Неточные совпадения
— А вам разве не жалко? Не жалко? — вскинулась опять
Соня, — ведь вы, я
знаю, вы последнее сами отдали, еще ничего не видя. А если бы вы все-то видели,
о господи! А сколько, сколько раз я ее в слезы вводила! Да на прошлой еще неделе! Ох, я! Всего за неделю до его смерти. Я жестоко поступила! И сколько, сколько раз я это делала. Ах, как теперь, целый день вспоминать было больно!
— Милостивый государь, милостивый государь, вы ничего не
знаете! — кричала Катерина Ивановна, — мы на Невский пойдем, —
Соня,
Соня! да где ж она? Тоже плачет! Да что с вами со всеми!.. Коля, Леня, куда вы? — вскрикнула она вдруг в испуге, —
о, глупые дети! Коля, Леня, да куда ж они!..
— Нет, нет; никогда и нигде! — вскрикнула
Соня, — за тобой пойду, всюду пойду!
О господи!.. Ох, я несчастная!.. И зачем, зачем я тебя прежде не
знала! Зачем ты прежде не приходил?
О господи!
Он был очень беспокоен, посылал
о ней справляться. Скоро
узнал он, что болезнь ее не опасна.
Узнав, в свою очередь, что он об ней так тоскует и заботится,
Соня прислала ему записку, написанную карандашом, и уведомляла его, что ей гораздо легче, что у ней пустая, легкая простуда и что она скоро, очень скоро, придет повидаться с ним на работу. Когда он читал эту записку, сердце его сильно и больно билось.
— А жить-то, жить-то как будешь? Жить-то с чем будешь? — восклицала
Соня. — Разве это теперь возможно? Ну как ты с матерью будешь говорить? (
О, с ними-то, с ними-то что теперь будет!) Да что я! Ведь ты уж бросил мать и сестру. Вот ведь уж бросил же, бросил.
О господи! — вскрикнула она, — ведь он уже это все
знает сам! Ну как же, как же без человека-то прожить! Что с тобой теперь будет!
Он вышел.
Соня смотрела на него как на помешанного; но она и сама была как безумная и чувствовала это. Голова у ней кружилась. «Господи! как он
знает, кто убил Лизавету? Что значили эти слова? Страшно это!» Но в то же время мысль не приходила ей в голову. Никак! Никак!.. «
О, он должен быть ужасно несчастен!.. Он бросил мать и сестру. Зачем? Что было? И что у него в намерениях? Что это он ей говорил? Он ей поцеловал ногу и говорил… говорил (да, он ясно это сказал), что без нее уже жить не может…
О господи!»
Войницкий(
Соне, проведя рукой по ее волосам). Дитя мое, как мне тяжело!
О, если б ты
знала, как мне тяжело!
Соня. Это так не идет к вам! Вы изящны, у вас такой нежный голос… Даже больше, вы, как никто из всех, кого я
знаю, — вы прекрасны. Зачем же вы хотите походить на обыкновенных людей, которые пьют и играют в карты?
О, не делайте этого, умоляю вас! Вы говорите всегда, что люди не творят, а только разрушают, то, что им дано свыше. Зачем же, зачем вы разрушаете самого себя? Не надо, не надо, умоляю, заклинаю вас.
В это время Львов
узнал о ее положении и поспешил к ней.
Соня обрадовалась ему, как родному, и,
узнав, что отец с труппой в Моршанске и что в Тамбове, кроме дворника Кузьмы с собакой Леберкой, в театре никого нет, решила поехать к отцу по совету Львова. Он проводил ее —
Соня была слаба и кашляла кровью.
Судьба
Сони пугала меня. Отцом ее был Орлов, в метрическом свидетельстве она называлась Красновскою, а единственный человек, который
знал об ее существовании и для которого оно было интересно, то есть я, уже дотягивал свою песню. Нужно было подумать
о ней серьезно.
Если бы я наверное
знал, что ее будут читать только
Соня и Гельфрейх, то и тогда я не стал бы говорить здесь
о прошлом Надежды Николаевны: они оба
знают это прошлое хорошо.
Хотя я жила не так, как в начале зимы, а занималась и
Соней, и музыкой, и чтением, я часто уходила в сад и долго, долго бродила одна по аллеям или сидела на скамейке, бог
знает о чем думая, чего желая и надеясь.
— А ты, девушка, зря не болтай… — строго оборвала Дуню нянька. — Тогда и уйдет, когда приступит ее время; ты вот что, ложись-ка почивай, а коли про чего услышишь, один ответ давай!
Знать не
знаю, ведать не ведаю… Ни
о какой монашке не слыхала… Помни, девушка, иначе погибель
Соне придет. Пожалей ты ее, ради господа, невинную чистую душу не погуби… Ведь умрет она от тоски по монастырю, совсем изведется бедная.
«
Знаешь, что: вот ты много читала евангелия; там есть одно место прямо
о Соне: «имущему дастся, а у неимущего отнимется», помнишь? Она — неимущий; за что? Не
знаю. В ней нет, может быть, эгоизма, — я не
знаю, но у ней отнимется, и все отнялось… она пустоцвет;
знаешь, как на клубнике? Иногда мне ее жалко, а иногда я думаю, что она не чувствует этого, как чувствовали бы мы».
—
Знаешь чтò, — сказала Наташа: — вот ты много читала Евангелие; там есть одно место прямо
о Соне.
И для
Сони и для графини известие это имело в первую минуту только одно значение. Они
знали свою Наташу, и ужас
о том, что́ будет с нею при этом известии, заглушал для них всякое сочувствие к человеку, которого они обе любили.
— Нет, мама, я лягу тут на полу, — сердито сказала Наташа, подошла к окну и отворила его. Стоны адъютанта послышались из открытого окна явственнее. Она высунула голову в сырой воздух ночи и графиня видела, как тонкая шея ее тряслась от рыданий и билась
о раму. Наташа
знала, что стонал не князь Андрей. Она
знала, что князь Андрей лежал в той же связи, где они были, в другой избе через сени; но этот страшный неумолкавший стон заставил зарыдать ее. Графиня переглянулась с
Соней.
Письмо
Сони к Николаю, бывшее осуществлением его молитвы, было написано из Троицы. Вот чем оно было вызвано. Мысль
о женитьбе Николая на богатой невесте всё больше и больше занимала старую графиню. Она
знала, что
Соня была главным препятствием для этого. И жизнь
Сони, последнее время, в особенности после письма Николая, описывавшего свою встречу в Богучарове с княжной Марьей, становилась тяжеле и тяжеле в доме графини. Графиня не пропускала ни одного случая для оскорбительного или жестокого намека
Соне.
— Ах,
Соня, еслибы ты
знала его так, как я! Он сказал.. Он спрашивал меня
о том, как я обещала Болконскому. Он обрадовался, что от меня зависит отказать ему.
Предсказание Наташи сбывалось. Долохов, не любивший дамского общества, стал часто бывать в доме, и вопрос
о том, для кого он ездит, скоро (хотя никто и не говорил про это) был решен так, что он ездит для
Сони. И
Соня, хотя никогда не посмела бы сказать этого,
знала это и всякий раз, как кумач, краснела при появлении Долохова.
— Ну, хорошо, хорошо, уж там видно будет, я ли тебя не
знаю или ты сам себя не
знаешь. Только я сказала, что у меня на душе было; послушаешь меня — хорошо. Вот теперь и
о Сереже поговорим. Какой он у тебя? — «Он мне не очень понравился», — хотела было сказать она, но сказала только: — Он на мать похож, две капли воды. Вот
Соня твоя так мне очень понравилась, очень… милое такое что-то, открытое. Милая. Где она, Сонюшка? Да, я и забыла.
В этот же вечер, Пьер поехал к Ростовым, чтоб исполнить свое поручение. Наташа была в постели, граф был в клубе, и Пьер, передав письма
Соне, пошел к Марье Дмитриевне, интересовавшейся
узнать о том, как князь Андрей принял известие. Через десять минут
Соня вошла к Марье Дмитриевне.