Неточные совпадения
— Ты пойми, — сказал он, — что это не
любовь. Я был влюблен, но это не то. Это не мое чувство, а какая-то сила внешняя завладела мной. Ведь я уехал, потому что решил, что этого не может быть, понимаешь, как счастья, которого не бывает на
земле; но я бился с собой и вижу, что без этого нет жизни. И надо решить…
Еще предвижу затрудненья:
Родной
земли спасая честь,
Я должен буду, без сомненья,
Письмо Татьяны перевесть.
Она по-русски плохо знала,
Журналов наших не читала,
И выражалася с трудом
На языке своем родном,
Итак, писала по-французски…
Что делать! повторяю вновь:
Доныне дамская
любовьНе изъяснялася по-русски,
Доныне гордый наш язык
К почтовой прозе не привык.
Может быть, отлетая к миру лучшему, ее прекрасная душа с грустью оглянулась на тот, в котором она оставляла нас; она увидела мою печаль, сжалилась над нею и на крыльях
любви, с небесною улыбкою сожаления, спустилась на
землю, чтобы утешить и благословить меня.
О великий христианин Гриша! Твоя вера была так сильна, что ты чувствовал близость бога, твоя
любовь так велика, что слова сами собою лились из уст твоих — ты их не поверял рассудком… И какую высокую хвалу ты принес его величию, когда, не находя слов, в слезах повалился на
землю!..
— Слепцы! Вы шли туда корыстно, с проповедью зла и насилия, я зову вас на дело добра и
любви. Я говорю священными словами учителя моего: опроститесь, будьте детями
земли, отбросьте всю мишурную ложь, придуманную вами, ослепляющую вас.
— Ты в бабью
любовь — не верь. Ты помни, что баба не душой, а телом любит. Бабы — хитрые, ух! Злые. Они даже и друг друга не любят, погляди-ко на улице, как они злобно да завистно глядят одна на другую, это — от жадности все: каждая злится, что, кроме ее, еще другие на
земле живут.
Небо там, кажется, напротив, ближе жмется к
земле, но не с тем, чтоб метать сильнее стрелы, а разве только чтоб обнять ее покрепче, с
любовью: оно распростерлось так невысоко над головой, как родительская надежная кровля, чтоб уберечь, кажется, избранный уголок от всяких невзгод.
— Ах, что я наделал! — говорил он. — Все сгубил! Слава Богу, что Штольц уехал: она не успела сказать ему, а то бы хоть сквозь
землю провались!
Любовь, слезы — к лицу ли это мне? И тетка Ольги не шлет, не зовет к себе: верно, она сказала… Боже мой!..
Мы взроем вам
землю, украсим ее, спустимся в ее бездны, переплывем моря, пересчитаем звезды, — а вы, рождая нас, берегите, как провидение, наше детство и юность, воспитывайте нас честными, учите труду, человечности, добру и той
любви, какую Творец вложил в ваши сердца, — и мы твердо вынесем битвы жизни и пойдем за вами вслед туда, где все совершенно, где — вечная красота!
— А там совершается торжество этой тряпичной страсти — да, да, эта темная ночь скрыла поэму
любви! — Он презрительно засмеялся. —
Любви! — повторил он. — Марк! блудящий огонь, буян, трактирный либерал! Ах! сестрица, сестрица! уж лучше бы вы придержались одного своего поклонника, — ядовито шептал он, — рослого и красивого Тушина! У того — и леса, и
земли, и воды, и лошадьми правит, как на Олимпийских играх! А этот!
Они возлюбили бы
землю и жизнь неудержимо и в той мере, в какой постепенно сознавали бы свою преходимость и конечность, и уже особенною, уже не прежнею
любовью.
Под этим небом, в этом воздухе носятся фантастические призраки; под крыльями таких ночей только снятся жаркие сны и необузданные поэтические грезы о нисхождении Брамы на
землю, о жаркой
любви богов к смертным — все эти страстные образы, в которых воплотилось чудовищное плодородие здешней природы.
Старая
любовь, как брошенное в
землю осенью зерно, долго покрытое слоем зимнего снега, опять проснулась в сердце Привалова… Он сравнил настоящее, каким жил, с теми фантазиями, которые вынашивал в груди каких-нибудь полгода назад. Как все было и глупо и обидно в этом счастливом настоящем… Привалов в первый раз почувствовал нравственную пустоту и тяжесть своего теперешнего счастья и сам испугался своих мыслей.
Но
любовь человека к
земле не есть рабство человека у
земли, не есть пассивное в нее погружение и растворение в ее стихии.
Без
любви к своей
земле человек бессилен что-нибудь сотворить, бессилен овладеть
землей.
Наша
любовь к русской
земле, многострадальной и жертвенной, превышает все эпохи, все отношения и все идеологические построения.
Любовь человека к
земле должна быть мужественной.
В патриотизме эмоциональная жизнь более непосредственна и природна, и он есть прежде всего обнаружение
любви к своей родине, своей
земле, своему народу.
Сама
любовь русского человека к родной
земле принимала форму, препятствующую развитию мужественного личного духа.
Русский человек не идет путями святости, никогда не задается такими высокими целями, но он поклоняется святым и святости, с ними связывает свою последнюю
любовь, возлагается на святых, на их заступничество и предстательство, спасается тем, что русская
земля имеет так много святынь.
Братья, не бойтесь греха людей, любите человека и во грехе его, ибо сие уж подобие Божеской
любви и есть верх
любви на
земле.
Не далее как дней пять тому назад, в одном здешнем, по преимуществу дамском, обществе он торжественно заявил в споре, что на всей
земле нет решительно ничего такого, что бы заставляло людей любить себе подобных, что такого закона природы: чтобы человек любил человечество — не существует вовсе, и что если есть и была до сих пор
любовь на
земле, то не от закона естественного, а единственно потому, что люди веровали в свое бессмертие.
Ибо зрит ясно и говорит себе уже сам: «Ныне уже знание имею и хоть возжаждал любить, но уже подвига не будет в
любви моей, не будет и жертвы, ибо кончена жизнь земная и не придет Авраам хоть каплею воды живой (то есть вновь даром земной жизни, прежней и деятельной) прохладить пламень жажды
любви духовной, которою пламенею теперь, на
земле ее пренебрегши; нет уже жизни, и времени более не будет!
По-моему, Христова
любовь к людям есть в своем роде невозможное на
земле чудо.
В робости сердца моего мыслю, однако же, что самое сознание сей невозможности послужило бы им наконец и к облегчению, ибо, приняв
любовь праведных с невозможностью воздать за нее, в покорности сей и в действии смирения сего, обрящут наконец как бы некий образ той деятельной
любви, которою пренебрегли на
земле, и как бы некое действие, с нею сходное…
Таковой, уже отшедший с
земли, видит и лоно Авраамово и беседует с Авраамом, как в притче о богатом и Лазаре нам указано, и рай созерцает, и ко Господу восходить может, но именно тем-то и мучается, что ко Господу взойдет он, не любивший, соприкоснется с любившими
любовью их пренебрегший.
Золотистым отливом сияет нива; покрыто цветами поле, развертываются сотни, тысячи цветов на кустарнике, опоясывающем поле, зеленеет и шепчет подымающийся за кустарником лес, и он весь пестреет цветами; аромат несется с нивы, с луга, из кустарника, от наполняющих лес цветов; порхают по веткам птицы, и тысячи голосов несутся от ветвей вместе с ароматом; и за нивою, за лугом, за кустарником, лесом опять виднеются такие же сияющие золотом нивы, покрытые цветами луга, покрытые цветами кустарники до дальних гор, покрытых лесом, озаренным солнцем, и над их вершинами там и здесь, там и здесь, светлые, серебристые, золотистые, пурпуровые, прозрачные облака своими переливами слегка оттеняют по горизонту яркую лазурь; взошло солнце, радуется и радует природа, льет свет и теплоту, аромат и песню,
любовь и негу в грудь, льется песня радости и неги,
любви и добра из груди — «о
земля! о нега! о
любовь! о
любовь, золотая, прекрасная, как утренние облака над вершинами тех гор»
Девушка начинала тем, что не пойдет за него; но постепенно привыкала иметь его под своею командою и, убеждаясь, что из двух зол — такого мужа и такого семейства, как ее родное, муж зло меньшее, осчастливливала своего поклонника; сначала было ей гадко, когда она узнавала, что такое значит осчастливливать без
любви; был послушен: стерпится — слюбится, и она обращалась в обыкновенную хорошую даму, то есть женщину, которая сама-то по себе и хороша, но примирилась с пошлостью и, живя на
земле, только коптит небо.
На этой вере друг в друга, на этой общей
любви имеем право и мы поклониться их гробам и бросить нашу горсть
земли на их покойников с святым желанием, чтоб на могилах их, на могилах наших расцвела сильно и широко молодая Русь!». [«Колокол», 15 января 1861. (Прим. А. И. Герцена.)]
В час, когда вечерняя заря тухнет, еще не являются звезды, не горит месяц, а уже страшно ходить в лесу: по деревьям царапаются и хватаются за сучья некрещеные дети, рыдают, хохочут, катятся клубом по дорогам и в широкой крапиве; из днепровских волн выбегают вереницами погубившие свои души девы; волосы льются с зеленой головы на плечи, вода, звучно журча, бежит с длинных волос на
землю, и дева светится сквозь воду, как будто бы сквозь стеклянную рубашку; уста чудно усмехаются, щеки пылают, очи выманивают душу… она сгорела бы от
любви, она зацеловала бы…
Луна плывет высоко над
землеюМеж бледных туч;
Но движет с вышины волной морскою
Волшебный луч.
Моей души тебя признало море
Своей луной,
И движется — и в радости и в горе —
Тобой одной.
Тоской
любви, тоской немых стремлений
Душа полна;
Мне тяжело… Но ты чужда смятений,
Как та луна.
— Когда она прекратится — никто тебе не скажет. Может быть, тогда, когда осуществятся прекрасные утопии социалистов и анархистов, когда
земля станет общей и ничьей, когда
любовь будет абсолютно свободна и подчинена только своим неограниченным желаниям, а человечество сольется в одну счастливую семью, где пропадет различие между твоим и моим, и наступит рай на
земле, и человек опять станет нагим, блаженным и безгрешным. Вот разве тогда…
Человек рожден для великой радости, для беспрестанного творчества, в котором он — бог, для широкой, свободной, ничем не стесненной
любви ко всему; к дереву, к небу, к человеку, к собаке, к милой, кроткой, прекрасной
земле, ах, особенно к
земле с ее блаженным материнством, с ее утрами и ночами, с ее прекрасными ежедневными чудесами.
Те, оставшись вдвоем, заметно конфузились один другого: письмами они уже сказали о взаимных чувствах, но как было начать об этом разговор на словах? Вихров, очень еще слабый и больной, только с
любовью и нежностью смотрел на Мари, а та сидела перед ним, потупя глаза в
землю, — и видно было, что если бы она всю жизнь просидела тут, то сама первая никогда бы не начала говорить о том. Катишь, решившая в своих мыслях, что довольно уже долгое время медлила, ввела, наконец, ребенка.
— Ко всему несут
любовь дети, идущие путями правды и разума, и все облачают новыми небесами, все освещают огнем нетленным — от души. Совершается жизнь новая, в пламени
любви детей ко всему миру. И кто погасит эту
любовь, кто? Какая сила выше этой, кто поборет ее?
Земля ее родила, и вся жизнь хочет победы ее, — вся жизнь!
Генеральша пожелала отдохнуть. Частный пристав Рогуля стремглав бросается вперед и очищает от народа ту часть берегового пространства, которая необходима для того, чтоб открыть взорам высоких посетителей прелестную картину отплытия святых икон. Неизвестно откуда, внезапно являются стулья и кресла для генеральши и ее приближенных. Правда, что в помощь Рогуле вырос из
земли отставной подпоручик Живновский, который, из
любви к искусству, суетится и распоряжается, как будто ему обещали за труды повышение чином.
— О боже мой! Но каким же образом можно отделить, особенно в деле
любви, душу от тела? Это как корни с
землей: они ее переплетают, а она их облепляет, и я именно потому не позволяю себе переписки, чтоб не делать девушке еще большего зла.
И поверьте, брак есть могила этого рода
любви: мужа и жену связывает более прочное чувство — дружба, которая, честью моею заверяю, гораздо скорее может возникнуть между людьми, женившимися совершенно холодно, чем между страстными любовниками, потому что они по крайней мере не падают через месяц после свадьбы с неба на
землю…
— Ах, дядюшка, для меня не было ничего на
земле святее
любви: без нее жизнь не жизнь…
— Как вы, дядюшка, можете так холодно издеваться над тем, что есть лучшего на
земле? ведь это преступление…
Любовь… святые волнения!
Остальные цветы после своей роскошной
любви и чрезмерного обильного летнего материнства тихо осыпали на
землю бесчисленные семена будущей жизни.
— Углаков мне объяснялся в
любви! — произнесла Сусанна Николаевна, потупляя в
землю глаза.
И поколику бог только чрез свободную душу человека мог иметь союз с тварию, то когда человек из райской ограды ниспал на
землю труда и страдания, то и божество должно было последовать туда за ним, дабы на месте падения восстановить падшего и стать плотию в силу небесной
любви.
Так мы расстались. С этих пор
Живу в моем уединенье
С разочарованной душой;
И в мире старцу утешенье
Природа, мудрость и покой.
Уже зовет меня могила;
Но чувства прежние свои
Еще старушка не забыла
И пламя позднее
любвиС досады в злобу превратила.
Душою черной зло любя,
Колдунья старая, конечно,
Возненавидит и тебя;
Но горе на
земле не вечно».
Замрут голоса певцов, — слышно, как вздыхают кони, тоскуя по приволью степей, как тихо и неустранимо двигается с поля осенняя ночь; а сердце растет и хочет разорваться от полноты каких-то необычных чувств и от великой, немой
любви к людям, к
земле.
«Все люди — чужие друг другу, несмотря на ласковые слова и улыбки, да и на
земле все — чужие; кажется, что никто не связан с нею крепким чувством
любви. Одна только бабушка любит жить и все любит. Бабушка и великолепная Королева Марго».
Я поднялся в город, вышел в поле. Было полнолуние, по небу плыли тяжелые облака, стирая с
земли черными тенями мою тень. Обойдя город полем, я пришел к Волге, на Откос, лег там на пыльную траву и долго смотрел за реку, в луга, на эту неподвижную
землю. Через Волгу медленно тащились тени облаков; перевалив в луга, они становятся светлее, точно омылись водою реки. Все вокруг полуспит, все так приглушено, все движется как-то неохотно, по тяжкой необходимости, а не по пламенной
любви к движению, к жизни.
В той местности, откуда он был родом, люди, носящие сермяжные свиты, имеют обыкновение выражать свою
любовь и уважение к людям в сюртуках посредством низких, почти до
земли, поклонов и целования руки.
Для покорения христианству диких народов, которые нас не трогают и на угнетение которых мы ничем не вызваны, мы, вместо того чтобы прежде всего оставить их в покое, а в случае необходимости или желания сближения с ними воздействовать на них только христианским к ним отношением, христианским учением, доказанным истинными христианскими делами терпения, смирения, воздержания, чистоты, братства,
любви, мы, вместо этого, начинаем с того, что, устраивая среди них новые рынки для нашей торговли, имеющие целью одну нашу выгоду, захватываем их
землю, т. е. грабим их, продаем им вино, табак, опиум, т. е. развращаем их и устанавливаем среди них наши порядки, обучаем их насилию и всем приемам его, т. е. следованию одному животному закону борьбы, ниже которого не может спуститься человек, делаем всё то, что нужно для того, чтобы скрыть от них всё, что есть в нас христианского.
История человечества наполнена доказательствами того, что физическое насилие не содействует нравственному возрождению, и что греховные наклонности человека могут быть подавлены лишь
любовью, что зло может быть уничтожено только добром, что не должно надеяться на силу руки, чтоб защищать себя от зла, что настоящая безопасность для людей находится в доброте, долготерпении и милосердии, что лишь кроткие наследуют
землю, а поднявшие меч от меча погибнут.