Неточные совпадения
— Домой, это…? Нет, — решительно ответил Дмитрий, опустив глаза и вытирая ладонью мокрые усы, — усы у него загибались в рот, и это очень усиливало добродушное выражение его лица. — Я,
знаешь, недолюбливаю Варавку. Тут еще этот его «Наш
край», — прескверная газетка! И — черт его
знает! — он как-то садится на все, на дома, леса, на людей…
— Странное дело, — продолжал он, недоуменно вздернув плечи, — но я замечал, что чем здоровее человек, тем более жестоко грызет его цинга, а слабые переносят ее легче. Вероятно, это не так, а вот сложилось такое впечатление. Прокаженные встречаются там, меряченье нередко… Вообще —
край не из веселых. И все-таки,
знаешь, Клим, — замечательный народ живет в государстве Романовых, черт их возьми! Остяки, например, и особенно — вогулы…
Вера Петровна писала Климу, что Робинзон, незадолго до смерти своей, ушел из «Нашего
края», поссорившись с редактором, который отказался напечатать его фельетон «О прокаженных», «грубейший фельетон, в нем этот больной и жалкий человек называл Алину «Силоамской купелью», «целебной грязью» и бог
знает как».
— Там,
знаешь, очень думается обо всем. Людей — мало, природы — много; грозный
край. Пустота, требующая наполнения,
знаешь. Когда меня переселили в Мезень…
— Я к вам вот почему, — объяснял Дунаев, скосив глаза на стол, загруженный книгами, щупая пальцами «Наш
край». — Не
знаете — товарища Варвару не тревожили, цела она?
И какие бы страсти и предприятия могли волновать их? Всякий
знал там самого себя. Обитатели этого
края далеко жили от других людей. Ближайшие деревни и уездный город были верстах в двадцати пяти и тридцати.
Помнишь, ты хотел после книг объехать чужие
края, чтоб лучше
знать и любить свой?
А в этом
краю никто и не
знал, что за луна такая, — все называли ее месяцем. Она как-то добродушно, во все глаза смотрела на деревни и поле и очень походила на медный вычищенный таз.
— Если хотите, расстанемтесь, вот теперь же… — уныло говорил он. — Я
знаю, что будет со мной: я попрошусь куда-нибудь в другое место, уеду в Петербург, на
край света, если мне скажут это — не Татьяна Марковна, не маменька моя — они, пожалуй, наскажут, но я их не послушаю, — а если скажете вы. Я сейчас же с этого места уйду и никогда не ворочусь сюда! Я
знаю, что уж любить больше в жизни никогда не буду… ей-богу, не буду… Марфа Васильевна!
— Нет, — начал он, — есть ли кто-нибудь, с кем бы вы могли стать вон там, на
краю утеса, или сесть в чаще этих кустов — там и скамья есть — и просидеть утро или вечер, или всю ночь, и не заметить времени, проговорить без умолку или промолчать полдня, только чувствуя счастье — понимать друг друга, и понимать не только слова, но
знать, о чем молчит другой, и чтоб он умел читать в этом вашем бездонном взгляде вашу душу, шепот сердца… вот что!
Я сидел и слушал
краем уха; они говорили и смеялись, а у меня в голове была Настасья Егоровна с ее известиями, и я не мог от нее отмахнуться; мне все представлялось, как она сидит и смотрит, осторожно встает и заглядывает в другую комнату. Наконец они все вдруг рассмеялись: Татьяна Павловна, совсем не
знаю по какому поводу, вдруг назвала доктора безбожником: «Ну уж все вы, докторишки, — безбожники!..»
Что это за
край; где мы? сам не
знаю, да и никто не
знает: кто тут бывал и кто пойдет в эту дичь и глушь?
Печальный, пустынный и скудный
край! Как ни пробуют, хлеб все плохо родится. Дальше, к Якутску, говорят, лучше: и население гуще, и хлеб богаче, порядка и труда больше. Не
знаю; посмотрим. А тут, как поглядишь, нет даже сенокосов; от болот топко; сена мало, и скот пропадает. Овощи родятся очень хорошо, и на всякой станции, начиная от Нелькана, можно найти капусту, морковь, картофель и проч.
Я не помню, чтоб в нашей литературе являлись в последнее время какие-нибудь сведения об этом
крае, не
знаю также ничего замечательного и на французском языке.
До тех пор об этом
знали только гиляки, орочане, мангу и другие бродячие племена приамурского
края, но никакой важности этому не приписывали и потому молчали. Да и теперь немало удивляются они, что от них всячески стараются допытаться, где устье глубже, где мельче.
А вот вы едете от Охотского моря, как ехал я, по таким местам, которые еще ждут имен в наших географиях, да и весь
край этот не все у нас, в Европе, назовут по имени и не все
знают его пределы и жителей, реки, горы; а вы едете по нем и видите поверстные столбы, мосты, из которых один тянется на тысячу шагов.
Хотя Нехлюдов хорошо
знал и много paз и за обедом видал старого Корчагина, нынче как-то особенно неприятно поразило его это красное лицо с чувственными смакующими губами над заложенной за жилет салфеткой и жирная шея, главное — вся эта упитанная генеральская фигура. Нехлюдов невольно вспомнил то, что
знал о жестокости этого человека, который, Бог
знает для чего, — так как он был богат и знатен, и ему не нужно было выслуживаться, — сек и даже вешал людей, когда был начальником
края.
Словом, жизнь, не сдерживаемая более ничем, не
знала середины и лилась через
край широкой волной, захватывая все на своем пути.
У него уже была своя пара лошадей и кучер Пантелеймон в бархатной жилетке. Светила луна. Было тихо, тепло, но тепло по-осеннему. В предместье, около боен, выли собаки. Старцев оставил лошадей на
краю города, в одном из переулков, а сам пошел на кладбище пешком. «У всякого свои странности, — думал он. — Котик тоже странная, и — кто
знает? — быть может, она не шутит, придет», — и он отдался этой слабой, пустой надежде, и она опьянила его.
Многие из теснившихся к нему женщин заливались слезами умиления и восторга, вызванного эффектом минуты; другие рвались облобызать хоть
край одежды его, иные что-то причитали. Он благословлял всех, а с иными разговаривал. Кликушу он уже
знал, ее привели не издалека, из деревни всего верст за шесть от монастыря, да и прежде ее водили к нему.
О, тотчас же увезет как можно, как можно дальше, если не на
край света, то куда-нибудь на
край России, женится там на ней и поселится с ней incognito, [тайно (лат.).] так чтоб уж никто не
знал об них вовсе, ни здесь, ни там и нигде.
От села Осиновки Захаров поехал на почтовых лошадях, заглядывая в каждую фанзу и расспрашивая встречных, не видел ли кто-нибудь старика гольда из рода Узала. Немного не доезжая урочища Анучино, в фанзочке на
краю дороги он застал какого-то гольда-охотника, который увязывал котомку и разговаривал сам с собою. На вопрос, не
знает ли он гольда Дерсу Узала, охотник отвечал...
Тазы на Такеме те же, что и в Южно-Уссурийском
крае, только менее подвергшиеся влиянию китайцев. Жили они в фанзах, умели делать лодки и лыжи, летом занимались земледелием, а зимой соболеванием. Говорили они по-китайски, а по-удэгейски
знали только счет да отдельные слова. Китайцы на Такеме были полными хозяевами реки; туземцы забиты и, как везде, находились в неоплатных долгах.
Я поймал одного жука и позже
узнал его научное название — гигантский усач. Он является представителем фауны, оставшейся в Уссурийском
крае в наследие от третичного периода. Жук был коричневого цвета, с пушком на спине, с сильными челюстями, загнутыми кверху, и очень напоминал жука-дровосека, только усы у него были покороче. Длина тела его равнялась 9,5 сантиметра, а ширина — 3 сантиметрам.
— Изволь… и такие есть, изволь… Назар, Назар, покажи барину серенького меринка,
знаешь, что с краю-то стоит, да гнедую с лысиной, а не то — другую гнедую, что от Красотки,
знаешь?
Действительно, в наших
краях знают толк в пении, и недаром село Сергиевское, на большой орловской дороге, славится во всей России своим особенно приятным и согласным напевом.
В тайге Уссурийского
края надо всегда рассчитывать на возможность встречи с дикими зверями. Но самое неприятное — это встреча с человеком. Зверь спасается от человека бегством, если же он и бросается, то только тогда, когда его преследуют. В таких случаях и охотник и зверь — каждый
знает, что надо делать. Другое дело человек. В тайге один бог свидетель, и потому обычай выработал особую сноровку. Человек, завидевший другого человека, прежде всего должен спрятаться и приготовить винтовку.
Мужчины были одеты по-китайски. Они носили куртку, сшитую из синей дабы, и такие же штаны. Костюм женщин более сохранил свой национальный характер. Одежда их пестрела вышивками по борту и по
краям подола была обвешана побрякушками. Выбежавшие из фанз грязные ребятишки испуганно смотрели на нас. Трудно сказать, какого цвета была у них кожа: на ней были и загар, и грязь, и копоть. Гольды эти еще
знали свой язык, но предпочитали объясняться по-китайски. Дети же ни 1 слова не понимали по-гольдски.
И вот этот-то страшный человек должен был приехать к нам. С утра во всем доме было необыкновенное волнение: я никогда прежде не видал этого мифического «брата-врага», хотя и родился у него в доме, где жил мой отец после приезда из чужих
краев; мне очень хотелось его посмотреть и в то же время я боялся — не
знаю чего, но очень боялся.
Спустя несколько дней я гулял по пустынному бульвару, которым оканчивается в одну сторону Пермь; это было во вторую половину мая, молодой лист развертывался, березы цвели (помнится, вся аллея была березовая), — и никем никого. Провинциалы наши не любят платонических гуляний. Долго бродя, я увидел наконец по другую сторону бульвара, то есть на поле, какого-то человека, гербаризировавшего или просто рвавшего однообразные и скудные цветы того
края. Когда он поднял голову, я
узнал Цехановича и подошел к нему.
Жила она в собственном ветхом домике на
краю города, одиноко, и питалась плодами своей профессии. Был у нее и муж, но в то время, как я зазнал ее, он уж лет десять как пропадал без вести. Впрочем, кажется, она
знала, что он куда-то услан, и по этому случаю в каждый большой праздник возила в тюрьму калачи.
Пусть все
узнают, что нравами грубыми
Стали опять щеголять,
Снова наполнится
край скалозубами,
Чтоб просвещение гнать.
— Хороши твои девушки, хороши красные… Которую и брать, не
знаю, а начинают с
краю. Серафима Харитоновна, видно, богоданной дочкой будет… Галактиона-то моего видела? Любимый сын мне будет, хоша мы не ладим с ним… Ну, вот и быть за ним Серафиме. По рукам, сватья…
Чем дальше подвигался Полуянов, тем больше находил недостатков и прорух в крестьянском хозяйстве. И земля вспахана кое-как, и посевы плохи, и земля пустует, и скотина затощала. Особенно печальную картину представляли истощенные поля, требовавшие удобрения и не получавшие его, — в этом благодатном
краю и
знать ничего не хотели о каком-нибудь удобрении. До сих пор спасал аршинный сибирский чернозем. Но ведь всему бывает конец.
— Голубчик, ведь вы для нас настоящий клад, — уверял он Полуянова. — Ведь никто не
знает так
края, как вы.
Но Полуянов отлично
знал, что по вечерам, когда стемнеет, Ечкин ездил к Нагибину, жившему на
краю города, и проводил там по нескольку часов.
Ко всему этому нужно прибавить еще одно благоприятное условие, именно, что ни Зауралье, населенное наполовину башкирами, наполовину государственными крестьянами, ни степь, ни казачьи земли совсем не
знали крепостного права, и экономическая жизнь громадного
края шла и развивалась вполне естественным путем, минуя всякую опеку и вмешательство.
Настанет год — России черный год, —
Когда царей корона упадет,
Забудет чернь к ним прежнюю любовь,
И пища многих будет смерть и кровь;
Когда детей, когда невинных жен
Низвергнутый не защитит закон;
Когда чума от смрадных мертвых тел
Начнет бродить среди печальных сел,
Чтобы платком из хижин вызывать;
И станет глад сей бедный
край терзать,
И зарево окрасит волны рек: —
В тот день явится мощный человек,
И ты его
узнаешь и поймешь,
Зачем в руке его булатный нож.
Обыкновенным образом стрелять журавлей очень трудно и мало убьешь их, а надобно употреблять для этого особенные приемы и хитрости, то есть подкрадываться к ним из-за кустов, скирдов хлеба, стогов сена и проч. и проч. также,
узнав предварительно, куда летают журавли кормиться, где проводят полдень, где ночуют и чрез какие места пролетают на ночевку, приготовить заблаговременно скрытное место и ожидать в нем журавлей на перелете, на корму или на ночевке; ночевку журавли выбирают на местах открытых, даже иногда близ проезжей дороги; обыкновенно все спят стоя, заложив голову под крылья, вытянувшись в один или два ряда и выставив по
краям одного или двух сторожей, которые только дремлют, не закладывая голов под крылья, дремлют чутко, и как скоро заметят опасность, то зычным, тревожным криком разбудят товарищей, и все улетят.
— Погоди, — сказал он. — Не
знаю, впрочем, удастся ли мне объяснить тебе, как следует… Что такое красный звон, ты можешь
узнать не хуже меня: ты слышал его не раз в городах, в большие праздники, только в нашем
краю не принято это выражение…
—
Знаете ли… — сказал, подъезжая к коляске, студент. — Мне вот сейчас вспомнилась очень интересная могила, историю которой мы
узнали, роясь в монастырском архиве. Если хотите, мы свернем туда. Это недалеко, на
краю села.
Он стоял с минуту, и — странно — вдруг ему показалось, что
край одной сторы приподнялся и мелькнуло лицо Рогожина, мелькнуло и исчезло в то же мгновение. Он подождал еще и уже решил было идти и звонить опять, но раздумал и отложил на час: «А кто
знает, может, оно только померещилось…»
Каждое утро восходит такое же светлое солнце; каждое утро на водопаде радуга, каждый вечер снеговая, самая высокая гора там, вдали, на
краю неба, горит пурпуровым пламенем; каждая «маленькая мушка, которая жужжит около него в горячем солнечном луче, во всем этом хоре участница: место
знает свое, любит его и счастлива»; каждая-то травка растет и счастлива!
Лиза присела на
край стула, подняла глаза на Лаврецкого — и почувствовала, что ей нельзя было не дать ему
знать, чем кончилось ее свидание с Паншиным.
Она
знала только одно, что ее завезут на
край света, откуда не выберешься.
Таисья
знала решительно все на свете, и ее рассказам не было конца
краю.
Не
знаю, вследствие ли этого разговора, только Пушкин не был сослан, а командирован от коллегии иностранных дел, где состоял на службе, к генералу Инзову, начальнику колоний Южного
края.
Пархоменко все дергал носом, колупал пальцем глаз и говорил о необходимости совершенно иных во всем порядков и разных противодействий консерваторам. Райнер много рассказывал Женни о чужих
краях, а в особенности об Англии, в которой он долго жил и которую очень хорошо
знал.
Так как он
знал, что им все равно придется оставить их мансарду, этот скворечник, возвышавшийся над всем городом, оставить не так из-за тесноты и неудобства, как из-за характера старухи Александры, которая с каждым днем становилась все лютее, придирчивее и бранчивее, то он решился снять на
краю города, на Борщаговке, маленькую квартиренку, состоявшую из двух комнат и кухни.
— О, поди-ка — с каким гонором, сбрех только: на Кавказе-то начальник
края прислал ему эту,
знаешь, книгу дневную, чтобы записывать в нее, что делал и чем занимался. Он и пишет в ней: сегодня занимался размышлением о выгодах моего любезного отечества, завтра там — отдыхал от сих мыслей, — таким шутовским манером всю книгу и исписал!.. Ему дали генерал-майора и в отставку прогнали.