Казалось, тысячи жизней говорят ее устами; обыденно и просто было все, чем она жила, но — так просто и обычно жило бесчисленное множество людей на земле, и ее история принимала
значение символа.
Неточные совпадения
Бог-Отец, Бог-Сын, Бог-Дух — образы и
символы невыразимого Божества, и это имеет огромное экзистенциальное
значение.
Перед церквами стоит дилемма: нагорная проповедь или Никейский
символ — одно исключает другое: если человек искренно поверит в нагорную проповедь, Никейский
символ неизбежно потеряет для него смысл и
значение и вместе с ним церковь и ее представители; если же человек поверит в Никейский
символ, т. е. в церковь, т. е. в тех, которые называют себя представителями ее, то нагорная проповедь станет для него излишняя.
Христианство понимается теперь исповедующими церковные учения как сверхъестественное, чудесное откровение обо всем том, что сказано в
символе веры; неверующими же, — как пережитое человечеством проявление его потребности веры в сверхъестественное; как историческое явление, вполне выразившееся в католичестве, православии, протестантстве и не имеющее уже для нас никакого жизненного
значения. Для верующих
значение учения скрывается церквью, для неверующих — наукою.
Чтобы понять
значение культа, нужно принять во внимание его символический реализм, его мифотворческую энергию: для верующих культ не есть совокупность своевольно избранных
символов, но совершенно реальное богодейство, переживаемый миф или мифологизирование действительности.
Такое понимание культа приводит к тому, что в его символическом действе видят лишь произвольно установленные аллегорические
символы, или театральные жесты, возбуждающие известное настроение или выражающие известную идею (почти такое
значение получил обряд и в современном протестантизме, где даже евхаристия понимается как некая символическая аллегория).
Бог, как бытие в себе, не есть «отец», не есть «сын», в нем не происходит «рождения», но что-то выраженное в этих
символах имеет абсолютное
значение.
Подлинная мистика и есть реализм, она обращена к первореальностям, к тайне существования, в то время как ортодоксальная теология имеет дело лишь с
символами, получившими социальное
значение.