…Вот клубится
Пыль. Все ближе… Стук шагов,
Мерный
звон цепей железных,
Скрип телег и лязг штыков.
Ближе. Громче. Вот на солнце
Блещут ружья. То конвой;
Дальше длинные шеренги
Серых сукон. Недруг злой,
Враг и свой, чужой и близкий.
Все понуро в ряд бредут,
Всех свела одна недоля,
Всех сковал железный прут…
Когда проходишь по площади, то воображение рисует, как на ней шумит веселая ярмарка, раздаются голоса усковских цыган, торгующих лошадьми, как пахнет дегтем, навозом и копченою рыбой, как мычат коровы и визгливые звуки гармоник мешаются с пьяными песнями; но мирная картина рассеивается в дым, когда слышишь вдруг опостылевший
звон цепей и глухие шаги арестантов и конвойных, идущих через площадь в тюрьму.
Вогнутым полукругом стоит тяжелое мраморное здание вокзала, раскинув свои крылья, точно желая обнять людей. Из порта доносится тяжкое дыхание пароходов, глухая работа винта в воде,
звон цепей, свистки и крики — на площади тихо, душно в всё облито жарким солнцем. На балконах и в окнах домов — женщины, с цветами в руках, празднично одетые фигурки детей, точно цветы.
Он был положительно необъясним здесь, в гавани, среди свиста пароходов и локомотивов,
звона цепей, криков рабочих, в бешено-нервной сутолоке порта, охватывавшей человека со всех сторон.
В это время шли уже последние арестантки, за ними потянулись нижние чины конвоя с фонарями, а сзади партионный офицер. Еще минута и все они скрылись на барже, откуда несся какой-то гул, перемешанный со
звоном цепей, и давал знать, что баржа ожила, что партия посажена.
Некоторое время в церкви было молчание, и слышались только сморкание, откашливание, крик младенцев и изредка
звон цепей. Но вот арестанты, стоявшие посередине, шарахнулись, нажались друг на друга, оставляя дорогу посередине, и по дороге этой прошел смотритель и стал впереди всех, посередине церкви.
На что уходит у них время, которое здесь благодаря бедности, дурной погоде, непрерывному
звону цепей, постоянному зрелищу пустынных гор и шуму моря, благодаря стонам и плачу, которые часто доносятся из надзирательской, где наказывают плетьми и розгами, кажется длиннее и мучительнее во много раз, чем в России?
Неточные совпадения
Началось с того, что Волгу толокном замесили, потом теленка на баню тащили, потом в кошеле кашу варили, потом козла в соложеном тесте [Соложёное тесто — сладковатое тесто из солода (солод — слад), то есть из проросшей ржи (употребляется в пивоварении).] утопили, потом свинью за бобра купили да собаку за волка убили, потом лапти растеряли да по дворам искали: было лаптей шесть, а сыскали семь; потом рака с колокольным
звоном встречали, потом щуку с яиц согнали, потом комара за восемь верст ловить ходили, а комар у пошехонца на носу сидел, потом батьку на кобеля променяли, потом блинами острог конопатили, потом блоху на
цепь приковали, потом беса в солдаты отдавали, потом небо кольями подпирали, наконец утомились и стали ждать, что из этого выйдет.
…И стон.
И
цепей железных
звон…
Малюта вышел. Оставшись один, Максим задумался. Все было тихо в доме; лишь на дворе гроза шумела да время от времени ветер, ворвавшись в окно, качал
цепи и кандалы, висевшие на стене, и они, ударяя одна о другую, звенели зловещим железным
звоном. Максим подошел к лестнице, которая вела в верхнее жилье, к его матери. Он наклонился и стал прислушиваться. Все молчало в верхнем жилье. Максим тихонько взошел по крутым ступеням и остановился перед дверью, за которою покоилась мать его.
Звон якорных
цепей, грохот сцеплений вагонов, подвозящих груз, металлический вопль железных листов, откуда-то падающих на камень мостовой, глухой стук дерева, дребезжание извозчичьих телег, свистки пароходов, то пронзительно резкие, то глухо ревущие, крики грузовиков, матросов и таможенных солдат — все эти звуки сливаются в оглушительную музыку трудового дня и, мятежно колыхаясь, стоят низко в небе над гаванью, — к ним вздымаются с земли всё новые и новые волны звуков — то глухие, рокочущие, они сурово сотрясают всё кругом, то резкие, гремящие, — рвут пыльный знойный воздух.
Но родина и вольность, будто сон,
В тумане дальнем скрылись невозвратно…
В
цепях железных пробудился он.
Для дикаря всё стало непонятно —
Блестящих городов и шум и
звон.
Так облачко, оторвано грозою,
Бродя одно под твердью голубою,
Куда пристать не знает; для него
Всё чуждо — солнце, мир и шум его;
Ему обидно общее веселье, —
Оно, нахмурясь, прячется в ущелье.
На далеких Афанасьевских копях раздался гудок, на него откликнулась одна шахта, потом другая, — и вскоре вся их дымящаяся
цепь загудела на разные тоны деловито-угрюмыми гудками. Откуда-то из-за горизонта чуть слышно донесся
звон церковного колокола.
Ворота были раскрыты настежь. На дворе, под навесом, слышалось фырканье лошадей, лай цепных псов,
звон их
цепей, беготня прислуги и скрип то и дело въезжающих во двор саней, пошевней, роспусков.
Ворота были открыты настежь. На дворе, под навесом, слышалось фырканье лошадей, лай цепных псов,
звон их
цепей, беготня прислуги и скрип то и дело въезжающих во двор саней, пошевней, росней, роспусков.
Вдруг с берега в рубку до наших новых знакомых донесся сначала какой-то неопределенный шум, затем топот множества ног,
звон оружия и лязг
цепей.