Неточные совпадения
Недаром наши странники
Поругивали мокрую,
Холодную весну.
Весна нужна крестьянину
И ранняя и дружная,
А тут — хоть волком вой!
Не греет землю солнышко,
И облака дождливые,
Как дойные коровушки,
Идут по небесам.
Согнало снег, а зелени
Ни травки, ни листа!
Вода не убирается,
Земля не одевается
Зеленым ярким бархатом
И, как мертвец без савана,
Лежит под небом пасмурным
Печальна и нага.
Крестьяне наши трезвые,
Поглядывая, слушая,
Идут своим путем.
Средь самой средь дороженьки
Какой-то парень тихонький
Большую яму выкопал.
«Что делаешь ты тут?»
— А хороню я матушку! —
«Дурак! какая матушка!
Гляди: поддевку новую
Ты в землю закопал!
Иди скорей да хрюкалом
В канаву ляг,
воды испей!
Авось, соскочит дурь...
Мы
идем,
идем —
Остановимся,
На леса, луга
Полюбуемся.
Полюбуемся
Да послушаем,
Как шумят-бегут
Воды вешние,
Как поет-звенит
Жавороночек!
Мы стоим, глядим…
Очи встретятся —
Усмехнемся мы,
Усмехнется нам
Лиодорушка.
— Не то еще услышите,
Как до утра пробудете:
Отсюда версты три
Есть дьякон… тоже с голосом…
Так вот они затеяли
По-своему здороваться
На утренней заре.
На башню как подымется
Да рявкнет наш: «Здо-ро-во ли
Жи-вешь, о-тец И-пат?»
Так стекла затрещат!
А тот ему, оттуда-то:
— Здо-ро-во, наш со-ло-ву-шко!
Жду вод-ку пить! — «И-ду!..»
«
Иду»-то это в воздухе
Час целый откликается…
Такие жеребцы!..
— Живы? Целы?
Слава Богу! — проговорил он, шлепая по неубравшейся
воде сбивавшеюся, полною
воды ботинкой и подбегая к ним.
На другой день по своем приезде князь в своем длинном пальто, со своими русскими морщинами и одутловатыми щеками, подпертыми крахмаленными воротничками, в самом веселом расположении духа
пошел с дочерью на
воды.
— Весловский, рядом, рядом
идите! — замирающим голосом проговорил он плескавшемуся сзади по
воде товарищу, направление ружья которого после нечаянного выстрела на Колпенском болоте невольно интересовало Левина.
Так они прошли первый ряд. И длинный ряд этот показался особенно труден Левину; но зато, когда ряд был дойден, и Тит, вскинув на плечо косу, медленными шагами
пошел заходить по следам, оставленным его каблуками по прокосу, и Левин точно так же
пошел по своему прокосу. Несмотря на то, что пот катил градом по его лицу и капал с носа и вся спина его была мокра, как вымоченная в
воде, — ему было очень хорошо. В особенности радовало его то, что он знал теперь, что выдержит.
Я, с трудом спускаясь, пробирался по крутизне, и вот вижу: слепой приостановился, потом повернул низом направо; он
шел так близко от
воды, что казалось, сейчас волна его схватит и унесет; но видно, это была не первая его прогулка, судя по уверенности, с которой он ступал с камня на камень и избегал рытвин.
— Оттого, что солдатская шинель к вам очень
идет, и признайтесь, что армейский пехотный мундир, сшитый здесь, на
водах, не придаст вам ничего интересного… Видите ли, вы до сих пор были исключением, а теперь подойдете под общее правило.
— Но все, извините-с, я не могу понять, как же быть без дороги; как
идти не по дороге; как ехать, когда нет земли под ногами; как плыть, когда челн не на
воде?
Не откладывая, принялся он немедленно за туалет, отпер свою шкатулку, налил в стакан горячей
воды, вынул щетку и мыло и расположился бриться, чему, впрочем, давно была пора и время, потому что, пощупав бороду рукою и взглянув в зеркало, он уже произнес: «Эк какие
пошли писать леса!» И в самом деле, леса не леса, а по всей щеке и подбородку высыпал довольно густой посев.
Она его не замечает,
Как он ни бейся, хоть умри.
Свободно дома принимает,
В гостях с ним молвит слова три,
Порой одним поклоном встретит,
Порою вовсе не заметит;
Кокетства в ней ни капли нет —
Его не терпит высший свет.
Бледнеть Онегин начинает:
Ей иль не видно, иль не жаль;
Онегин сохнет, и едва ль
Уж не чахоткою страдает.
Все
шлют Онегина к врачам,
Те хором
шлют его к
водам.
Татьяна любопытным взором
На воск потопленный глядит:
Он чудно вылитым узором
Ей что-то чудное гласит;
Из блюда, полного
водою,
Выходят кольца чередою;
И вынулось колечко ей
Под песенку старинных дней:
«Там мужички-то всё богаты,
Гребут лопатой серебро;
Кому поем, тому добро
И
слава!» Но сулит утраты
Сей песни жалостный напев;
Милей кошурка сердцу дев.
Был вечер. Небо меркло.
ВодыСтруились тихо. Жук жужжал.
Уж расходились хороводы;
Уж за рекой, дымясь, пылал
Огонь рыбачий. В поле чистом,
Луны при свете серебристом
В свои мечты погружена,
Татьяна долго
шла одна.
Шла,
шла. И вдруг перед собою
С холма господский видит дом,
Селенье, рощу под холмом
И сад над светлою рекою.
Она глядит — и сердце в ней
Забилось чаще и сильней.
В те дни, когда в садах Лицея
Я безмятежно расцветал,
Читал охотно Апулея,
А Цицерона не читал,
В те дни в таинственных долинах,
Весной, при кликах лебединых,
Близ
вод, сиявших в тишине,
Являться муза стала мне.
Моя студенческая келья
Вдруг озарилась: муза в ней
Открыла пир младых затей,
Воспела детские веселья,
И
славу нашей старины,
И сердца трепетные сны.
Они дорогой самой краткой
Домой летят во весь опор.
Теперь послушаем украдкой
Героев наших разговор:
— Ну что ж, Онегин? ты зеваешь. —
«Привычка, Ленский». — Но скучаешь
Ты как-то больше. — «Нет, равно.
Однако в поле уж темно;
Скорей!
пошел,
пошел, Андрюшка!
Какие глупые места!
А кстати: Ларина проста,
Но очень милая старушка;
Боюсь: брусничная
водаМне не наделала б вреда.
Здесь татарка скинула с себя черевики и
пошла босиком, подобрав осторожно свое платье, потому что место было топко и наполнено
водою.
Вся дрожа, сдернула она его с пальца; держа в пригоршне, как
воду, рассмотрела его она — всею душою, всем сердцем, всем ликованием и ясным суеверием юности, затем, спрятав за лиф, Ассоль уткнула лицо в ладони, из-под которых неудержимо рвалась улыбка, и, опустив голову, медленно
пошла обратной дорогой.
Лонгрен провел ночь в море; он не спал, не ловил, а
шел под парусом без определенного направления, слушая плеск
воды, смотря в тьму, обветриваясь и думая.
Это было уже давно решено: «Бросить все в канаву, и концы в
воду, и дело с концом». Так порешил он еще ночью, в бреду, в те мгновения, когда, он помнил это, несколько раз порывался встать и
идти: «Поскорей, поскорей, и все выбросить». Но выбросить оказалось очень трудно.
Он глубоко задумался о том: «каким же это процессом может так произойти, что он, наконец, пред всеми ими уже без рассуждений смирится, убеждением смирится! А что ж, почему ж и нет? Конечно, так и должно быть. Разве двадцать лет беспрерывного гнета не добьют окончательно?
Вода камень точит. И зачем, зачем же жить после этого, зачем я
иду теперь, когда сам знаю, что все это будет именно так, как по книге, а не иначе!»
«Если действительно все это дело сделано было сознательно, а не по-дурацки, если у тебя действительно была определенная и твердая цель, то каким же образом ты до сих пор даже и не заглянул в кошелек и не знаешь, что тебе досталось, из-за чего все муки принял и на такое подлое, гадкое, низкое дело сознательно
шел? Да ведь ты в
воду его хотел сейчас бросить, кошелек-то, вместе со всеми вещами, которых ты тоже еще не видал… Это как же?»
— Я
послал за доктором, — твердил он Катерине Ивановне, — не беспокойтесь, я заплачу. Нет ли
воды?.. и дайте салфетку, полотенце, что-нибудь, поскорее; неизвестно еще, как он ранен… Он ранен, а не убит, будьте уверены… Что скажет доктор!
—
Иду. Сейчас. Да, чтоб избежать этого стыда, я и хотел утопиться, Дуня, но подумал, уже стоя над
водой, что если я считал себя до сей поры сильным, то пусть же я и стыда теперь не убоюсь, — сказал он, забегая наперед. — Это гордость, Дуня?
Но скоро ему показалось очень холодно стоять над
водой; он повернулся и
пошел на — ой проспект.
Люди толпой
шли по улицам; ремесленники и занятые люди расходились по домам, другие гуляли; пахло известью, пылью, стоячею
водой.
Он разжал руку, пристально поглядел на монетку, размахнулся и бросил ее в
воду; затем повернулся и
пошел домой.
Он
пошел к Неве по В—му проспекту; но дорогою ему пришла вдруг еще мысль: «Зачем на Неву? Зачем в
воду? Не лучше ли уйти куда-нибудь очень далеко, опять хоть на острова, и там где-нибудь, в одиноком месте, в лесу, под кустом, — зарыть все это и дерево, пожалуй, заметить?» И хотя он чувствовал, что не в состоянии всего ясно и здраво обсудить в эту минуту, но мысль ему показалась безошибочною.
Без кур и без
воды пошёл в своё подворье.
Зато по всякий год,
Обилием и чистотою
водИ пользу приношу, и в честь вхожу и в
славу.
— Все,
слава богу, тихо, — отвечал казак, — только капрал Прохоров подрался в бане с Устиньей Негулиной за шайку горячей
воды.
За ним так же торопливо и озабоченно
шли другие видные члены «Союза русского народа»: бывший парикмахер, теперь фабрикант «искусственных минеральных
вод» Бабаев; мясник Коробов; ассенизатор Лялечкин; банщик Домогайлов; хозяин скорняжной мастерской Затиркин, непобедимый игрок в шашки, человек плоскогрудый, плосколицый, с равнодушными глазами.
Осторожно разжав его руки, она
пошла прочь. Самгин пьяными глазами проводил ее сквозь туман. В комнате, где жила ее мать, она остановилась, опустив руки вдоль тела, наклонив голову, точно молясь. Дождь хлестал в окна все яростнее, были слышны захлебывающиеся звуки
воды, стекавшей по водосточной трубе.
Лидию он встретил на другой день утром, она
шла в купальню, а он, выкупавшись, возвращался на дачу. Девушка вдруг встала пред ним, точно опустилась из воздуха. Обменявшись несколькими фразами о жарком утре, о температуре
воды, она спросила...
Самгин не торопясь
пошел в спальню, взял графин
воды, небрежно поставил его пред Безбедовым; все это он делал, подчеркивая свое равнодушие, и равнодушно спросил...
Бездумно посидев некоторое время, он
пошел в уборную, выгрузил из кармана клочья бумаги, в раковину выворотил карман, спустил
воду.
Потом он вспомнил, что не успел вымыться в вагоне,
пошел в уборную, долго мылся, забыл о самоваре и внес его в столовую бешено кипящим, полосатым от засохших потоков
воды.
Было тепло, тихо, только колеса весело расплескивали красноватую
воду неширокой реки,
посылая к берегам вспененные волны, — они делали пароход еще более похожим на птицу с огромными крыльями.
На дачах Варавки поселились незнакомые люди со множеством крикливых детей; по утрам река звучно плескалась о берег и стены купальни; в синеватой
воде подпрыгивали, как пробки, головы людей, взмахивались в воздух масляно блестевшие руки; вечерами в лесу пели песни гимназисты и гимназистки, ежедневно, в три часа, безгрудая, тощая барышня в розовом платье и круглых, темных очках играла на пианино «Молитву девы», а в четыре
шла берегом на мельницу пить молоко, и по
воде косо влачилась за нею розовая тень.
Изредка, воровато и почти бесшумно, как рыба в
воде, двигались быстрые, черные фигурки людей. Впереди кто-то дробно стучал в стекла, потом стекло, звякнув, раскололось, прозвенели осколки, падая на железо, взвизгнула и хлопнула калитка, встречу Самгина кто-то очень быстро
пошел и внезапно исчез, как бы провалился в землю. Почти в ту же минуту из-за угла выехали пятеро всадников, сгрудились, и один из них испуганно крикнул...
Утром подул горячий ветер, встряхивая сосны, взрывая песок и серую
воду реки. Когда Варавка, сняв шляпу,
шел со станции, ветер забросил бороду на плечо ему и трепал ее. Борода придала краснолицей, лохматой голове Варавки сходство с уродливым изображением кометы из популярной книжки по астрономии.
— Бабий бунт. Истерика.
Иди, облей голову холодной
водой.
Она с разбега бросилась на диван и, рыдая, стала топать ногами, удивительно часто. Самгин искоса взглянул на расстегнутый ворот ее кофты и, вздохнув,
пошел за
водой.
Посидев еще минуты две, Клим простился и
пошел домой. На повороте дорожки он оглянулся: Дронов еще сидел на скамье, согнувшись так, точно он собирался нырнуть в темную
воду пруда. Клим Самгин с досадой ткнул землю тростью и
пошел быстрее.
Не пожелав остаться на прения по докладу, Самгин
пошел домой. На улице было удивительно хорошо, душисто, в небе, густо-синем, таяла серебряная луна, на мостовой сверкали лужи, с темной зелени деревьев падали голубые капли
воды; в домах открывались окна. По другой стороне узкой улицы шагали двое, и один из них говорил...
— Валяйте, — разрешил Безбедов и, вставая со стула, покачнулся. — Ну — и я
пойду. Там у меня
вода протекла… Ночую у девок, ничего…
После чая все займутся чем-нибудь: кто
пойдет к речке и тихо бродит по берегу, толкая ногой камешки в
воду; другой сядет к окну и ловит глазами каждое мимолетное явление: пробежит ли кошка по двору, пролетит ли галка, наблюдатель и ту и другую преследует взглядом и кончиком своего носа, поворачивая голову то направо, то налево. Так иногда собаки любят сидеть по целым дням на окне, подставляя голову под солнышко и тщательно оглядывая всякого прохожего.
Задумывается ребенок и все смотрит вокруг: видит он, как Антип поехал за
водой, а по земле, рядом с ним,
шел другой Антип, вдесятеро больше настоящего, и бочка казалась с дом величиной, а тень лошади покрыла собой весь луг, тень шагнула только два раза по лугу и вдруг двинулась за гору, а Антип еще и со двора не успел съехать.
И сам налил себе из желоба
воды на руки, смочил глаза, голову — и скорыми шагами
пошел домой.