Их тянули к себе, восхищали и приводили в энтузиазм те необычайные акробатические трюки, которые на их глазах являлись чудесным преодолением как
земной тяжести, так и инертности человеческого тела.
Неточные совпадения
Странник — свободен от «мира», и вся
тяжесть земли и
земной жизни свелась для него к небольшой котомке на плечах.
Подобно как в мрачную атмосферу, густым туманом отягченную, проникает полуденный солнца луч, летит от жизненной его жаркости сгущенная парами влага и, разделенная в составе своем, частию, улегчася, стремительно возносится в неизмеримое пространство эфира и частию, удержав в себе одну только
тяжесть земных частиц, падает низу стремительно, мрак, присутствовавший повсюду в небытии светозарного шара, исчезает весь вдруг и, сложив поспешно непроницательной свой покров, улетает на крылех мгновенности, не оставляя по себе ниже знака своего присутствования, — тако при улыбке моей развеялся вид печали, на лицах всего собрания поселившийся; радость проникла сердца всех быстротечно, и не осталося косого вида неудовольствия нигде.
— «Нет, сударь, — подхватил Рубановский, — пороки, точно, вес,
тяжесть, которая давит, гнетет дух человеческий, не дает ему возноситься к богу, придавливает его к земле, к
земным помыслам…» Тут Рубановский долго говорил и, конечно, говорил то, чего сам не понимал.
Земная плоть обременена материей или ничто, т. е. косностью,
тяжестью, дебелостью.
Не только тело человека несет на себе
тяжесть земного праха, но и душа его как бы затянута илом.
Земные окружают твое произведение, судят, ценят, разбирают по суставам; покровители хвалят орнаменты, величину столбов,
тяжесть труда; милостынераздаватели бросают в честь твою жетоны или подползают мышами под чертежи твои и во мраке ночей грызут их.
На землю он больше не вернулся. То, что, крутясь, низверглось с высоты и
тяжестью раздробленных костей и мяса вдавилось в землю, уже не было ни он, ни человек — никто. Тяготение
земное, мертвый закон
тяжести сдернул его с неба, сорвал и бросил оземь, но то, что упало, вернулось маленьким комочком, разбилось, легло тихо и мертвенно-плоско, — то уже не было Юрием Михайловичем Пушкаревым.