Неточные совпадения
Сначала он принял было Антона Антоновича немного сурово, да-с; сердился и говорил, что и
в гостинице все нехорошо, и к нему не поедет, и что он не хочет сидеть за него
в тюрьме; но потом, как узнал невинность Антона Антоновича и как покороче разговорился с ним, тотчас переменил мысли, и,
слава богу, все
пошло хорошо.
Городничий. Что, голубчики, как поживаете? как товар
идет ваш? Что, самоварники, аршинники, жаловаться? Архиплуты, протобестии, надувалы мирские! жаловаться? Что, много взяли? Вот, думают, так
в тюрьму его и засадят!.. Знаете ли вы, семь чертей и одна ведьма вам
в зубы, что…
Да ведь ты и сама хотела, чтоб я
пошел, ну вот и буду сидеть
в тюрьме, и сбудется твое желание; ну чего ж ты плачешь?
— Елизаветинских времен штучка, — сказал Тагильский. — Отлично, крепко у нас
тюрьмы строили. Мы
пойдем в камеру подследственного, не вызывая его
в контору. Так — интимнее будет, — поспешно ворчал он.
Он был сыном уфимского скотопромышленника, учился
в гимназии, при переходе
в седьмой класс был арестован, сидел несколько месяцев
в тюрьме, отец его
в это время помер, Кумов прожил некоторое время
в Уфе под надзором полиции, затем, вытесненный из дома мачехой,
пошел бродить по России, побывал на Урале, на Кавказе, жил у духоборов, хотел переселиться с ними
в Канаду, но на острове Крите заболел, и его возвратили
в Одессу. С юга пешком добрался до Москвы и здесь осел, решив...
Выпустили Самгина неожиданно и с какой-то обидной небрежностью: утром пришел адъютант жандармского управления с товарищем прокурора, любезно поболтали и ушли, объявив, что вечером он будет свободен, но освободили его через день вечером. Когда он ехал домой, ему показалось, что улицы необычно многолюдны и
в городе шумно так же, как
в тюрьме. Дома его встретил доктор Любомудров, он
шел по двору
в больничном халате, остановился, взглянул на Самгина из-под ладони и закричал...
Самгин встал и
пошел по дорожке
в глубину парка, думая, что вот ради таких людей идеалисты, романтики годы сидели
в тюрьмах,
шли в ссылку,
в каторгу, на смерть…
— Двадцать девять лет. Шесть просидел
в тюрьме. С семнадцати лет начал. Шпионишка
послали провожать, вон — ползет!
Пришла
в голову Райскому другая царица скорби, великая русская Марфа, скованная, истерзанная московскими орлами, но сохранившая
в тюрьме свое величие и могущество скорби по погибшей
славе Новгорода, покорная телом, но не духом, и умирающая все посадницей, все противницей Москвы и как будто распорядительницей судеб вольного города.
— Не лгите! — перебила она. — Если вам удается замечать каждый мой шаг и движение, то и мне позвольте чувствовать неловкость такого наблюдения: скажу вам откровенно — это тяготит меня. Это какая-то неволя,
тюрьма. Я,
слава Богу, не
в плену у турецкого паши…
Да нет, если бы даже она и
пошла теперь за меня, разве я мог бы быть не то что счастлив, но спокоен, зная, что та тут
в тюрьме и завтра, послезавтра
пойдет с этапом на каторгу.
Я знал одного «борца за идею», который сам рассказывал мне, что, когда лишили его
в тюрьме табаку, то он до того был измучен лишением сим, что чуть не
пошел и не предал свою «идею», чтобы только дали ему табаку.
Сон переносил на волю, иной раз
в просоньях казалось: фу, какие тяжелые грезы приснились —
тюрьма, жандармы, и радуешься, что все это сон, а тут вдруг прогремит сабля по коридору, или дежурный офицер отворит дверь, сопровождаемый солдатом с фонарем, или часовой прокричит нечеловечески «кто
идет?», или труба под самым окном резкой «зарей» раздерет утренний воздух…
Именье его, состоявшее из двухсот пятидесяти душ
в Бронницком уезде под Москвой и
в Арзамасском, Нижегородской губернии,
в четыреста душ,
пошло на уплату за содержание его и его товарищей
в тюрьме в продолжение следствия.
Отец
идет на поселенье, мать
в тюрьму, сын
в солдаты — и все это разразилось как гром нежданно, большей частью неповинно.
Чтоб знать, что такое русская
тюрьма, русский суд и полиция, для этого надобно быть мужиком, дворовым, мастеровым или мещанином. Политических арестантов, которые большею частию принадлежат к дворянству, содержат строго, наказывают свирепо, но их судьба не
идет ни
в какое сравнение с судьбою бедных бородачей. С этими полиция не церемонится. К кому мужик или мастеровой
пойдет потом жаловаться, где найдет суд?
Во-первых, он при заказе никогда не
посылал завали арестантам, а всегда свежие калачи и сайки; во-вторых, у него велся особый счет, по которому видно было, сколько барыша давали эти заказы на подаяние, и этот барыш он целиком отвозил сам
в тюрьму и жертвовал на улучшение пищи больным арестантам. И делал все это он «очень просто», не ради выгод или медальных и мундирных отличий благотворительных учреждений.
Посредине бульвара конные жандармы носились за студентами. Работали с одной стороны нагайками, а с другой — палками и камнями. По бульвару метались лошади без всадников, а соседние улицы переполнились любопытными. Свалка
шла вовсю: на помощь полиции были вызваны казаки, они окружили толпу и под усиленным конвоем повели
в Бутырскую
тюрьму. «Ляпинка» — описанное выше общежитие студентов Училища живописи — вся сплошь высыпала на бульвар.
И заваливали
в установленные дни подаянием эти две части, хотя остальная Москва продолжала
посылать по-прежнему во все
тюрьмы. Это пронюхали хитровцы и воспользовались.
Всем Хитровым рынком заправляли двое городовых — Рудников и Лохматкин. Только их пудовых кулаков действительно боялась «шпана», а «деловые ребята» были с обоими представителями власти
в дружбе и, вернувшись с каторги или бежав из
тюрьмы, первым делом
шли к ним на поклон. Тот и другой знали
в лицо всех преступников, приглядевшись к ним за четверть века своей несменяемой службы. Да и никак не скроешься от них: все равно свои донесут, что
в такую-то квартиру вернулся такой-то.
Это сообщение меня поразило. Итак — я лишился друга только потому, что он поляк, а я — русский, и что мне было жаль Афанасия и русских солдат, когда я думал, что их могут убить. Подозрение, будто я радуюсь тому, что теперь гибнут поляки, что Феликс Рыхлинский ранен, что Стасик сидит
в тюрьме и
пойдет в Сибирь, — меня глубоко оскорбило… Я ожесточился и чуть не заплакал…
Если его труд не давал выгоды или
шел в убыток, то предпочитали держать его
в тюрьме без всякого дела.
Если представить себе, что 13 человек работают, едят, проводят время
в тюрьме и проч. под постоянным наблюдением одного добросовестного и умелого человека и что над этим,
в свою очередь, стоит начало
в лице смотрителя
тюрьмы, а над смотрителем — начальник округа и т. д., то можно успокоиться на мысли, что всё
идет прекрасно.
Где чиновник имеет право по закону без суда и расследования наказать розгами и посадить
в тюрьму, и даже
послать в рудник, там существование суда имеет лишь формальное значение.
Ей видно, как перед самым домом из открытого парника глядят уже созревшие арбузы и около них почтительно, с выражением рабского усердия, ходит каторжный садовник Каратаев; ей видно, как с реки, где арестанты ловят рыбу, несут здоровую, отборную кету, так называемую «серебрянку», которая
идет не
в тюрьму, а на балычки для начальства.
Каких ужасов нагляделся и чего только он не вынес, пока его судили, мытарили по
тюрьмам и потом три года тащили через Сибирь; на пути его дочь, девушка, которая
пошла добровольно за отцом и матерью на каторгу, умерла от изнурения, а судно, которое везло его и старуху
в Корсаковск, около Мауки потерпело аварию.
Из приказов мы узнаем, что один старший надзиратель из рядовых, будучи дежурным
в тюрьме, позволил себе
пойти в женский барак через окно, отогнув предварительно гвозди, с целями романтического свойства, а другой во время своего дежурства
в час ночи допустил рядового, тоже надзирателя,
в одиночное помещение, где содержатся арестованные женщины.
Женщин запирают на ночь
в камере, заранее для того приготовленной, и потом всю ночь
в тюрьме и
в посту
идут разговоры о новой партии, о прелестях семейной жизни, о невозможности вести хозяйство без бабы и т. п.
Он жил
в тюрьме и ждал казни, по крайней мере еще чрез неделю; он как-то рассчитывал на обыкновенную формалистику, что бумага еще должна куда-то
пойти и только чрез неделю выйдет.
Первые трое суток мы ехали на телеге, что было довольно беспокойно; теперь сели на сани, и я очень счастлив. Не знаю, как будет далее, а говорят — худа дорога, сделалось очень тепло. Заметь,
в какое время нас отправили, но
слава богу, что разделались с Шлиссельбургом, где истинная
тюрьма. Впрочем, благодаря вашим попечениям и Плуталову я имел бездну пред другими выгод; собственным опытом убедился, что
в человеческой душе на всякие случаи есть силы, которые только надо уметь сыскать.
Ему приходилось удовлетворять и садические и мазохические наклонности своих клиентов, а иногда обслуживать и совсем противоестественные половые извращения, хотя, надо сказать, что за последнее он брался только
в редких случаях, суливших большую несомненную прибыло Раза два-три ему приходилось отсиживать
в тюрьме, но эти высидки
шли ему впрок: он не только не терял хищнического нахрапа и упругой энергии
в делах, но с каждым годом становился смелее, изобретательнее и предприимчивее.
Радовался Федя Мазин. Сильно похудевший, он стал похож на жаворонка
в клетке нервным трепетом своих движений и речей. Его всегда сопровождал молчаливый, не по годам серьезный Яков Сомов, работавший теперь
в городе. Самойлов, еще более порыжевший
в тюрьме, Василий Гусев, Букин, Драгунов и еще некоторые доказывали необходимость
идти с оружием, но Павел, хохол, Сомов и другие спорили с ними.
— Нет, я учитель. Отец мой — управляющий заводом
в Вятке, а я
пошел в учителя. Но
в деревне я стал мужикам книжки давать, и меня за это посадили
в тюрьму. После
тюрьмы — служил приказчиком
в книжном магазине, но — вел себя неосторожно и снова попал
в тюрьму, потом —
в Архангельск выслали. Там у меня тоже вышли неприятности с губернатором, меня заслали на берег Белого моря,
в деревушку, где я прожил пять лет.
— Ага! — воскликнул Павел, понизив голос. — Я понесу знамя наше, —
пойду с ним впереди всех. За это меня, вероятно, снова посадят
в тюрьму.
— Нечистая она, наша бабья любовь!.. Любим мы то, что нам надо. А вот смотрю я на вас, — о матери вы тоскуете, — зачем она вам? И все другие люди за народ страдают,
в тюрьмы идут и
в Сибирь, умирают… Девушки молодые ходят ночью, одни, по грязи, по снегу,
в дождик, —
идут семь верст из города к нам. Кто их гонит, кто толкает? Любят они! Вот они — чисто любят! Веруют! Веруют, Андрюша! А я — не умею так! Я люблю свое, близкое!
— Мы вместе жили
в ссылке,
шли туда, сидели
в тюрьмах… Порою было невыносимо, отвратительно, многие падали духом…
— Так! — отвечал он твердо и крепко. И рассказывал ей о людях, которые, желая добра народу, сеяли
в нем правду, а за это враги жизни ловили их, как зверей, сажали
в тюрьмы,
посылали на каторгу…
— Кабы не увидал я тебя — хоть назад
в тюрьму иди! Никого
в городе не знаю, а
в слободу
идти — сейчас же схватят. Хожу и думаю — дурак! Зачем ушел? Вдруг вижу — Ниловна бежит! Я за тобой…
— Все, кому трудно живется, кого давит нужда и беззаконие, одолели богатые и прислужники их, — все, весь народ должен
идти встречу людям, которые за него
в тюрьмах погибают, на смертные муки
идут. Без корысти объяснят они, где лежит путь к счастью для всех людей, без обмана скажут — трудный путь — и насильно никого не поведут за собой, но как встанешь рядом с ними — не уйдешь от них никогда, видишь — правильно все, эта дорога, а — не другая!
— Нам нельзя быть вместе. Вы
идите в поле, к огородам. Оттуда видно стену
тюрьмы. Но — если спросят вас, что вы там делаете?
Через час мать была
в поле за
тюрьмой. Резкий ветер летал вокруг нее, раздувал платье, бился о мерзлую землю, раскачивал ветхий забор огорода, мимо которого
шла она, и с размаху ударялся о невысокую стену
тюрьмы. Опрокинувшись за стену, взметал со двора чьи-то крики, разбрасывал их по воздуху, уносил
в небо. Там быстро бежали облака, открывая маленькие просветы
в синюю высоту.
У m-r Пьера вытянулось лицо, но делать нечего; оставшись
в сообществе с Аграфеной Васильевной, он
пошел с ней неторопливым шагом, так как Аграфена Васильевна по тучности своей не могла быстро ходить, и когда они вышли из ворот
тюрьмы, то карета Сусанны Николаевны виднелась уже далеко.
Тот сначала звякнул ключами, отпирая входную калитку
в железных дверях
тюрьмы, а затем
пошли все по двору.
Генерал-губернатор удивился, что m-me Лябьева до сих пор не видалась с мужем, причем присовокупил, что он велел даже бедному узнику с самых первых дней заключения
послать фортепьяно
в тюрьму.
— Ой, голубушка Варвара Дмитриевна, — говорила она, — я и от одного-то письма вся дрожу, все боюсь. Увижу пристава близко дома, так вся и сомлею, — думаю: за мной
идут,
в тюрьму сажать хотят.
— Негодяй умер, — сказал Ботвель. — Я
пошлю Бутлеру
в тюрьму сигар, вина и цветов. Но вы, Гарвей, — вы, не повинный и не замешанный ни
в чем человек, — каково было вам высидеть около трупа эти часы?
— Если поэзия не решает вопросов, которые кажутся вам важными, — сказал Ярцев, — то обратитесь к сочинениям по технике, полицейскому и финансовому праву, читайте научные фельетоны. К чему это нужно, чтобы
в «Ромео и Жульетте», вместо любви,
шла речь, положим, о свободе преподавания или о дезинфекции
тюрем, если об этом вы найдете
в специальных статьях и руководствах?
Немного позднее оправдания Донато была освобождена из
тюрьмы и его землячка Эмилия Бракко;
в ту пору стояло грустное зимнее время, приближался праздник Рождества Младенца,
в эти дни у людей особенно сильно желание быть среди своих, под теплым кровом родного дома, а Эмилия и Донато одиноки — ведь их
слава не была той
славою, которая вызывает уважение людей, — убийца все-таки убийца, он может удивить, но и только, его можно оправдать, но — как полюбить?
На этот раз я сидел
в тюрьме три года девять месяцев, а когда кончился срок, мой смотритель, человек, который знал всю эту историю и любил меня, очень уговаривал не возвращаться домой, а
идти в работники, к его зятю,
в Апулию, — там у зятя много земли и виноградник.
— Синьор, вы видите — я очень стар и уже скоро
пойду к моему богу. Когда мадонна спросит меня — что я сделал с моими детьми, я должен буду рассказать ей это правдиво и подробно. Это мои дети здесь на карточке, но я не понимаю, что они сделали и почему
в тюрьме?