Неточные совпадения
Он
знал очень хорошо, что в глазах этих лиц
роль несчастного любовника девушки и вообще свободной женщины может быть смешна; но
роль человека, приставшего к замужней женщине и во что бы то ни стало положившего
свою жизнь на то, чтобы вовлечь ее в прелюбодеянье, что
роль эта имеет что-то красивое, величественное и никогда не может быть смешна, и поэтому он с гордою и веселою, игравшею под его усами улыбкой, опустил бинокль и посмотрел на кузину.
Он понял это и по тому, что видел, и более всего по лицу Анны, которая, он
знал, собрала
свои последние силы, чтобы выдерживать взятую на себя
роль.
Узнав о близких отношениях Алексея Александровича к графине Лидии Ивановне, Анна на третий день решилась написать ей стоившее ей большого труда письмо, в котором она умышленно говорила, что разрешение видеть сына должно зависеть от великодушия мужа. Она
знала, что, если письмо покажут мужу, он, продолжая
свою роль великодушия, не откажет ей.
— А я, — промолвила Анна Сергеевна, — сперва хандрила, бог
знает отчего, даже за границу собиралась, вообразите!.. Потом это прошло; ваш приятель, Аркадий Николаич, приехал, и я опять попала в
свою колею, в
свою настоящую
роль.
Однажды ему удалось подсмотреть, как Борис, стоя в углу, за сараем, безмолвно плакал, закрыв лицо руками, плакал так, что его шатало из стороны в сторону, а плечи его дрожали, точно у слезоточивой Вари Сомовой, которая жила безмолвно и как тень
своей бойкой сестры. Клим хотел подойти к Варавке, но не решился, да и приятно было видеть, что Борис плачет, полезно
узнать, что
роль обиженного не так уж завидна, как это казалось.
Он видел: вне кружка Спивак люди подозревают, что он говорит меньше, чем
знает, и что он умалчивает о
своей роли.
Но, отмечая доверчивость ближних, он не терял осторожности человека, который
знает, что его игра опасна, и хорошо чувствовал трудность
своей роли.
— Давно. Я его никогда не видала, но в жизни моей он тоже играл
роль. Мне много передавал о нем в
свое время тот человек, которого я боюсь. Вы
знаете — какой человек.
Вечером явился квартальный и сказал, что обер-полицмейстер велел мне на словах объявить, что в
свое время я
узнаю причину ареста. Далее он вытащил из кармана засаленную итальянскую грамматику и, улыбаясь, прибавил: «Так хорошо случилось, что тут и словарь есть, лексикончика не нужно». Об сдаче и разговора не было. Я хотел было снова писать к обер-полицмейстеру, но
роль миниатюрного Гемпдена в Пречистенской части показалась мне слишком смешной.
Подозревая, что это сахалинские каторжники, те самые беглые, которые недавно сделали нападение на Крильонский маяк, старший офицер пустился на хитрости: он выстроил их в шеренгу и скомандовал по-русски: «Налево кругом марш!» Один из иностранцев не выдержал
своей роли и тотчас же исполнил команду, и таким образом
узнали, к какой нации принадлежали эти хитроумные Одиссеи.
— Да вы чего, ваше превосходительство? — подхватил Фердыщенко, так и рассчитывавший, что можно будет подхватить и еще побольше размазать. — Не беспокойтесь, ваше превосходительство, я
свое место
знаю: если я и сказал, что мы с вами Лев да Осел из Крылова басни, то
роль Осла я, уж конечно, беру на себя, а ваше превосходительство — Лев, как и в басне Крылова сказано...
Все действующие лица выучили уже
свои роли, так как все они хорошо
знали, что строгий их предприниматель, с самого уже начала репетиции стоявший у себя в зале навытяжке и сильно нахмурив брови, не любил шутить в этом случае и еще в прошлом году одного предводителя дворянства, который до самого представления не выучивал
своей роли, распек при целом обществе и, кроме того, к очередной награде еще не представил.
— Ну да! вот это прекрасно! Я — виноват! Я — много требовал! Я!! Je vous demande un peu! [Прошу покорно! (франц.)] А впрочем, я
знал зараньше, что у вас есть готовое оправдание! Я — должен был жить на хлебе и воде! Я — должен был рисковать
своею карьерой! Я — должен был довольствоваться
ролью pique-assiette'a [прихлебателя (франц.)] при более счастливых товарищах! Вы это,конечно, хотите сказать?
— Ты, кажется, уж давненько живешь на заводах и можешь в этом случае сослужить службу, не мне, конечно, а нашему общему делу, — продолжал
свою мысль генерал. — Я не желаю мирволить ни владельцу, ни рабочим и представить только все дело в его настоящем виде. Там пусть делают, как
знают. Из
своей роли не выходить — это мое правило. Теория — одно, практика — другое.
— Да, да, именно в
роли… — вспыхнул Ромашов. — Сам
знаю, что это смешно и пошло… Но я не стыжусь скорбеть о
своей утраченной чистоте, о простой физической чистоте. Мы оба добровольно влезли в помойную яму, и я чувствую, что теперь я не посмею никогда полюбить хорошей, свежей любовью. И в этом виноваты вы, — слышите: вы, вы, вы! Вы старше и опытнее меня, вы уже достаточно искусились в деле любви.
Что касается до главы семейства, то он играет в
своем доме довольно жалкую
роль и значением
своим напоминает того свидетеля, который, при следствии, на все вопросы следователя отвечает: запамятовал, не
знаю и не видал.
Когда человек, занося ногу, чтоб сделать шаг вперед, заранее
знает, что эта нога станет на твердом месте, а не попадет в дыру и не увлечет туда
своего обладателя, то для воображения его не представляется никакой
роли.
Дядя увидит и в
свою очередь разыграет впоследствии перед ним, опытным мастером,
роль жалкого ученика; он
узнает, к удивлению
своему, что есть иная жизнь, иные отличия, иное счастье, кроме жалкой карьеры, которую он себе избрал и которую навязывает и ему, может быть, из зависти.
Прямо из трактира он отправился в театр, где, как нарочно, наскочил на Каратыгина [Каратыгин Василий Андреевич (1802—1853) — трагик, актер Александринского театра.] в
роли Прокопа Ляпунова [Ляпунов Прокопий Петрович (ум. в 1611 г.) — сподвижник Болотникова в крестьянском восстании начала XVII века, в дальнейшем изменивший ему.], который в продолжение всей пьесы говорил в духе патриотического настроения Сверстова и, между прочим, восклицал стоявшему перед ним кичливо Делагарди: «Да
знает ли ваш пресловутый Запад, что если Русь поднимется, так вам почудится седое море!?» Ну, попадись в это время доктору его gnadige Frau с
своим постоянно антирусским направлением, я не
знаю, что бы он сделал, и не ручаюсь даже, чтобы при этом не произошло сцены самого бурного свойства, тем более, что за палкинским обедом Сверстов выпил не три обычные рюмочки, а около десяточка.
Дама эта скучала уединением и не отказала сделать честь балу почтмейстерши. Ехидная почтмейстерша торжествовала: она более не сомневалась, что поразит уездную
знать своею неожиданною инициативой в пользу старика Туберозова — инициативой, к которой все другие, спохватясь, поневоле примкнут только в качестве хора, в
роли людей значения второстепенного.
Если бы старый протопоп это
знал, то такая
роль для него была бы самым большим оскорблением, но он, разумеется, и на мысль не набредал о том, чтό для него готовится, и разъезжал себе на
своих бурках из села в село, от храма к храму; проходил многие версты по лесам; отдыхал в лугах и на рубежах нив и укреплялся духом в лоне матери-природы.
— Хорошо! — вскричал Бутлер, бывший, как я угадал, старшим помощником Геза. — Прекрасные вы говорите слова! Вам ли выступать в
роли опекуна, когда даже околевшая кошка
знает, что вы представляете собой по всем кабакам — настоящим, прошлым и будущим?! Могу тратить
свои деньги, как я желаю.
Элиза Августовна
знала тысячи похождений и интриг о
своих благодетелях (так она называла всех, у кого жила при детях); повествовала их она с значительными добавлениями и приписывая себе во всяком рассказе главную
роль, худшую или лучшую — все равно.
— Ну-с, это было еще перед волей, в Курске. Шел «Велизарий». Я играл Евтропия, да в монологе на первом слове и споткнулся. Молчу. Ни в зуб толкнуть. Пауза, неловкость. Суфлер растерялся. А Николай Карлович со
своего трона ко мне, тем же
своим тоном, будто продолжает
свою роль: «Что же ты молчишь, Евтропий? Иль
роли ты не
знаешь? Спроси суфлера, он тебе подскажет. Сенат и публика уж ждут тебя давно».
Кажется, за все время нашего знакомства это он в первый раз сказал мне «вы». Бог его
знает, почему. Вероятно, в нижнем белье и с лицом, искаженным от кашля, я плохо играл
свою роль и мало походил на лакея.
Это, конечно, было не очень деликатно, однако искательный светский неофит от
своей роли не уклонился и показывал, что он этим не обижается. Он только со всеми эашучивал, говоря, что он не
знает, как ему держать себя, чтобы более походить на лакея?
Но каково было поражение для меня и Панаева, когда, приехав на другой день в университет, мы
узнали, что еще вчера труппа актеров выбрала Балясникова
своим директором, что он играет
роль генерала, а моя
роль отдана Дмитриеву.
Я
знал, что товарищи будут недовольны моим распоряжением и что на эту
роль метил другой актер — Петр Балясников, по
своему характеру и дарованиям имевший сильное влияние на студентов, который, без всякого сравнения, сыграл бы эту
роль гораздо лучше.
Народ, еще неопытный в таких волнениях, похож на актера, который, являясь впервые на сцену, так смущен новостию
своего положения, что забывает начало
роли, как бы твердо ее ни
знал он; надобно непременно, чтоб суфлер, этот услужливый Протей, подсказал ему первое слово, — и тогда можно надеяться, что он не запнется на дороге.
Ничипоренко опять впал в
свою роль руководителя и хотел показать Бенни, как должно сходиться с русским народом; но только, на
свое несчастие, он в это время спохватился, что он и сам не
знает, как за это взяться. Правда, он слыхал, как Павел Якушкин разговаривает с прислугою, и
знал он, что уж Павел Якушкин, всеми признано, настоящий мужик, но опять он никак не мог припомнить ни одной из якушкинских речей; да и все ему мерещился ямщик, который однажды сказал Якушкину...
Шаховской, саркастически прищуря
свои маленькие глаза и нюхая табак
своим огромным носом, или, лучше сказать, нюхая кончики
своих пальцев, вымаранных когда-то в табаке, отвечал мне, что труд мой был бы напрасен, что петербургские артисты не станут играть по-московски, да и времени свободного не имеют выслушать мою декламацию; что теперь они еще не
знают ролей; что меня пригласят на настоящую репетицию и что мне предоставляется право остановить артиста и сделать ему замечание, если я не буду доволен его игрой.
Он не любил бескорыстно искусства, а любил славу; он не верил в труд, в науку и хорошо
знал, что как бы он ни играл
свою роль, не только одно вдохновенно сказанное слово, но всякая горячая выходка увлечет большинство зрителей и они станут превозносить его до небес.
Хотя я видел Щепкина на сцене в первый раз, но по общему отзыву
знал, что это артист первоклассный, и потому я заметил Писареву, что немного странно играть такую ничтожную
роль такому славному актеру, как Щепкин; но Писарев с улыбкою мне сказал, что князь Шаховской всем пользуется для придачи блеска и успеха
своим пиесам и что Щепкин, впрочем, очень рад был исполнить желание и удовлетворить маленькой слабости сочинителя, великие заслуги которого русскому театру он вполне признает и уважает.
Он
знал ее наизусть (как и все
свои роли) с удивительной точностью и во многих местах был так хорош, что Шаховской, ставивший пиесу, удивлялся ему.
Чацкого
роль —
роль страдательная: оно иначе и быть не может. Такова
роль всех Чацких, хотя она в то же время и всегда победительная. Но они не
знают о
своей победе, они сеют только, а пожинают другие — и в этом их главное страдание, то есть в безнадежности успеха.
Последнего, конечно,
знает и теперь почти весь партер и помнит, как он, уже и в старости, читал
свои роли и на сцене и в салонах!
Михаил. Если мы уступим им, — я не
знаю, чего они еще потребуют. Это нахалы. Воскресные школы и прочее сыграло
свою роль за полгода — они смотрят на меня волками, и есть уже прокламации… слышен запах социализма… да!
«Я ничего не
знаю и ничему не учился, да и способностей у меня нет, — думал он про себя, — так и вы ничего не
знайте и не выказывайте
своих способностей при мне…» Кистер, быть может, потому заставил Лучкова выйти, наконец, из
своей роли, что до знакомства с ним бретёр не встретил ни одного человека действительно «идеального», то есть бескорыстно и добродушно занятого мечтами, а потому снисходительного и не самолюбивого.
Многие, в том числе я сам, прихаживали в театр не за тем, чтобы слушать оперу, которую
знали почти наизусть, а с намерением наблюдать публику в третьем акте «Аскольдовой могилы»; но недолго выдерживалась
роль наблюдателя: Торопка обморачивал их мало-помалу
своими шутками, сказками и песнями, а когда заливался соловьем в известном «уж как веет ветерок», да переходил потом в плясовую «чарочка по столику похаживает» — обаяние совершалось вполне; все ему подчинялось, и в зрителях отражалось отчасти то, что происходило на сцене, где и горбатый Садко, озлобленный насмешками Торопки, против воли пускался плясать вместе с другими.
Он принялся так ловко щунять Яковлева за его поведение, за неуважение к искусству, за давнишнее забвение
своего прежнего руководителя, проложившего ему путь к успехам на сцене, что Яковлев не
знал, куда деваться: кланялся, обнимал старика и только извинялся тем, что множество
ролей и частые спектакли отнимают у него все время.
Не
знаю, действительно ли они учили
свои роли, но только говорили беспрестанно и даже устроили какую-то странную между собой игру: «Перестаньте, Мишель, я уйду», — говорила вдруг Дарья Ивановна и уходила в темный коридор, но Мишель следовал за ней и в коридор.
Роли своей он не
знал совершенно (он играл Нерона), да и читал ее по тетрадке с трудом, при помощи сильных старческих очков. Когда ему говорили...
Не помню, что мы ставили, но помню хорошо, что в моей руке была толстая, сложенная трубкой тетрадь.
Роль свою я
знал, как и всегда, безукоризненно. В ней, между прочим, стояли слова: «Я это заслужил».
Но Г* постепенно втягивается в
свою роль и действительно делается заметным: все
знают его за скучнейшего человека, который когда-либо являлся на свете.
Любовь Онисимовна в то время была не только в цвете
своей девственной красы, но и в самом интересном моменте развития
своего многостороннего таланта: она «пела в хорах подпури», танцевала «первые па в «Китайской огороднице» и, чувствуя призвание к трагизму, «
знала все
роли наглядкою».
Анатоль целые утра проводил перед зеркалом, громко разучивая
свою роль по тетрадке, превосходно переписанной писцом губернаторской канцелярии, и даже совершенно позабыл про
свои прокурорские дела и обязанности, а у злосчастного Шписса, кроме
роли, оказались теперь еще сугубо особые поручения, которые ежечасно давали ему то monsieur Гржиб, то madame Гржиб, и черненький Шписс, сломя голову, летал по городу, заказывая для генеральши различные принадлежности к спектаклю, то устраивал оркестр и руководил капельмейстера, то толковал с подрядчиком и плотниками, ставившими в зале дворянского собрания временную сцену (играть на подмостках городского театра madame Гржиб нашла в высшей степени неприличным), то объяснял что-то декоратору, приказывал о чем-то костюмеру, глядел парики у парикмахера, порхал от одного участвующего к другому, от одной «благородной любительницы» к другой, и всем и каждому старался угодить, сделать что-нибудь приятное, сказать что-нибудь любезное, дабы все потом говорили: «ах, какой милый этот Шписс! какой он прелестный!» Что касается, впрочем, до «мелкоты» вроде подрядчика, декоратора, парикмахера и тому подобной «дряни», то с ними Шписс не церемонился и «приказывал» самым начальственным тоном: он ведь
знал себе цену.
Расплодилось множество людей, желавших сделаться эффектными жертвами, людей, игравших
роль того самого матроса, который до того любил генерала Джаксона, что, не
зная, чем бы лучше доказать ему любовь
свою, бросился с высоты мачты в море, провозгласив: «Я умираю за генерала Джаксона!» — И это великое множество, бесспорно, были в большинстве
своем даже хорошие и честные люди, и о них можно разве пожалеть, что такой энтузиазм не нашел себе тогда более достойного применения.
«Анна собрала
свои последние силы, чтобы выдержать взятую на себя
роль». Кто не
знал, что происходит, «те любовались спокойствием и красотою этой женщины и не подозревали, что она испытывала чувства человека, выставленного у позорного столба».
Если он и поддерживал тогда какие-нибудь тайные сношения с республиканцами, то
роли уже не играл и в подпольных конспирациях. С Англией у него тоже не было никаких связей. Как истый француз он отличался равнодушием ко всему, что не французское. И я не
знаю, выучился ли он порядочно по-английски за
свое достаточно долгое житье в Лондоне — более пятнадцати лет.
Его здесь никто не ждал, и потому появление его, разумеется, всех удивило, особенно огорченную Марью Матвеевну, которая не
знала, как ей это и принять: за участие или за насмешку? Но прежде чем она выбрала
роль, Гуго Карлович тихо и степенно, с сохранением всегдашнего
своего достоинства, объявил ей, что он пришел сдержать
свое честное слово, которое давно дал покойному, — есть блины на его похоронном обеде.