Неточные совпадения
— Балаган! — закричал я своим спутникам. Тотчас Рожков и Ноздрин явились
на мой зов. Мы разобрали корье и у себя
на биваке сделали из него защиту от ветра. Затем мы сели
на траву поближе к огню, переобулись и тотчас
заснули. Однако, сон наш не был глубоким. Каждый раз, как только уменьшался огонь в костре,
мороз давал себя чувствовать. Я часто просыпался, подкладывал дрова в костер, сидел, дремал, зяб и клевал носом.
И вдруг то необыкновенно хорошее, радостное и мирное, чего я не испытывал с самого детства, нахлынуло
на меня вместе с сознанием, что я далек от смерти, что впереди еще целая жизнь, которую я, наверно, сумею повернуть по-своему (о! наверно сумею), и я, хотя с трудом, повернулся
на бок, поджал ноги, подложил ладонь под голову и
заснул, точно так, как в детстве, когда, бывало, проснешься ночью возле спящей матери, когда в окно стучит ветер, и в трубе жалобно воет буря, и бревна дома стреляют, как из пистолета, от лютого
мороза, и начнешь тихонько плакать, и боясь и желая разбудить мать, и она проснется, сквозь сон поцелует и перекрестит, и, успокоенный, свертываешься калачиком и
засыпаешь с отрадой в маленькой душе.
В избе смеркалось. Кругом все было тихо; извне слышались иногда треск
мороза да отдаленный лай собаки. Деревня
засыпала… Василиса и Дарья молча сидели близ печки; Григорий лежал, развалившись,
на скамье. В углу против него покоилась Акулина; близ нее, свернувшись комочком, спала Дунька. Стоны больной, смолкнувшие
на время, вдруг прервали воцарившуюся тишину. Вздули огня и подошли к ней.
Наконец
на Ат-Даване все смолкло. Только по временам снаружи трещал
мороз да в потемневших комнатах, по которым пробегали теперь только трепетные красноватые отблески пламени, слышались глухие шаги и шлепанье валенок, а порой тихо звенела рюмка и булькала наливаемая жидкость. Г-н Кругликов, которому расшевелившиеся воспоминания, по-видимому, не давали
заснуть, как-то тоскливо совался по станции, вздыхал, молился или ворчал что-то про себя.
Храбрец мой Пушкарев стоит только да бормочет про себя: «Эка поганая сторонка!» Да и со мной, воображение, что ли, играет: сам очень хорошо понимаю, что это птица какая-нибудь, а между тем
мороз по коже пробегает. Послушал я эту музыку, но так как день-то деньской, знаете, утомился, лег опять и сейчас же
заснул богатырским сном.
На другой день проснулся часу в девятом, кличу Пушкарева, чтоб велеть лошадей закладывать. Является он ко мне.
Подобно офицерам, и солдаты каждый свой шаг начинали считать достойным награды. В конце года, уже после заключения мира, наши госпитали были расформированы, и команды отправлены в полки. Солдаты уходили, сильно пьяные, был жестокий
мороз, один свалился
на дороге и
заснул. Его товарищ воротился за полверсты назад и сказал, чтобы пьяного подобрали. Назавтра он является к главному врачу и требует, чтоб его представили к медали «за спасение погибавшего».
Настал сочельник. По-прежнему в эшелоне шло пьянство.
На станции солдаты избивали начальников станций и машинистов, сами переговаривались по телефону об очистке пути, требовали жезла и, если не получали, заставляли машиниста ехать без жезла. Мы жестоко мерзли в нашем пульмановском вагоне. Накануне ночью, когда
на дворе было 38°
морозу, мальчик-истопник
заснул, трубы водяного отопления замерзли и полопались. Другого вагона мы нигде не могли получить.
И собачонка опять смеялась, и вместе с нею смеялся одинокий старик; а в это время
на лавочке у печки тихо дышал сладко спящий ребенок; у порога, свернувшись кольцом, сопел и изредка бредил Кинжалка; в стены постукивал
мороз; тихая ночь стояла над всем городом, когда проходивший по мосту старогорожанин думал, как скучно должно быть бедному старику в его одинокой хибарке, расшалившийся старик смеялся и резвился с своей Венеркой и, наконец, прочитав
на ночь молитву,
засыпал со сложенными
на груди руками.