Неточные совпадения
Слабый ветер, шевеля в листьях ясеня, тихонько двигал взад и вперед, и по темной дорожке и по желтой спине Фифи, бледно-золотые пятна света; ровная
тень обливала Аркадия и Катю; только изредка в ее волосах зажигалась яркая полоска.
Представьте, что из шестидесяти тысяч жителей женщин только около семисот. Европеянок, жен, дочерей консулов и других живущих по торговле лиц немного, и те, как цветы севера, прячутся в
тень, а китаянок и индианок еще меньше. Мы видели в предместьях несколько китайских противных старух; молодых почти ни одной; но зато видели несколько молодых и довольно красивых индианок. Огромные
золотые серьги, кольца, серебряные браслеты на руках и ногах бросались в глаза.
Ноги беспрестанно путались и цеплялись в длинной траве, пресыщенной горячим солнцем; всюду рябило в глазах от резкого металлического сверкания молодых, красноватых листьев на деревцах; всюду пестрели голубые гроздья журавлиного гороху,
золотые чашечки куриной слепоты, наполовину лиловые, наполовину желтые цветы Ивана-да-Марьи; кое-где, возле заброшенных дорожек, на которых следы колес обозначались полосами красной мелкой травки, возвышались кучки дров, потемневших от ветра и дождя, сложенные саженями; слабая
тень падала от них косыми четвероугольниками, — другой
тени не было нигде.
Но вот наступает вечер. Заря запылала пожаром и обхватила полнеба. Солнце садится. Воздух вблизи как-то особенно прозрачен, словно стеклянный; вдали ложится мягкий пар, теплый на вид; вместе с росой падает алый блеск на поляны, еще недавно облитые потоками жидкого
золота; от деревьев, от кустов, от высоких стогов сена побежали длинные
тени… Солнце село; звезда зажглась и дрожит в огнистом море заката…
Петух на высокой готической колокольне блестел бледным
золотом; таким же
золотом переливались струйки по черному глянцу речки; тоненькие свечки (немец бережлив!) скромно теплились в узких окнах под грифельными кровлями; виноградные лозы таинственно высовывали свои завитые усики из-за каменных оград; что-то пробегало в
тени около старинного колодца на трехугольной площади, внезапно раздавался сонливый свисток ночного сторожа, добродушная собака ворчала вполголоса, а воздух так и ластился к лицу, и липы пахли так сладко, что грудь поневоле все глубже и глубже дышала, и слово...
Левко посмотрел на берег: в тонком серебряном тумане мелькали легкие, как будто
тени, девушки в белых, как луг, убранный ландышами, рубашках;
золотые ожерелья, монисты, дукаты блистали на их шеях; но они были бледны; тело их было как будто сваяно из прозрачных облак и будто светилось насквозь при серебряном месяце. Хоровод, играя, придвинулся к нему ближе. Послышались голоса.
Лениво и бездумно, будто гуляющие без цели, стоят подоблачные дубы, и ослепительные удары солнечных лучей зажигают целые живописные массы листьев, накидывая на другие темную, как ночь,
тень, по которой только при сильном ветре прыщет
золото.
Из первых учеников я давно спустился к середине и нахожу это наиболее для себя подходящим: честолюбие меня не мучит, тройки не огорчают… А зато на пруду в эти лунные ночи грудь дышит так полно, и под свободные движения так хорошо работает воображение… Луна подымается, заглядывает в пустые окна мертвого замка, выхватывает
золотой карниз, приводит в таинственное осторожное движение какие-то неясные
тени… Что-то шевелится, что-то дышит, что-то оживает…
Было приятно слушать добрые слова, глядя, как играет в печи красный и
золотой огонь, как над котлами вздымаются молочные облака пара, оседая сизым инеем на досках косой крыши, — сквозь мохнатые щели ее видны голубые ленты неба. Ветер стал тише, где-то светит солнце, весь двор точно стеклянной пылью досыпан, на улице взвизгивают полозья саней, голубой дым вьется из труб дома, легкие
тени скользят по снегу, тоже что-то рассказывая.
Да, так свежее и чище, перестали возиться темные, грязные
тени, на пол легли светло-голубые пятна,
золотые искры загорелись на стеклах окна.
Вечером солнце село по всем правилам искусства: оно точно утонуло
золотым шаром в пылавшем море крови, разливая по небу столбы колебавшихся розовых
теней.
Я — как фотографическая пластинка: все отпечатываю в себе с какой-то чужой, посторонней, бессмысленной точностью:
золотой серп — световой отблеск на громкоговорителе; под ним — ребенок, живая иллюстрация — тянется к сердцу; засунут в рот подол микроскопической юнифы; крепко стиснутый кулачок, большой (вернее, очень маленький) палец зажат внутрь — легкая, пухлая тень-складочка на запястье.
Солнце недавно еще село за гору. Город утонул в лилово-туманной
тени, и только верхушки тополей на острове резко выделялись червонным
золотом, разрисованные последними лучами заката. Мне казалось, что с тех пор, как я явился сюда, на старое кладбище, прошло не менее суток, что это было вчера.
Казалось, век стоял бы он так за прилавком да торговал бы конфектами и оршадом; между тем как то милое существо смотрит на него из-за двери дружелюбно-насмешливыми глазами, а летнее солнце, пробиваясь сквозь мощную листву растущих перед окнами каштанов, наполняет всю комнату зеленоватым
золотом полуденных лучей, полуденных
теней, и сердце нежится сладкой истомой лени, беспечности и молодости — молодости первоначальной!
На срубленном пне, под
тенью огромного дуба, сидел широкоплечий детина среднего роста, в богатом зипуне, шитом
золотом.
Рассвет быстро яснел, и пока солнце умывалось в тумане за дымящимся бором,
золотые стрелы его лучей уже остро вытягивались на горизонте. Легкий туман всполохнулся над рекой и пополз вверх по скалистому берегу; под мостом он клубится и липнет около черных и мокрых свай. Из-под этого тумана синеет бакша и виднеется белая полоса шоссе. На всем еще лежат
тени полусвета, и нигде, ни внутри домов, ни на площадях и улицах, не заметно никаких признаков пробуждения.
По земле влачились
тени; лениво переваливаясь через крыши домов, они кутали деревья, лишая зелень и
золото листьев металлического блеска.
Миром веяло от сосен, стройных, как свечи, вытопившаяся смола блестела
золотом и янтарём, кроны их, благословляя землю прохладною
тенью, горели на солнце изумрудным пламенем. Сквозь волны зелени сияли главы церквей, просвечивало серебро реки и рыжие полосы песчаных отмелей. Хороводами спускались вниз ряды яблонь и груш, обильно окроплённых плодами, всё вокруг было ласково и спокойно, как в добром сне.
Молодые люди повернули прочь от реки и пошли по узкой и глубокой рытвине между двумя стенами
золотой высокой ржи; голубоватая
тень падала на них от одной из этих стен; лучистое солнце, казалось, скользило по верхушкам колосьев; жаворонки пели, перепела кричали; повсюду зеленели травы; теплый ветерок шевелил и поднимал их листья, качал головки цветов.
Под липой было прохладно и спокойно; залетавшие в круг ее
тени мухи и пчелы, казалось, жужжали тише; чистая мелкая трава изумрудного цвета, без
золотых отливов, не колыхалась; высокие стебельки стояли неподвижно, как очарованные; как мертвые, висели маленькие гроздья желтых цветов на нижних ветках липы.
Пестрые лохмотья, развешанные по кустам, белые рубашки, сушившиеся на веревочке, верши, разбросанные в беспорядке, саки, прислоненные к углу, и между ними новенький сосновый, лоснящийся как
золото, багор, две-три ступеньки, вырытые в земле для удобного схода на озеро, темный, засмоленный челнок, качавшийся в синей
тени раскидистых ветел, висевших над водою, — все это представляло в общем обыкновенно живописную, миловидную картину, которых так много на Руси, но которыми наши пейзажисты, вероятно, от избытка пылкой фантазии и чересчур сильного поэтического чувства, стремящегося изображать румяные горы, кипарисы, похожие на ворохи салата, и восточные гробницы, похожие на куски мыла, — никак не хотят пользоваться.
На террасу отеля, сквозь темно-зеленый полог виноградных лоз,
золотым дождем льется солнечный свет —
золотые нити, протянутые в воздухе. На серых кафлях пола и белых скатертях столов лежат странные узоры
теней, и кажется, что, если долго смотреть на них, — научишься читать их, как стихи, поймешь, о чем они говорят. Гроздья винограда играют на солнце, точно жемчуг или странный мутный камень оливин, а в графине воды на столе — голубые бриллианты.
Офелия в цветах, в причудливом уборе
Из майских роз и влажных нимф речных
На
золотых кудрях, с безумием во взоре,
Внимала звукам темных дум своих.
Ее дыханьем насмерть пораженный,
Припал к устам, как раненый олень,
Прекрасный принц Гамлет, любовью опьяненный,
Когда пред ним отца явилась
тень…
Он вскрикнул и воскрес…
Между ними величаво простерлась широкогрудая река; бесшумно, торжественно и неторопливо текут ее воды; горный берег отражается в них черной
тенью, а с левой стороны ее украшают
золотом и зеленым бархатом песчаные каймы отмелей, широкие луга.
На них сплошь, подобно узору цветных камней, сверкали огни вин,
золото, серебро и дивные вазы, выпускающие среди редких плодов зеленую
тень ползучих растений, завитки которых лежали на скатерти.
Тут сидел Вадим; один, облокотяся на свои колена и поддерживая голову обеими руками; он размышлял;
тени рябиновых листьев рисовались на лице его непостоянными арабесками и придавали ему вид таинственный;
золотой луч солнца, скользнув мимо соломенной крыши, упадал на его коленку, и Вадим, казалось, любовался воздушной пляской пылинок, которые кружились и подымались к солнцу.
— Сальная свеча, горящая на столе, озаряла ее невинный открытый лоб и одну щеку, на которой, пристально вглядываясь, можно было бы различить мелкий
золотой пушок; остальная часть лица ее была покрыта густой
тенью; и только когда она поднимала большие глаза свои, то иногда две искры света отделялись в темноте; это лицо было одно из тех, какие мы видим во сне редко, а наяву почти никогда.
В полночь Успеньева дня я шагаю Арским полем, следя, сквозь тьму, за фигурой Лаврова, он идет сажен на пятьдесят впереди. Поле — пустынно, а все-таки я иду «с предосторожностями», — так советовал Лавров, — насвистываю, напеваю, изображая «мастерового под хмельком». Надо мною лениво плывут черные клочья облаков, между ними
золотым мячом катится луна,
тени кроют землю, лужи блестят серебром и сталью. За спиною сердито гудит город.
Золотая ночь! Тишина, свет, аромат и благотворная, оживляющая теплота. Далеко за оврагом, позади сада, кто-то завел звучную песню; под забором в густом черемушнике щелкнул и громко заколотил соловей; в клетке на высоком шесте забредил сонный перепел, и жирная лошадь томно вздохнула за стенкой конюшни, а по выгону за садовым забором пронеслась без всякого шума веселая стая собак и исчезла в безобразной, черной
тени полуразвалившихся, старых соляных магазинов.
Молодые деревья росли очень тесно, ничей топор еще не коснулся до их стройных стволов; негустая, но почти сплошная
тень ложилась от мелких листьев на мягкую и тонкую траву, всю испещренную
золотыми головками куриной слепоты, белыми точками лесных колокольчиков и малиновыми крестиками гвоздики.
Из оконца над яслями тянулся косо вниз четырехугольный веселый солнечный столб, и в нем клубились миллионы
золотых пылинок, разделенных длинными
тенями от оконного переплета.
Летние жары
Покрыли
тенью золотойЛицо и грудь ее; и зной
Дышал от уст ее и щек.
У перил террасы пышно разрослись кусты сирени, акаций; косые лучи солнца, пробиваясь сквозь их листву, дрожали в воздухе тонкими
золотыми лентами. Узорчатые
тени лежали на столе, тесно уставленном деревенскими яствами; воздух был полон запахом липы, сирени и влажной, согретой солнцем земли. В парке шумно щебетали птицы, иногда на террасу влетала пчела или оса и озабоченно жужжала, кружась над столом. Елизавета Сергеевна брала в руки салфетку и, досадливо размахивая ею в воздухе, изгоняла пчёл и ос.
Кругом трава так весело цвела; на всем лежал
золотой свет, сильный и мягкий; даже в
тень проникал он…
Солнце только что показалось из-за темных гор, ограждавших противоположную сторону реки; ровная, тихая, как
золотое зеркало, сверкала она в крутых берегах, покрытых еще
тенью, и разве где-где мелькали по ней, словно зазубрины, рыбачьи лодки, слегка окаймленные огненными искрами восхода.
Мутное пятно в одно мгновение приблизилось, разрослось, весь туман вокруг сразу засиял
золотым дымным светом, чья-то огромная
тень заметалась в освещенном пространстве, и из темноты вдруг вынырнул маленький человек с жестяным фонарем в руках.
Сели, смотрим — деревенька наша как парчой и
золотом на серой земле вышита. Опускается за рекой могучее светило дня, жарко горят перекрытые новой соломой крыши изб, красными огнями сверкают стёкла окон, расцветилась, разыгралась земля всеми красками осеннего наряда, и ласково-сине над нею бархатное небо. Тихо и свежо. Выступают из леса вечерние
тени, косо и бесшумно ложатся на нас и на звонкую землю — сдвинулись мы потеснее, для тепла.
Очень рад.
Я стану говорить короче.
Дольчини, ты и Штраль, товарищ твой,
Играли вы до поздней ночи,
Я рано убрался домой,
Когда я уходил, во взорах итальянца
Блистала радость; на его щеках
Безжизненных играл огонь румянца…
Колода карт тряслась в его руках,
И
золото пред ним катилось — вы же оба
Казались
тенями, восставшими из гроба.
Ты это помнишь ли?..
Верх белой колокольни еще горел
золотом весеннего заката, а внизу уже ложились прозрачные
тени, и от каменных стен веяло холодом ночи.
Я помню время
золотое,
Я помню сердцу милый край:
День вечерел; мы были двое;
Внизу, в
тени, шумел Дунай.
Был прекрасный августовский вечер. Солнце, окаймленное
золотым фоном, слегка подернутое пурпуром, стояло над западным горизонтом, готовое опуститься за далекие курганы. В садах уже исчезли
тени и полутени, воздух стал сер, но на верхушках деревьев играла еще позолота… Было тепло. Недавно шел дождь и еще более освежил и без того свежий, прозрачный, ароматный воздух.
Во всем этом Васильев не видел ничего ни нового, ни любопытного. Ему казалось, что эту залу, рояль, зеркало в дешевой
золотой раме, аксельбант, платье с синими полосами и тупые, равнодушные лица он видел уже где-то и не один раз. Потемок же, тишины, тайны, виноватой улыбки, всего того, что ожидал он здесь встретить и что пугало его, он не видел даже
тени.
Близ Марли два развесистых громадных дуба, посаженные царем. Под
тенью их он любовался плесканьем заморских рыб. Вправо от Марли существует каскад «
Золотая гора». Фонтан этот устроен царицей Анной.
Изумленные игроки переглянулись. Тот, кто не умел брать карты в руки, преобразился в искусного и отважного карточного бойца. Сам банкомет, хотя и испытанный в боях подобного рода, внутренне признал его за опасного противника, но не обнаружив и
тени смущения, спросил его, «какими деньгами желает он получить выигрыш, кредитками или
золотом».
Или и это смысл, что моя
золотая крошка, кроткая Лидочка, уже носит
тени печали на своем детском личике и, видя меня скучным и недовольным, старается своим маленьким умишком и слабыми ручками принести пользу по хозяйству, моет стаканы и нянчится с Женей?
Это была та же панорама, которою он любовался вчера с этого кургана; но теперь вся эта местность была покрыта войсками и дымами выстрелов, и косые лучи яркого солнца, поднимавшегося сзади левее Пьера, кидали на нее в чистом утреннем воздухе пронизывающий с
золотым и розовым оттенком свет и темные, длинные
тени.