Неточные совпадения
Круглым счетом истребляется
зверями по человеку в два дня; особенно
погибает много китайцев, вероятно, потому, что их тут до сорока, а прочих жителей до двадцати тысяч.
Встреча с таким «промышленником» гораздо опаснее, чем встреча со
зверем. Надо всегда быть готовым к обороне. Малейшая оплошность — и неопытный охотник
погиб. Старые охотники с первого взгляда разбирают, с кем имеют дело — с порядочным человеком или с разбойником.
Юноша, пришедший в себя и успевший оглядеться после школы, находился в тогдашней России в положении путника, просыпающегося в степи: ступай куда хочешь, — есть следы, есть кости погибнувших, есть дикие
звери и пустота во все стороны, грозящая тупой опасностью, в которой
погибнуть легко, а бороться невозможно.
Уже несколько раз мы делали инспекторский осмотр нашему инвентарю, чтобы лишнее бросить в тайге, и каждый раз убеждались, что бросить ничего нельзя. Было ясно, что если в течение ближайших дней мы не убьем какого-нибудь
зверя или не найдем людей, мы
погибли. Эта мысль появлялась все чаще и чаще. Неужели судьба уготовила нам ловушку?.. Неужели Хунгари будет местом нашего последнего упокоения? И когда! В конце путешествия и, может быть, недалеко от жилья.
«Все было придумано, чтобы отбить охоту к письму, — вспоминал впоследствии М. А. Бестужев, — и надо было родиться Луниным, который находил неизъяснимое наслаждение дразнить «белого медведя» (как говорил он), не обращая внимания… на лапы дикого
зверя, в когтях которого он и
погиб в Акатуе» (Воспоминания Бестужевых, 1951, стр. 199).]
Стала ли она жертвой темного замысла, не известного никому плана, или спаслась в дебрях реки от преследований врага; вымер ли ее экипаж от эпидемии или, бросив судно,
погиб в чаще от голода и
зверей? — узнать было нельзя.
Зачем же тогда чистота, зачем бескорыстие и эти ужасные муки? — кто догадается о жертве, когда потерялся белый агнец в скопище хищных
зверей и убойного скота,
погибает под ножом безвестно!
«Любви изменивший
Изменой кровавой,
Врага не сразивши,
Погибнет без славы;
Дожди его ран не обмоют,
И
звери костей не зароют...
«Спасе премилосердый! — взгадал я, — да уж это не Памва ли безгневный! Так лучше же бы, — думаю, — я в дебри лесной
погиб, или к
зверю, или к разбойнику в берлогу зашел, чем к нему под кров».
Булычов. И
погибнет царство, где смрад. Ничего не вижу… (Встал, держась за стол, протирает глаза.) Царствие твое… Какое царствие?
Звери! Царствие… Отче наш… Нет… плохо! Какой ты мне отец, если на смерть осудил? За что? Все умирают? Зачем? Ну, пускай — все! А я — зачем? (Покачнулся.) Ну? Что, Егор? (Хрипло кричит.) Шура… Глаха — доктора! Эй… кто-нибудь, черти! Егор… Булычов… Егор!..
Как только христиан домучили, дотравили
зверями, они сами принялись мучить и гнать друг друга с еще большим озлоблением, нежели их гнали. Сколько невинных немцев и французов
погибло так, из вздору, и помешанные судьи их думали, что они исполняли свой долг, и спокойно спали в нескольких шагах от того места, где дожаривались еретики.
Погиб без славы, не в бою,
Как
зверь лесной, — врага не зная...
Комар затрубил с радости и улетел. Потом запутался в паутину к пауку, и стал паук его сосать. Комар и говорит: «Сильного
зверя, льва, одолел, а вот от дрянного паука
погибаю».
Удэхеец был глубоко убежден, что если бы мы продолжали преследование запретного
зверя, несомненно случилось бы несчастье, мы заблудились бы в тайге и
погибли бы от голода и вьюги. Слушая его слова, я стал дремать.
Они были уверены, что он непременно
погибнет и кости его растащат дикие
звери.
Молчит неверный часовой,
Опущен молча мост подъёмный,
Врата отверсты в тьме ночной
Рукой предательства наёмной…
О стыд! о ужас наших дней!
Как
звери, вторглись янычары!…
Падут бесславные удары…
Погиб увенчанный злодей.
—
Погиб бы я с ней! У Серафимы в душе Бога нет!.. Я и сам в праведники не гожусь… Жил я вдалеке от помыслов о Божеском законе… На таких, как вы, мне стыдно смотреть… Но во мне, благодаря Создателю, нет закоренелости. И я почуял, что сожительство с Серафимой окончательно превратило бы меня в
зверя.