Неточные совпадения
Денационализация, проникнутая
идеей интернациональной Европы, интернациональной цивилизации, интернационального человечества, есть чистейшая
пустота, небытие.
С этих пор на некоторое время у меня явилась навязчивая
идея: молиться, как следует, я не мог, — не было непосредственно молитвенного настроения, но мысль, что я «стыжусь», звучала упреком. Я все-таки становился на колени, недовольный собой, и недовольный подымался. Товарищи заговорили об этом, как о странном чудачестве. На вопросы я молчал… Душевная борьба в
пустоте была мучительна и бесплодна…
Были минуты, что я, под влиянием этой постоянной
идеи, доходил до такой степени сумасбродства, что иногда быстро оглядывался в противоположную сторону, надеясь врасплох застать
пустоту (néant) там, где меня не было.
С господствующим определением комического — «комическое есть перевес образа над
идеею», иначе сказать: внутренняя
пустота и ничтожность, прикрывающаяся внешностью, имеющею притязание на содержание и реальное значение, — нельзя не согласиться; но вместе с тем надобно сказать, что [Фишер, автор наилучшей эстетики в Германии, слишком ограничил] понятие комического, противополагая его, для сохранения [гегелевского] диалектического метода развития понятий, только понятию возвышенного.
Он все приписывает всеобщей
идее в ее недействительной форме и принимает за спекулятивность бросанье и низверженье всего в пропасть этой страшной
пустоты.
Плоды многолетних, тяжелых размышлений,
идеи, добытые вековыми горькими опытами и разочарованиями, пролетали чрез головы наших господчиков в несколько дней и, не переваренные, часто не понятые или понятые навыворот, оставляли только в сердце
пустоту, а в голове — несколько новых фраз, которые при первом же случае и пускались в оборот, без убеждения и без сознания.
В 50-х годах XIX столетия бабиды были перерезаны, замучены, вожди их истреблены, и практическое влияние силы западноевропейских
идей на социальный быт Востока снова стало ничтожно, незаметно вплоть до начала XX века. Проповедь научного мышления в Турции, Персии, Китае, — не говоря о Монголии, — до сих пор не дает осязательных результатов, являясь как бы лучеиспусканием в
пустоту.
В мифологической форме Платон здесь определяет природу отношений между
идеей и ее эмпирическим «становлением» как эротическое стремление, как алчбу и жажду
пустоты к полноте, как зачинательную ее силу.
Поистине, русская революция имеет какую-то большую миссию, но миссию не творческую, отрицательную, — она должна изобличить ложь и
пустоту какой-то
идеи, которой была одержима русская интеллигенция и которой она отравила русский народ.