Неточные совпадения
Люди спят, мой друг,
пойдем в тенистый сад,
Люди спят, одни лишь
звезды к нам глядят,
Да и те не видят нас среди ветвей
И не слышат, слышит только соловей.
Но и морская поэзия надоест, и тропическое небо, яркие
звезды: помянешь и майские петербургские ночи, когда,
к полуночи, небо захочет будто бы стемнеть, да вдруг опять засветлеет, точно ребенок нахмурится: того и гляди заплачет, а он вдруг засмеялся и
пошел опять играть!..
Наконец начало светать. Воздух наполнился неясными сумеречными тенями,
звезды стали гаснуть, точно они уходили куда-то в глубь неба. Еще немного времени — и кроваво-красная заря показалась на востоке. Ветер стал быстро стихать, а мороз — усиливаться. Тогда Дерсу и Китенбу
пошли к кустам. По следам они установили, что мимо нас прошло девять кабанов и что тигр был большой и старый. Он долго ходил около бивака и тогда только напал на собак, когда костер совсем угас.
Трофимов. Варя боится, а вдруг мы полюбим друг друга, и целые дни не отходит от нас. Она своей узкой головой не может понять, что мы выше любви. Обойти то мелкое и призрачное, что мешает быть свободным и счастливым, — вот цель и смысл нашей жизни. Вперед! Мы
идем неудержимо
к яркой
звезде, которая горит там вдали! Вперед! Не отставай, друзья!
Он хвалил направление нынешних писателей, направление умное, практическое, в котором, благодаря бога, не стало капли приторной чувствительности двадцатых годов; радовался вечному истреблению од, ходульных драм, которые своей высокопарной ложью в каждом здравомыслящем человеке могли только развивать желчь; радовался, наконец, совершенному изгнанию стихов
к ней,
к луне,
к звездам; похвалил внешнюю блестящую сторону французской литературы и отозвался с уважением об английской — словом, явился в полном смысле литературным дилетантом и, как можно подозревать, весь рассказ о Сольфини изобрел, желая тем показать молодому литератору свою симпатию
к художникам и любовь
к искусствам, а вместе с тем намекнуть и на свое знакомство с Пушкиным, великим поэтом и человеком хорошего круга, — Пушкиным, которому, как известно, в дружбу напрашивались после его смерти не только люди совершенно ему незнакомые, но даже печатные враги его, в силу той невинной слабости, что всякому маленькому смертному приятно стать поближе
к великому человеку и хоть одним лучом его
славы осветить себя.
— Его Алексей Нилыч подымут. Знаете ли, что я сейчас от него узнал? — болтал он впопыхах. — Стишки-то слышали? Ну, вот он эти самые стихи
к «Звезде-амазонке» запечатал и завтра
посылает к Лизавете Николаевне за своею полною подписью. Каков!
— И быть бы мне монахом, черной божьей
звездой, — скороговоркой балагурил он, — только пришла
к нам в обитель богомолочка из Пензы — забавная такая, да и сомутила меня: экой ты ладной, экой крепкой, а я, бает, честная вдова, одинокая, и
шел бы ты ко мне в дворники, у меня, бает, домик свой, а торгую я птичьим пухом и пером…
Вот и мы трое
идем на рассвете по зелено-серебряному росному полю; слева от нас, за Окою, над рыжими боками Дятловых гор, над белым Нижним Новгородом, в холмах зеленых садов, в золотых главах церквей, встает не торопясь русское ленивенькое солнце. Тихий ветер сонно веет с тихой, мутной Оки, качаются золотые лютики, отягченные росою, лиловые колокольчики немотно опустились
к земле, разноцветные бессмертники сухо торчат на малоплодном дерне, раскрывает алые
звезды «ночная красавица» — гвоздика…
Это был чеченец Гамзало. Гамзало подошел
к бурке, взял лежавшую на ней в чехле винтовку и молча
пошел на край поляны,
к тому месту, из которого подъехал Хаджи-Мурат. Элдар, слезши с лошади, взял лошадь Хаджи-Мурата и, высоко подтянув обеим головы, привязал их
к деревьям, потом, так же как Гамзало, с винтовкой за плечами стал на другой край поляны. Костер был потушен, и лес не казался уже таким черным, как прежде, и на небе хотя и слабо, но светились
звезды.
Поглядев на
звезды, на Стожары, поднявшиеся уже на половину неба, Хаджи-Мурат рассчитал, что было далеко за полночь и что давно уже была пора ночной молитвы. Он спросил у Ханефи кумган, всегда возимый с собой в сумах, и, надев бурку,
пошел к воде.
«Кожемякин сидел в этой углублённой тишине, бессильный, отяжелевший, пытаясь вспомнить что-нибудь утешительное, но память упорно останавливалась на одном:
идёт он полем ночью среди шершавых бесплодных холмов, темно и мертвенно пустынно кругом, в мутном небе трепещут
звёзды, туманно светится изогнутая полоса Млечного Пути, далеко впереди приник
к земле город, точно распятый по ней, и отовсюду кто-то невидимый, как бы распростёртый по всей земле, шепчет, просит...
Четыре фигуры, окутанные тьмою, плотно слились в одно большое тело и долго но могут разъединиться. Потом молча разорвались: трое тихонько поплыли
к огням города, один быстро
пошел вперед, на запад, где вечерняя заря уже погасла и в синем небе разгорелось много ярких
звезд.
Казалось, что бледные
звезды плывут ей навстречу, и воздух, которым она дышит глубоко,
идет к ней из тех синих, прозрачно-тающих глубин, где бесконечность переходит в сияющий праздник бессмертия; и уже начинала кружиться голова. Линочка опустила голову, скользнув глазами по желтому уличному фонарю, ласково покосилась на Сашу и со вздохом промолвила...
Кончится беседа, — я
иду к себе, на чердак, и сижу там, у открытого окна, глядя на уснувшее село и в поля, где непоколебимо властвует молчание. Ночная мгла пронизана блеском
звезд, тем более близких земле, чем дальше они от меня. Безмолвие внушительно сжимает сердце, а мысль растекается в безграничии пространства, и я вижу тысячи деревень, так же молча прижавшихся
к плоской земле, как притиснуто
к ней наше село. Неподвижность, тишина.
Даже в те часы, когда совершенно потухает петербургское серое небо и весь чиновный народ наелся и отобедал, кто как мог, сообразно с получаемым жалованьем и собственной прихотью, — когда всё уже отдохнуло после департаментского скрипенья перьями, беготни, своих и чужих необходимых занятий и всего того, что задает себе добровольно, больше даже, чем нужно, неугомонный человек, — когда чиновники спешат предать наслаждению оставшееся время: кто побойчее, несется в театр; кто на улицу, определяя его на рассматриванье кое-каких шляпенок; кто на вечер — истратить его в комплиментах какой-нибудь смазливой девушке,
звезде небольшого чиновного круга; кто, и это случается чаще всего,
идет просто
к своему брату в четвертый или третий этаж, в две небольшие комнаты с передней или кухней и кое-какими модными претензиями, лампой или иной вещицей, стоившей многих пожертвований, отказов от обедов, гуляний, — словом, даже в то время, когда все чиновники рассеиваются по маленьким квартиркам своих приятелей поиграть в штурмовой вист, прихлебывая чай из стаканов с копеечными сухарями, затягиваясь дымом из длинных чубуков, рассказывая во время сдачи какую-нибудь сплетню, занесшуюся из высшего общества, от которого никогда и ни в каком состоянии не может отказаться русский человек, или даже, когда не о чем говорить, пересказывая вечный анекдот о коменданте, которому пришли сказать, что подрублен хвост у лошади Фальконетова монумента, — словом, даже тогда, когда всё стремится развлечься, — Акакий Акакиевич не предавался никакому развлечению.
Его порой волшебной
славыМанила дальная
звезда,
Нежданно роскошь и забавы
К нему являлись иногда...
Но семейство Силантия не могло прожить долее одного дня в ладу и согласии; знать уж под такою непокойною
звездою родились почтенные члены, его составлявшие. С следующею же зарею
пошли опять свалки да перепалки. Нечего и говорить, что Акулина была главным их предлогом. Трогательные убеждения Ивана Гавриловича при последнем свидании его с Григорием, казалось, произвели на последнего то же действие, что
к стене горох, — ни более ни менее.
Англичанин все это выслушал и выгнал Севастьяна, как и нас, и нет от него никакого дальше решения, и сидим мы, милостивые государи, над рекою, яко враны на нырище, и не знаем, вполне ли отчаиваться или еще чего ожидать, но
идти к англичанину уже не смеем, а
к тому же и погода стала опять единохарактерна нам: спустилась ужасная оттепель, и засеял дождь, небо среди дня все яко дым коптильный, а ночи темнеющие, даже Еспер-звезда, которая в декабре с тверди небесной не сходит, и та скрылась и ни разу не выглянет…
Это
шел к ней его сиятельство, во фраке с двумя
звездами.
— Ну, с богом! — Перекрестились,
пошли. Прошли через двор под кручь
к речке, перешли речку,
пошли лощиной. Туман густой, да низом стоит, а над головой ввезды виднешеньки. Жилин по
звездам примечает, в какую сторону
идти. В тумане свежо,
идти легко, только сапоги неловки — стоптались, Жилин снял свои, бросил,
пошел босиком. Попрыгивает с камушка на камушек да ва
звезды поглядывает. Стал Костылин отставать.
Было уж поздно, наступала полночь, яркими мерцающими
звездами было усеяно темно-синее небо. Простившись с Груней, Патап Максимыч из душных горниц
пошел на улицу подышать свежим воздухом. Видит — возле дома Ивана Григорьевича сидит человек на завалинке. Высоко он держит голову и глядит на небесные светочи. Поближе подошел
к нему Патап Максимыч и узнал Самоквасова.
— Ничего не нужно, друг мой Лара, но я устала и пришла
к тебе посидеть, — отвечала генеральша,
идя на голос
к окну, в сером фоне которого на морозном небе мерцали редкие
звезды, а внизу на подоконнике был чуть заметен силуэт Ларисы.
Шеметов и Вегнер повернули
к себе. Токарев
пошел с Варварой Васильевной проводить ее до больницы.
Звезды ярко мерцали, где-то далеко стучала трещотка ночного сторожа. Варвара Васильевна и Токарев
шли по тихой улице, и шаги звонко отдавались за домами.
Солнце склонялось
к горам. Местные парни с винтовками сидели у входа и курили. Никого из мужчин не выпускали. Катя вышла на крыльцо. На шоссе слабо пыхтел автомобиль, в нем сидел военный в суконном
шлеме с красной
звездой, бритый. Перед автомобилем, в почтительной позе, стоял Белозеров. Военный говорил...
И вот страшная минута настала. Как-то вечером, простясь с отцом и бабушкой, чтобы
идти спать, я, вместо того чтобы отправиться в мою комнату, свернула в каштановую аллею и одним духом домчалась до обрыва. Спуститься сквозь колючий кустарник
к самому берегу Куры и, пробежав мост, подняться по скользким ступеням, поросшим мхом,
к руинам крепости было делом нескольких минут. Сначала издали, потом все ближе и ближе, точно путеводной
звездой, мелькал мне приветливо огонек в самом отдаленном углу крепости.
Конечно, если верить в
звезду Арсения Кирилыча и рискнуть, то можно даже примоститься
к делу, буде оно
пойдет опять полным ходом, заставить заплатить за себя двадцать тысяч, которых даром никто не даст… Но придется за это впутать себя в целую «махинацию», взять с Усатина дутых векселей на сотню тысяч и явиться подставным владетелем не одного десятка акций.
И я надумал
пойти посоветоваться
к одной из тогдашних медицинских
звезд. Этот консультант нашел у меня катар желудка, что я и сам хорошо знал, и предписал мне Киссинген.
Представь последний день природы,
Что пролилася
звезд река,
На огнь
пошли стеною воды,
Бугры взвилися в облака;
Что вихри тучи
к тучам гнали,
Что мрак лишь молнии свещали,
Что гром потряс всемирну ось,
Что солнце, мглою покровенно,
Ядро казалось раскалено:
Се вид, как вшел в Измаил Росс.
— Милый друг! — говорила однажды баронесса, держа на коленах прекрасного малютку и вся пылая от любви
к нему. — Недаром астрологи напророчили нашему сыну столько даров. Полюбуйся им; посмотри, какой ум, сколько огня в его глазах; он глядит на нас, будто нас понимает. Кажется, так и горит на нем
звезда величия и
славы! Кто знает, какая высокая доля ждет его! Ведь и король богемский, Подибрад, был простой дворянин…
— Сейчас, боярин, сейчас.
Пошел к ней еще о вечерьи; в память ли тебе тот чернец-то, что, бают, гадает по
звездам? Мудреный такой! Ну, еще боярыня серчала все на него и допрежь не допускала пред лицо свое, а теперь признала в нем боголюбивого послушника Божия? В самом деле, боярин, уж куда кроток и смирен он! Наша рабская доля — поклонишься ему низехонько, а он и сам также.
Кабинет-министр, рассерженный неудачею своего послания
к Мариорице и хлопотами по устроению праздника и ледяного дома, всходил на лестницу Летнего дворца. Ему навстречу Эйхлер. Вероятно, обрадованный возвышением своим, он
шел, считая
звезды на потолке сеней, и в своем созерцании толкнул Артемия Петровича.
И сколько ни говорил отделившийся от большинства человек о том, что, двигаясь по ложному направлению, не изменяя его, мы наверное не приближаемся, а удаляемся от своей цели, и что точно так же мы не достигнем цели, если будем метаться из стороны в сторону, что единственное средство достигнуть цели состоит в том, чтобы, сообразив по солнцу или по
звездам, какое направление приведет нас
к нашей цели, и избрав его,
идти по нем, но что для того, чтобы это сделать, нужно прежде всего остановиться, остановиться не затем, чтобы стоять, а затем, чтобы найти настоящий путь и потом уже неуклонно
идти по нем, и что для того и для другого нужно первое остановиться и опомниться, — сколько он ни говорил этого, его не слушали.
Мы
пошлем к ним общие увещевания свои, и если и тогда не усмирятся, то пусть заблуждения взыграют, яко орлы, и посреди
звезд устроят гнезда себе — свергнет их Господь оттуда!
— Ты не должен сердиться, что я прихожу
к тебе, художник. Меня привлекла
к тебе твоя
слава. Женщин влечет
к себе
слава, а ты славный художник. Я не здесь рождена и никогда тебя не видала, но
слава твоя мне известна. У меня есть тоже
слава моя, которая не стоит твоей: в Антиохии меня называли «
звездою между красавиц», но я прихожу
к тебе за советом: помоги мне, художник!