки
пошли за кипятком для чая.
Когда загремел замок, и Маслову впустили в
камеру, все обратились к ней. Даже дочь дьячка
на минуту остановилась, посмотрела
на вошедшую, подняв брови, но, ничего не сказав, тотчас же
пошла опять ходить своими большими, решительными шагами. Кораблева воткнула иголку в суровую холстину и вопросительно через очки уставилась
на Маслову.
Англичанин, раздав положенное число Евангелий, уже больше не раздавал и даже не говорил речей. Тяжелое зрелище и, главное, удушливый воздух, очевидно, подавили и его энергию, и он
шел по
камерам, только приговаривая «all right» [«прекрасно»]
на донесения смотрителя, какие были арестанты в каждой
камере. Нехлюдов
шел как во сне, не имея силы отказаться и уйти, испытывая всё ту же усталость и безнадёжность.
— Вы знаете, отчего барон — Воробьев? — сказал адвокат, отвечая
на несколько комическую интонацию, с которой Нехлюдов произнес этот иностранный титул в соединении с такой русской фамилией. — Это Павел за что-то наградил его дедушку, — кажется, камер-лакея, — этим титулом. Чем-то очень угодил ему. — Сделать его бароном, моему нраву не препятствуй. Так и
пошел: барон Воробьев. И очень гордится этим. А большой пройдоха.
Разве три министра, один не министр, один дюк, один профессор хирургии и один лорд пиетизма не засвидетельствовали всенародно в
камере пэров и в низшей
камере, в журналах и гостиных, что здоровый человек, которого ты видел вчера, болен, и болен так, что его надобно
послать на яхте вдоль Атлантического океана и поперек Средиземного моря?.. «Кому же ты больше веришь: моему ослу или мне?» — говорил обиженный мельник, в старой басне, скептическому другу своему, который сомневался, слыша рев, что осла нет дома…
Женщин запирают
на ночь в
камере, заранее для того приготовленной, и потом всю ночь в тюрьме и в посту
идут разговоры о новой партии, о прелестях семейной жизни, о невозможности вести хозяйство без бабы и т. п.
Здесь, кроме
камер с дырами, выходившими
на свет божий,
шел целый лабиринт, в который луч солнечного света не западал с тех пор, как последний кирпич заключил собою тяжелые своды этих подземных нор.
Шел камер-юнкер собственно в канцелярию для совещаний с управляющим оной и застал также у него одного молодого адъютанта, весьма любимого князем. Когда он им рассказал свой разговор с поручиком, то управляющий
на это промолчал, но адъютант засмеялся и, воскликнув: «Что за вздор такой!», побежал посмотреть
на поручика, после чего, возвратясь, еще более смеялся и говорил...
— Достану! — повторил он, решившись
на этот раз взять у приходо-расходчика жалованье вперед, что сделать ему было, по-видимому, весьма нелегко, потому что,
идя поутру в суд, Аггей Никитич всю дорогу как-то тяжело дышал, и по крайней мере до половины присутствия у него недоставало духу позвать к себе приходо-расходчика; наконец, когда тот сам случайно зашел в присутственную
камеру, то Аггей Никитич воспользовался сим случаем и воззвал к нему каким-то глухим тоном...
Александр Сергеич между тем пересел к фортепьяно и начал играть переведенную впоследствии, а тогда еще певшуюся
на французском языке песню Беранже: «В ногу, ребята,
идите; полно, не вешать ружья!» В его отрывистой музыке чувствовался бой барабана, сопровождающий обыкновенно все казни. Без преувеличения можно сказать, что холодные мурашки пробегали при этом по телу всех слушателей, опять-таки за исключением того же камер-юнкера, который, встав, каким-то вялым и гнусливым голосом сказал гегельянцу...
На этом кончилось совещание камер-юнкера с Екатериной Петровной, но она потом не спала всю ночь, и ей беспрестанно мерещилось, что муж ее отравит, так что
на другой день, едва только Тулузов возвратился от генерал-губернатора, она
послала к нему пригласить его придти к ней.
Накормить его, конечно, накормили, но поручику хотелось бы водочки или, по крайней мере, пивца выпить, но ни того, ни другого достать ему было неоткуда, несмотря
на видимое сочувствие будочников, которые совершенно понимали такое его желание, и бедный поручик приготовлялся было снять с себя сапоги и
послать их заложить в кабак, чтобы выручить
на них хоть косушку; но в часть заехал, прямо от генерал-губернатора и не успев еще с себя снять своего блестящего мундира, невзрачный камер-юнкер.
Это они говорили, уже переходя из столовой в гостиную, в которой стоял самый покойный и манящий к себе турецкий диван,
на каковой хозяйка и гость опустились, или, точнее сказать, полуприлегли, и камер-юнкер обнял было тучный стан Екатерины Петровны, чтобы приблизить к себе ее набеленное лицо и напечатлеть
на нем поцелуй, но Екатерина Петровна, услыхав в это мгновение какой-то шум в зале, поспешила отстраниться от своего собеседника и даже пересесть
на другой диван, а камер-юнкер, думая, что это сам Тулузов
идет, побледнел и в струнку вытянулся
на диване; но вошел пока еще только лакей и доложил Екатерине Петровне, что какой-то молодой господин по фамилии Углаков желает ее видеть.
Но обыска не было, к следователю его всё не требовали. Позвали только
на шестой день. Перед тем, как
идти в
камеру, он надел чистое бельё, лучший свой пиджак, ярко начистил сапоги и нанял извозчика. Сани подскакивали
на ухабах, а он старался держаться прямо и неподвижно, потому что внутри у него всё было туго натянуто и ему казалось — если он неосторожно двинется, с ним может случиться что-то нехорошее. И
на лестницу в
камеру он вошёл не торопясь, осторожно, как будто был одет в стекло.
Еще утром,
идя на явную смерть, он фамильярничал с нею, а уже к вечеру, заключенный в одиночную
камеру, был закружен и захлестнут волною бешеного страха.
Тот подошел и, вынув перочинный ножик, разрезал веревку в нескольких местах. Лицо бродяги было бледно; глаза глядели хотя и угрюмо, но совершенно сознательно, так что молодой человек нисколько не колебался исполнить обращенную к нему просьбу Бесприютного. Последний встал
на ноги, кивнул головой и, потупясь, быстро вышел из
камеры. Протягивая перед собой руки,
пошел за ним и Хомяк.
Семенов открыл отяжелевшие веки, и в сизом тумане душной
камеры перед ним обрисовалось красное лицо с горящими глазами. Кто-то сидел
на нарах, обнявшись с пьяной простоволосой арестанткой, которая покачивалась и, нагло ухмыляясь по временам, заводила пьяную песню. Большинство арестантов спало, но в центре
камеры шла попойка. Увидев все это, Семенов тотчас же опять сомкнул глаза, и двоившееся сознание затуманилось. «Это был только сон», — думалось ему во сне об этой картине из действительности.
В известные часы по двору проносилась команда: «
Пошел за кипятком!», «
Пошел за хлебом!», «Обедать
пошел!», «По-шо-ол, расходись по
камерам!» Выпускали
на время подследственных из строгого одиночного заключения или каторжников в цепях.
Трое остальных
шли по шоссе Камер-Коллежского Вала и пели «По морям». Ветер гнал по сухой земле опавшие листья тополей, ущербный месяц глядел из черных туч с серебряными краями. Вдруг в мозгах у Юрки зазвенело, голова мотнулась в сторону, кепка слетела. Юрка в гневе обернулся. Плотный парень в пестрой кепке второй раз замахивался
на него. Юрка отразил удар, но сбоку получил по шее. Черкизовцев было человек семь-восемь. Они окружили заводских ребят. Начался бой.
Невесту вел его императорское высочество; за ними следовали ее высочество государыня, великая княгиня и другие чиновные дамы в церковь и, по обвенчанию, такою же церемониею
пошли в галерею и в парадные
камеры, пока
на приготовленные столы кушанья становили.
А я сижу, гляжу в книгу и начинаю в уме перекоряться с господом: «Ну что же? думаю, ведь уж как я тебя просил, а ты вот ничего и не сделал!» И с этим встал, чтобы
пойти воды напиться, а меня как что-то по самой середине
камеры хлоп по затылку и
на пол бросило…
Мои наэлектризованные нервы так работали, что мне стало казаться, будто в этой казенной
камере делается что-то совсем не казенное. Ужо не услыхал ли Он этот вопль сына своих врагов, не увидал ли Он его растерзанное сердце и… не
идет ли Он взять
на свое святое рамо эту несчастную овцу, может быть невзначай проблеявшую его имя.