Неточные совпадения
Батюшка пришлет денежки, чем бы их попридержать — и куды!..
пошел кутить: ездит
на извозчике, каждый
день ты доставай в кеятр билет, а там через неделю, глядь — и
посылает на толкучий продавать новый фрак.
Аммос Федорович. Да, нехорошее
дело заварилось! А я, признаюсь,
шел было к вам, Антон Антонович, с тем чтобы попотчевать вас собачонкою. Родная сестра тому кобелю, которого вы знаете. Ведь вы слышали, что Чептович с Варховинским затеяли тяжбу, и теперь мне роскошь: травлю зайцев
на землях и у того и у другого.
Городничий. Я здесь напишу. (Пишет и в то же время говорит про себя.)А вот посмотрим, как
пойдет дело после фриштика да бутылки толстобрюшки! Да есть у нас губернская мадера: неказиста
на вид, а слона повалит с ног. Только бы мне узнать, что он такое и в какой мере нужно его опасаться. (Написавши, отдает Добчинскому, который подходит к двери, но в это время дверь обрывается и подслушивавший с другой стороны Бобчинский летит вместе с нею
на сцену. Все издают восклицания. Бобчинский подымается.)
Слуга. Вы изволили в первый
день спросить обед, а
на другой
день только закусили семги и потом
пошли всё в долг брать.
Вчерашнего
дни я…» Ну, тут уж
пошли дела семейные: «…сестра Анна Кириловна приехала к нам с своим мужем; Иван Кирилович очень потолстел и всё играет
на скрипке…» — и прочее, и прочее.
Городничий. Полно вам, право, трещотки какие! Здесь нужная вещь:
дело идет о жизни человека… (К Осипу.)Ну что, друг, право, мне ты очень нравишься. В дороге не мешает, знаешь, чайку выпить лишний стаканчик, — оно теперь холодновато. Так вот тебе пара целковиков
на чай.
Городничий (в сторону).Ну,
слава богу! деньги взял.
Дело, кажется,
пойдет теперь
на лад. Я таки ему вместо двухсот четыреста ввернул.
А
день сегодня праздничный,
Куда пропал народ?..»
Идут селом —
на улице
Одни ребята малые,
В домах — старухи старые,
А то и вовсе заперты
Калитки
на замок.
В канаве бабы ссорятся,
Одна кричит: «Домой
идтиТошнее, чем
на каторгу!»
Другая: — Врешь, в моем дому
Похуже твоего!
Мне старший зять ребро сломал,
Середний зять клубок украл,
Клубок плевок, да
дело в том —
Полтинник был замотан в нем,
А младший зять все нож берет,
Того гляди убьет, убьет!..
Краса и гордость русская,
Белели церкви Божии
По горкам, по холмам,
И с ними в
славе спорили
Дворянские дома.
Дома с оранжереями,
С китайскими беседками
И с английскими парками;
На каждом флаг играл,
Играл-манил приветливо,
Гостеприимство русское
И ласку обещал.
Французу не привидится
Во сне, какие праздники,
Не
день, не два — по месяцу
Мы задавали тут.
Свои индейки жирные,
Свои наливки сочные,
Свои актеры, музыка,
Прислуги — целый полк!
У батюшки, у матушки
С Филиппом побывала я,
За
дело принялась.
Три года, так считаю я,
Неделя за неделею,
Одним порядком
шли,
Что год, то дети: некогда
Ни думать, ни печалиться,
Дай Бог с работой справиться
Да лоб перекрестить.
Поешь — когда останется
От старших да от деточек,
Уснешь — когда больна…
А
на четвертый новое
Подкралось горе лютое —
К кому оно привяжется,
До смерти не избыть!
Пошли порядки старые!
Последышу-то нашему,
Как
на беду, приказаны
Прогулки. Что ни
день,
Через деревню катится
Рессорная колясочка:
Вставай! картуз долой!
Бог весть с чего накинется,
Бранит, корит; с угрозою
Подступит — ты молчи!
Увидит в поле пахаря
И за его же полосу
Облает: и лентяи-то,
И лежебоки мы!
А полоса сработана,
Как никогда
на барина
Не работал мужик,
Да невдомек Последышу,
Что уж давно не барская,
А наша полоса!
Таким образом оказывалось, что Бородавкин поспел как раз кстати, чтобы спасти погибавшую цивилизацию. Страсть строить
на"песце"была доведена в нем почти до исступления.
Дни и ночи он все выдумывал, что бы такое выстроить, чтобы оно вдруг, по выстройке, грохнулось и наполнило вселенную пылью и мусором. И так думал и этак, но настоящим манером додуматься все-таки не мог. Наконец, за недостатком оригинальных мыслей, остановился
на том, что буквально
пошел по стопам своего знаменитого предшественника.
Только
на осьмой
день, около полдён, измученная команда увидела стрелецкие высоты и радостно затрубила в рога. Бородавкин вспомнил, что великий князь Святослав Игоревич, прежде нежели побеждать врагов, всегда
посылал сказать:"
Иду на вы!" — и, руководствуясь этим примером, командировал своего ординарца к стрельцам с таким же приветствием.
Закон был, видимо, написан второпях, а потому отличался необыкновенною краткостью.
На другой
день,
идя на базар, глуповцы подняли с полу бумажки и прочитали следующее...
Несмотря, однако,
на раскол,
дело, затеянное глуповцами
на «болоте»,
шло своим чередом.
Шли они по ровному месту три года и три
дня, и всё никуда прийти не могли. Наконец, однако, дошли до болота. Видят, стоит
на краю болота чухломец-рукосуй, рукавицы торчат за поясом, а он других ищет.
Но ничего не вышло. Щука опять
на яйца села; блины, которыми острог конопатили, арестанты съели; кошели, в которых кашу варили, сгорели вместе с кашею. А рознь да галденье
пошли пуще прежнего: опять стали взаимно друг у друга земли разорять, жен в плен уводить, над
девами ругаться. Нет порядку, да и полно. Попробовали снова головами тяпаться, но и тут ничего не доспели. Тогда надумали искать себе князя.
— И будете вы платить мне дани многие, — продолжал князь, — у кого овца ярку принесет, овцу
на меня отпиши, а ярку себе оставь; у кого грош случится, тот разломи его начетверо: одну часть мне отдай, другую мне же, третью опять мне, а четвертую себе оставь. Когда же
пойду на войну — и вы
идите! А до прочего вам ни до чего
дела нет!
На другой
день, проснувшись рано, стали отыскивать"языка". Делали все это серьезно, не моргнув. Привели какого-то еврея и хотели сначала повесить его, но потом вспомнили, что он совсем не для того требовался, и простили. Еврей, положив руку под стегно, [Стегно́ — бедро.] свидетельствовал, что надо
идти сначала
на слободу Навозную, а потом кружить по полю до тех пор, пока не явится урочище, называемое Дунькиным вра́гом. Оттуда же, миновав три повёртки,
идти куда глаза глядят.
На седьмой
день выступили чуть свет, но так как ночью дорогу размыло, то люди
шли с трудом, а орудия вязли в расступившемся черноземе.
Только и было сказано между ними слов; но нехорошие это были слова.
На другой же
день бригадир прислал к Дмитрию Прокофьеву
на постой двух инвалидов, наказав им при этом действовать «с утеснением». Сам же, надев вицмундир,
пошел в ряды и, дабы постепенно приучить себя к строгости, с азартом кричал
на торговцев...
На пятый
день отправились обратно в Навозную слободу и по дороге вытоптали другое озимое поле.
Шли целый
день и только к вечеру, утомленные и проголодавшиеся, достигли слободы. Но там уже никого не застали. Жители, издали завидев приближающееся войско, разбежались, угнали весь скот и окопались в неприступной позиции. Пришлось брать с бою эту позицию, но так как порох был не настоящий, то, как ни палили, никакого вреда, кроме нестерпимого смрада, сделать не могли.
На шестой
день были назначены губернские выборы. Залы большие и малые были полны дворян в разных мундирах. Многие приехали только к этому
дню. Давно не видавшиеся знакомые, кто из Крыма, кто из Петербурга, кто из-за границы, встречались в залах. У губернского стола, под портретом Государя,
шли прения.
На второй и третий
день шли дела о суммах дворянских и о женской гимназии, не имевшие, как объяснил Сергей Иванович, никакой важности, и Левин, занятый своим хождением по
делам, не следил за ними.
Но, несмотря
на все эти трудности, он добился своего, и к осени
дело пошло или, по крайней мере, ему так казалось.
На другой
день по их приезде
пошел проливной дождь, и ночью потекло в коридоре и в детской, так что кроватки перенесли в гостиную.
«Боже вечный, расстоящияся собравый в соединение, — читал он кротким певучим голосом, — и союз любве положивый им неразрушимый; благословивый Исаака и Ревекку, наследники я твоего обетования показавый: Сам благослови и рабы Твоя сия, Константина, Екатерину, наставляя я
на всякое
дело благое. Яко милостивый и человеколюбец Бог еси, и Тебе
славу воссылаем, Отцу, и Сыну, и Святому Духу, ныне и присно и вовеки веков». — «А-аминь», опять разлился в воздухе невидимый хор.
— А знаешь, я о тебе думал, — сказал Сергей Иванович. — Это ни
на что не похоже, что у вас делается в уезде, как мне порассказал этот доктор; он очень неглупый малый. И я тебе говорил и говорю: нехорошо, что ты не ездишь
на собрания и вообще устранился от земского
дела. Если порядочные люди будут удаляться, разумеется, всё
пойдет Бог знает как. Деньги мы платим, они
идут на жалованье, а нет ни школ, ни фельдшеров, ни повивальных бабок, ни аптек, ничего нет.
И, перебирая события последних
дней, ей казалось, что во всем она видела подтверждение этой страшной мысли: и то, что он вчера обедал не дома, и то, что он настоял
на том, чтоб они в Петербурге остановились врознь, и то, что даже теперь
шел к ней не один, как бы избегая свиданья с глазу
на глаз.
Правда, что
на скотном дворе
дело шло до сих пор не лучше, чем прежде, и Иван сильно противодействовал теплому помещению коров и сливочному маслу, утверждая, что корове
на холоду потребуется меньше корму и что сметанное масло спорее, и требовал жалованья, как и в старину, и нисколько не интересовался тем, что деньги, получаемые им, были не жалованье, а выдача вперед доли барыша.
В хозяйстве
на практике
дело шло отлично или, по крайней мере, так казалось Левину.
Но, несмотря
на всё это, Левин думал, что
дело шло и что, строго ведя счеты и настаивая
на своем, он докажет им в будущем выгоды такого устройства и что тогда
дело пойдет само собой.
— Это слово «народ» так неопределенно, — сказал Левин. — Писаря волостные, учителя и из мужиков один
на тысячу, может быть, знают, о чем
идет дело. Остальные же 80 миллионов, как Михайлыч, не только не выражают своей воли, но не имеют ни малейшего понятия, о чем им надо бы выражать свою волю. Какое же мы имеем право говорить, что это воля народа?
Когда Левин разменял первую сторублевую бумажку
на покупку ливрей лакею и швейцару, он невольно сообразил, что эти никому ненужные ливреи, но неизбежно необходимые, судя по тому, как удивились княгиня и Кити при намеке, что без ливреи можно обойтись, — что эти ливреи будут стоить двух летних работников, то есть около трехсот рабочих
дней от Святой до заговень, и каждый
день тяжкой работы с раннего утра до позднего вечера, — и эта сторублевая бумажка еще
шла коло̀м.
— Да нельзя же в коридоре разговаривать! — сказал Левин, с досадой оглядываясь
на господина, который, подрагивая ногами, как будто по своему
делу шел в это время по коридору.
После наряда, то есть распоряжений по работам завтрашнего
дня, и приема всех мужиков, имевших до него
дела, Левин
пошел в кабинет и сел за работу. Ласка легла под стол; Агафья Михайловна с чулком уселась
на своем месте.
Левин сердито махнул рукой,
пошел к амбарам взглянуть овес и вернулся к конюшне. Овес еще не испортился. Но рабочие пересыпали его лопатами, тогда как можно было спустить его прямо в нижний амбар, и, распорядившись этим и оторвав отсюда двух рабочих для посева клевера, Левин успокоился от досады
на приказчика. Да и
день был так хорош, что нельзя было сердиться.
Он
послал седло без ответа и с сознанием, что он сделал что то стыдное,
на другой же
день, передав всё опостылевшее хозяйство приказчику, уехал в дальний уезд к приятелю своему Свияжскому, около которого были прекрасные дупелиные болота и который недавно писал ему, прося исполнить давнишнее намерение побывать у него.
Проводив жену наверх, Левин
пошел на половину Долли. Дарья Александровна с своей стороны была в этот
день в большом огорчении. Она ходила по комнате и сердито говорила стоявшей в углу и ревущей девочке...
На другой
день по своем приезде князь в своем длинном пальто, со своими русскими морщинами и одутловатыми щеками, подпертыми крахмаленными воротничками, в самом веселом расположении духа
пошел с дочерью
на воды.
После обеда однако Кити встала и
пошла, как всегда, с работой к больному. Он строго посмотрел
на нее, когда она вошла, и презрительно улыбнулся, когда она сказала, что была больна. В этот
день он беспрестанно сморкался и жалобно стонал.
Одеваясь, она занялась больше, чем все эти
дни, своим туалетом, как будто он мог, разлюбив ее, опять полюбить за то, что
на ней будет то платье и та прическа, которые больше
шли к ней.
— Да что же интересного? Все они довольны, как медные гроши; всех победили. Ну, а мне-то чем же довольным быть? Я никого не победил, а только сапоги снимай сам, да еще за дверь их сам выставляй. Утром вставай, сейчас же одевайся,
иди в салон чай скверный пить. То ли
дело дома! Проснешься не торопясь, посердишься
на что-нибудь, поворчишь, опомнишься хорошенько, всё обдумаешь, не торопишься.
На четвертый
день за губернским столом
шла поверка губернских сумм.
И вдруг, вспомнив о раздавленном человеке в
день ее первой встречи с Вронским, она поняла, что̀ ей надо делать. Быстрым, легким шагом спустившись по ступенькам, которые
шли от водокачки к рельсам, она остановилась подле вплоть мимо ее проходящего поезда. Она смотрела
на низ вагонов,
на винты и цепи и
на высокие чугунные колеса медленно катившегося первого вагона и глазомером старалась определить середину между передними и задними колесами и ту минуту, когда середина эта будет против нее.
Исполнение плана Левина представляло много трудностей; но он бился, сколько было сил, и достиг хотя и не того, чего он желал, но того, что он мог, не обманывая себя, верить, что
дело это стоит работы. Одна из главных трудностей была та, что хозяйство уже
шло, что нельзя было остановить всё и начать всё сначала, а надо было
на ходу перелаживать машину.
— Благородный молодой человек! — сказал он, с слезами
на глазах. — Я все слышал. Экой мерзавец! неблагодарный!.. Принимай их после этого в порядочный дом!
Слава Богу, у меня нет дочерей! Но вас наградит та, для которой вы рискуете жизнью. Будьте уверены в моей скромности до поры до времени, — продолжал он. — Я сам был молод и служил в военной службе: знаю, что в эти
дела не должно вмешиваться. Прощайте.
Солнце закатилось, и ночь последовала за
днем без промежутка, как это обыкновенно бывает
на юге; но благодаря отливу снегов мы легко могли различать дорогу, которая все еще
шла в гору, хотя уже не так круто.
Наконец я ей сказал: «Хочешь,
пойдем прогуляться
на вал? погода славная!» Это было в сентябре; и точно,
день был чудесный, светлый и не жаркий; все горы видны были как
на блюдечке. Мы
пошли, походили по крепостному валу взад и вперед, молча; наконец она села
на дерн, и я сел возле нее. Ну, право, вспомнить смешно: я бегал за нею, точно какая-нибудь нянька.