Неточные совпадения
«И разве не то же делают все
теории философские, путем мысли странным, несвойственным человеку, приводя его к знанию того, что он давно
знает и так верно
знает, что без того и жить бы не мог? Разве не видно ясно в развитии
теории каждого философа, что он вперед
знает так же несомненно, как и мужик Федор, и ничуть не яснее его главный смысл жизни и только сомнительным умственным путем хочет вернуться к тому, что всем известно?»
— Я эту
теорию его
знаю. Я читала его статью в журнале о людях, которым все разрешается… Мне приносил Разумихин…
— Мы когда-нибудь поподробнее побеседуем об этом предмете с вами, любезный Евгений Васильич; и ваше мнение
узнаем, и свое выскажем. С своей стороны, я очень рад, что вы занимаетесь естественными науками. Я слышал, что Либих [Либих Юстус (1803–1873) — немецкий химик, автор ряда работ по
теории и практики сельского хозяйства.] сделал удивительные открытия насчет удобрений полей. Вы можете мне помочь в моих агрономических работах: вы можете дать мне какой-нибудь полезный совет.
«Если б я влюбился в нее, она вытеснила бы из меня все… Что — все? Она меня назвала неизлечимым умником, сказала, что такие, как я, болезнь мира. Это неверно. Неправда. Я — не книжник, не догматик, не моралист. Я
знаю много, но не пытаюсь учить. Не выдумываю
теории, которые всегда ограничивают свободный рост мысли и воображения».
—
Знаешь, все-таки самое меткое и грозное, что придумано, — это классовая
теория и идея диктатуры рабочего класса.
Он был взяточник в душе, по
теории, ухитрялся брать взятки, за неимением дел и просителей, с сослуживцев, с приятелей, Бог
знает как и за что — заставлял, где и кого только мог, то хитростью, то назойливостью, угощать себя, требовал от всех незаслуженного уважения, был придирчив. Его никогда не смущал стыд за поношенное платье, но он не чужд был тревоги, если в перспективе дня не было у него громадного обеда, с приличным количеством вина и водки.
— Да, царь и ученый: ты
знаешь, что прежде в центре мира полагали землю, и все обращалось вокруг нее, потом Галилей, Коперник — нашли, что все обращается вокруг солнца, а теперь открыли, что и солнце обращается вокруг другого солнца. Проходили века — и явления физического мира поддавались всякой из этих
теорий. Так и жизнь: подводили ее под фатум, потом под разум, под случай — подходит ко всему. У бабушки есть какой-то домовой…
Лосский хочет построить
теорию познания, сделав вид, что он ничего не
знает о мире, что эта
теория знания может привести как к материализму, так и к мистической метафизике.
— О да! Всемерно так: все стушуемся, сгладимся и будем одного поля ягода. Не
знаю, Николай Степанович, что на это ответит Гегель, а по-моему, нелепо это, не меньше
теории крайнего национального обособления.
А он, вообрази ты себе, верно тут свою
теорию насчет укрощения нравов вспомнил; вдруг принял на себя этакой какой-то смешной, даже вовсе не свойственный ему, серьезный вид и этаким,
знаешь, внушающим тоном и так, что всем слышно, говорит: «Извините, mademoiselle, я вам скажу франшеман, [откровенно (франц.)] что вы слишком резки».
Мне кажется, что ум человеческий в каждом отдельном лице проходит в своем развитии по тому же пути, по которому он развивается и в целых поколениях, что мысли, служившие основанием различных философских
теорий, составляют нераздельные части ума; но что каждый человек более или менее ясно сознавал их еще прежде, чем
знал о существовании философских
теорий.
Строго обдуманной
теории у него нет; он никогда не пробовал доказать себе необходимость и пользу обуздания; он не
знает, откуда оно пришло и как сложилось; для него это просто modus vivendi, [образ жизни (лат.)] который он всосал себе вместе с молоком матери.
Знаете, у меня на днях блеснула очень хорошая
теория, которую можно назвать
теорией жертв.
— Ты, кажется, уж давненько живешь на заводах и можешь в этом случае сослужить службу, не мне, конечно, а нашему общему делу, — продолжал свою мысль генерал. — Я не желаю мирволить ни владельцу, ни рабочим и представить только все дело в его настоящем виде. Там пусть делают, как
знают. Из своей роли не выходить — это мое правило.
Теория — одно, практика — другое.
— А! вы здесь? — изредка говорит ему, проходя мимо, директор, который
знает его отца и не прочь оказать протекцию сыну, — это очень любезно с вашей стороны. Скоро мы и для вас настоящее дело найдем, к месту вас пристроим! Я вашу записку читал… сделана умно, но, разумеется, молодо. Рассуждений много,
теория преобладает — сейчас видно, что школьная скамья еще не простыла… ну-с, а покуда прощайте!
Теория его казалась ей несколько странною, но ведь она так мало жила между людьми, так мало
знает, что, может быть, ошибается она, а не он.
— В ваших словах, дядюшка, может быть, есть и правда, — сказал Александр, — но она не утешает меня. Я по вашей
теории знаю все, смотрю на вещи вашими глазами; я воспитанник вашей школы, а между тем мне скучно жить, тяжело, невыносимо… Отчего же это?
«Ах! если б я мог еще верить в это! — думал он. — Младенческие верования утрачены, а что я
узнал нового, верного?.. ничего: я нашел сомнения, толки,
теории… и от истины еще дальше прежнего… К чему этот раскол, это умничанье?.. Боже!.. когда теплота веры не греет сердца, разве можно быть счастливым? Счастливее ли я?»
— Вы растолковали мне, — говорил Александр, —
теорию любви, обманов, измен, охлаждений… зачем? я
знал все это прежде, нежели начал любить; а любя, я уж анализировал любовь, как ученик анатомирует тело под руководством профессора и вместо красоты форм видит только мускулы, нервы…
Не
знаю, хорошо ли это, или дурно, но не было у нас в то время в нашем университете никаких кружков, никаких
теорий, а были мы просто молоды и жили, как свойственно молодости: учились и веселились.
На экзамен математики я пришел раньше обыкновенного. Я
знал предмет порядочно, но было два вопроса из алгебры, которые я как-то утаил от учителя и которые мне были совершенно неизвестны. Это были, как теперь помню:
теории сочетаний и бином Ньютона. Я сел на заднюю лавку и просматривал два незнакомые вопроса; но непривычка заниматься в шумной комнате и недостаточность времени, которую я предчувствовал, мешали мне вникнуть в то, что я читал.
— Я ничего никогда не понимал в вашей
теории, но
знаю, что вы не для нас ее выдумали, стало быть, и без нас исполните.
Знаю тоже, что не вы съели идею, а вас съела идея, стало быть, и не отложите.
Рюмин. Не любви прошу — жалости! Жизнь пугает меня настойчивостью своих требований, а я осторожно обхожу их и прячусь за ширмы разных
теорий, — вы понимаете это, я
знаю… Я встретил вас, — и вдруг сердце мое вспыхнуло прекрасной, яркой надеждой, что… вы поможете мне исполнить мои обещания, вы дадите мне силу и желание работать… для блага жизни!
Поэтому мы считаем весьма неудобным третировать ее свысока и надменно бросать ей сентенции и приговоры, основанные бог
знает на каких
теориях.
Не
знаю, может быть, я и не прав, но эта
теория мне по душе, и кажется, что невдолге она восторжествует.
— Mademoiselle Helene! — отнесся он к ней. — Вы
знаете ли, что мой друг, барон Мингер, отвергает
теорию невменяемости и преступлений! […
теория невменяемости и преступлений — разрабатывалась прогрессивными юристами XIX века (Грольман, Фейербах и их последователи).]
— Это с его учения о происхождении видов? Я немножко
знаю эту
теорию, — отвечала Елена.
— О нет-с! Напротив, напротив! — воскликнул Янсутский. — Потому что, как говорят газеты, — справедливо ли это, я не
знаю, — но сделано уже применение этой
теории… Прямо собирают солнечные лучи в резервуар и ими пользуются.
Правда, Николай
знает больше сотни латинских названий, умеет собрать скелет, иногда приготовить препарат, рассмешить студентов какой-нибудь длинной ученой цитатой, но, например, незамысловатая
теория кровообращения для него и теперь так же темна, как двадцать лет назад.
Желание найтися наводит на искусственные системы и
теории, на искусственные классификации и всякие построения, о которых вперед
знают, что они не истинны.
Ученый должен по своей части
знать все
теории и при этом не забывать, что все они вздор (как оговариваются во всех французских курсах физики и химии).
Леонид Федорович. У него своя
теория! Да вот приезжайте нынче вечером; он будет непременно. Сначала Гросман будет…
знаете, известный угадыватель мыслей.
— Ох, этот скромный круг! Император Август, который разделял ваши славянские
теории, держал дочь дома и с улыбкой говорил спрашивавшим о ней: «Дома сидит, шерсть прядет». Ну, а
знаете, нельзя сказать, чтоб нравы ее сохранились совершенно чистыми. По-моему, если женщина отлучена от половины наших интересов, занятий, удовольствий, так она вполовину менее развита и, браните меня хоть по-чешски, вполовину менее нравственна: твердая нравственность и сознание неразрывны.
Узнав случайно о вашем сборнике, я решился послать в него отрывок из введения. потому именно, что оно весьма общедоступно: в оном, собственно, содержится не
теория, а история возникновения оной в голове моей.
Для людей, которые все уткнулись в «свою литературу», для которых нет других событий общественной жизни, кроме выхода новой книжки журнала, действительно должен казаться громадно-важным их муравейник.
Зная только отвлеченные
теории искусства (имевшие, впрочем, когда-то свое жизненное значение) да занимаясь сравнением повестей г. Тургенева, например, с повестями г. Шишкина или романов г. Гончарова с романами г. Карновича, — точно, не мудрено прийти в пафос и воскликнуть...
Да, но
знаете ли, что чистая
теория критики так же точно неприложима бывает, как и
теория о том, как сделаться богатым и счастливым или как приобрести любовь женщин.
Можно было не
знать даже о существовании логики, — сама наука заставила бы усвоить свой метод успешнее, чем самый обстоятельный трактат о методах; она настолько воспитывала ум, что всякое уклонение от прямого пути в ней же самой, — вроде «непрерывной зародышевой плазмы» Вейсмана или
теорий зрения, — прямо резало глаза своею ненаучностью.
Ванскок со своею
теорией «свежих ран» открывала Горданову целую новую, еще не эксплуатированную область, по которой скачи и несись куда
знаешь, твори, что выдумаешь, говори, что хочешь, и у тебя везде со всех сторон будет тучный злак для коня и дорога скатертью, а вдали на черте горизонта тридцать девять разбойников, всегда готовые в помощь сороковому.
— Есть пустые сны, а есть сны вещие, — возразил ей Висленев. — Мне нравится на этот счет
теория спиритов. Вы ее
знаете, Филетер Иванович?
— А-а! — расхохотался он, вставая. — Теперь, батенька, я вас
узнал. Эхо — известная Zweikindersystem [
Теория, по которой в семье должно быть не более двух детей (нем.)] или, еще лучше, «Крейцерова соната»! Только, батюшка, вы немножко опоздали: уже и в Западной Европе давно доказана вздорность всего этого. Вы — толстовец!
— Полноте, какая тут
теория! Нужно быть слепым, чтоб не видеть умирания кустарничества, и — вы меня извините — нужно не
знать азбуки политической экономии, чтоб думать, что артель способна его оживить.
— А вы
знаете ли, что такое Дарвинова
теория? — спросил он глухо.
Огненный творческий дух не может себя
узнать в своих продуктах, в своих книгах,
теориях, системах, художественных произведениях, институтах.
Он
знал, что
теория подготовляет и развивает ум в известном направлении, но в деле приложения несостоятельна, ибо эта задача уже самого человека.
Отуманенные французскими идеями и ходившими в то время на западе десятками, одна другой несуразнее, политическими
теориями, сами лично они добивались изменения формы правления, хорошо
зная всю суть причин наступившего междуцарствия — этой, повторяем, неслыханной в истории государств борьбы из-за отречения от власти, между двумя рыцарями без страха и упрека, стоявшими около опустелого трона.
— Перестанем об этом говорить… Ты
знаешь, что я с этой твоей
теорией не соглашусь, жизнь не ресторан, а мастерская…
— Он самый! Но ему принадлежит и целая эстетическая
теория… В свое время он был весьма авторитетен. Только я не
знаю… вы
знаете по-английски, Заплатин?
Пфуль был один из тех теоретиков, которые так любят свою
теорию, что забывают цель
теории — приложение ее к практике; он из любви к
теории ненавидел всякую практику и
знать ее не хотел.
Всё то, чем истинно живет теперь мир: социализм, коммунизм, политико-экономические
теории, утилитаризм, свобода и равенство людей и сословий и женщин, все нравственные понятия людей, святость труда, святость разума, науки, искусства, всё, что ворочает миром и представляется церкви враждебным, всё это — части того же учения, которое, сама того не
зная, пронесла с скрываемым ею учением Христа та же церковь.
— Вам непременно надо познакомиться с Аксатовыми, вы позволите мне их представить вам, князь? Вы
знаете, ему разрешили теперь его издание, — говорят, завтра выйдет первый нумер. Я читал также его удивительную статью о последовательности
теории науки в абстрактности. Чрезвычайно интересно. Еще там статья — история Сербии в XI веке и этого знаменитого воеводы Карбавонца, тоже очень интересно. Вообще огромный шаг.