Неточные совпадения
Проснулось эхо гулкое,
Пошло гулять-погуливать,
Пошло кричать-покрикивать,
Как будто подзадоривать
Упрямых мужиков.
Царю! — направо слышится,
Налево отзывается:
Попу! попу! попу!
Весь лес переполошился,
С летающими птицами,
Зверями быстроногими
И гадами ползущими, —
И стон, и
рев, и гул!
Но силой ветров от залива
Перегражденная Нева
Обратно шла, гневна, бурлива,
И затопляла острова,
Погода пуще свирепела,
Нева вздувалась и
ревела,
Котлом клокоча и клубясь,
И вдруг, как
зверь остервенясь,
На город кинулась.
И снова вспоминался Гончаров: «Бессилен
рев зверя пред этими воплями природы, ничтожен и голос человека, и сам человек так мал и слаб…»
Бессилен
рев зверя перед этими воплями природы, ничтожен и голос человека, и сам человек так мал, слаб, так незаметно исчезает в мелких подробностях широкой картины! От этого, может быть, так и тяжело ему смотреть на море.
Первобытные девственные леса в большей части страны выгорели, и на смену им появились леса, состоящие из лиственницы, березы и осины. Там, где раньше
ревел тигр, ныне свистит паровоз, где были редкие жилища одиноких звероловов, появились большие русские селения, туземцы отошли на север, и количество
зверя в тайге сильно уменьшилось.
Долго сидели мы у костра и слушали
рев зверей. Изюбры не давали нам спать всю ночь. Сквозь дремоту я слышал их крики и то и дело просыпался. У костра сидели казаки и ругались. Искры, точно фейерверк, вздымались кверху, кружились и одна за другой гасли в темноте. Наконец стало светать. Изюбриный
рев понемногу стих. Только одинокие ярые самцы долго еще не могли успокоиться. Они слонялись по теневым склонам гор и
ревели, но им уже никто не отвечал. Но вот взошло солнце, и тайга снова погрузилась в безмолвие.
Бедный гость, с оборванной полою и до крови оцарапанный, скоро отыскивал безопасный угол, но принужден был иногда целых три часа стоять прижавшись к стене и видеть, как разъяренный
зверь в двух шагах от него
ревел, прыгал, становился на дыбы, рвался и силился до него дотянуться.
Он входил в совершенное бешенство, с
ревом бросался на бочку, покамест не отымали у бедного
зверя предмета тщетной его ярости.
Рев этого громадного дикого стада поразил нас;
звери достигали баснословной величины, так что издали казались целыми скалами…
Откладывать нельзя — потому что в западных кварталах — все еще хаос,
рев, трупы,
звери и — к сожалению — значительное количество нумеров, изменивших разуму.
Он точно потерял человеческие слова и
ревел, как взбесившийся
зверь, ужасным вибрирующим голосом...
— Марфа, а Марфа! — закричал он, подошедши к своей засаленной двери, — подь-ка сюда, послушай, как тут кто-то
ревет, словно
зверь. Я думал, не арапка ли наша сорвалась с цепи, да нет, это не арапка.
И был он такой печальный, иногда ласковый, а иногда, как
зверь,
ревел и дрался.
То сверкала река, которая пенилась и
ревела как дикий
зверь, вырвавшийся на волю.
Я было начал снимать винчестер, как вдруг раздался страшный
рев, треск — и бедный, оборвавшийся
зверь вместе с кустом, в клубах пыли сверкнул мимо нас, перелетел через нашу тропинку и загромыхал в бездну, где шум падения был заглушен
ревом Черека.
Порывистый ветер колебал деревья и, как дикой
зверь,
ревел по лесу; направо густые облака, освещенные пожаром Москвы, которого не видно было за деревьями, текли, как поток раскаленной лавы, по темной синеве полуночных небес.
И над вершинами Кавказа
Изгнанник рая пролетал:
Под ним Казбек, как грань алмаза,
Снегами вечными сиял,
И, глубоко внизу чернея,
Как трещина, жилище змея,
Вился излучистый Дарьял,
И Терек, прыгая, как львица
С косматой гривой на хребте,
Ревел, — и горный
зверь, и птица,
Кружась в лазурной высоте,
Глаголу вод его внимали...
И он, находивший веселие сердца в сверкающих переливах драгоценных камней, в аромате египетских благовонных смол, в нежном прикосновении легких тканей, в сладостной музыке, в тонком вкусе красного искристого вина, играющего в чеканном нинуанском потире, — он любил также гладить суровые гривы львов, бархатные спины черных пантер и нежные лапы молодых пятнистых леопардов, любил слушать
рев диких
зверей, видеть их сильные и прекрасные движения и ощущать горячий запах их хищного дыхания.
А тут еще ветер разодрал тяжелую массу облаков, и на синем, ярком пятне небес сверкнул розоватый луч солнца — его встретили дружным
ревом веселые
звери, встряхивая мокрой шерстью милых морд.
Началось гонянье его в яме снежными комьями и шестами с острыми наконечниками, послышался
рев, но
зверь не шел из ямы. Раздалось несколько холостых выстрелов, направленных прямо в яму, но Сганарель только сердитее зарычал, а все-таки по-прежнему не показывался.
Действительно, среди влажной ночи подымался ветер; огни фонарей неровно мерцали под его порывами, и глухой гул моря доносился с берега, точно
рев просыпающегося
зверя.
Яков Иваныч вспомнил, что у этих людей тоже нет никакой веры и что это их нисколько не беспокоит, и жизнь стала казаться ему странною, безумною и беспросветною, как у собаки; он без шапки прошелся по двору, потом вышел на дорогу и ходил, сжав кулаки, — в это время пошел снег хлопьями, — борода у него развевалась по ветру, он всё встряхивал головой, так как что-то давило ему голову и плечи, будто сидели на них бесы, и ему казалось, что это ходит не он, а какой-то
зверь, громадный, страшный
зверь, и что если он закричит, то голос его пронесется
ревом по всему полю и лесу и испугает всех…
Так, вероятно, в далекие, глухие времена, когда были пророки, когда меньше было мыслей и слов и молод был сам грозный закон, за смерть платящий смертью, и
звери дружили с человеком, и молния протягивала ему руку — так в те далекие и странные времена становился доступен смертям преступивший: его жалила пчела, и бодал остророгий бык, и камень ждал часа падения своего, чтобы раздробить непокрытую голову; и болезнь терзала его на виду у людей, как шакал терзает падаль; и все стрелы, ломая свой полет, искали черного сердца и опущенных глаз; и реки меняли свое течение, подмывая песок у ног его, и сам владыка-океан бросал на землю свои косматые валы и
ревом своим гнал его в пустыню.
Море еще бушевало. По-прежнему оно катило свои седые волны, которые нападали на корвет, но сила их как будто уменьшилась. Море издали не казалось одной сплошной пеной, и водяная пыль не стояла над ним. Оно рокотало, все еще грозное, но не гудело с
ревом беснующегося стихийного
зверя.