Неточные совпадения
Целые дни я проводил в палатке, вычерчивал маршруты, делал
записи в
дневниках и писал письма. В перерывах между этими занятиями я гулял на берегу моря и наблюдал птиц.
Я подложил дров в огонь и стал делать
записи в
дневнике.
Следующие 3 дня, 28–30 сентября, я просидел дома, вычерчивал маршруты, делал
записи в путевых
дневниках и писал письма. Казаки убили изюбра и сушили мясо, а Бочкарев готовил зимнюю обувь. Я не хотел отрывать их от дела и не брал с собой в экскурсию по окрестностям.
Через несколько минут мы сидели у огня, ели рыбу и пили чай. За этот день я так устал, что едва мог сделать в
дневнике необходимые
записи. Я просил удэгейцев не гасить ночью огня. Они обещали по очереди не спать и тотчас принялись колоть дрова.
К вечеру мы немного не дошли до перевала и остановились у предгорий Сихотэ-Алиня. На этот день на разведки я послал казаков, а сам с Дерсу остался на биваке. Мы скоро поставили односкатную палатку, повесили над огнем чайник и стали ждать возвращения людей. Дерсу молча курил трубку, а я делал
записи в свой
дневник.
Когда же этому конец?» «Поймут ли, оценят ли грядущие люди весь ужас, всю трагическую сторону нашего существования?» В последней
записи «
Дневника» написано: «Страшная эпоха для России, в которой мы живем и не видим никакого выхода».
Сделав необходимые
записи в
дневник, я отправился к старшине Антону Сагды. У него я застал несколько человек орочей и стал их расспрашивать о смерчах. Они сказали мне, что маленькие смерчи в здешних местах бывают осенью, но большие, вроде того, который я наблюдал сегодня, — явление чрезвычайно редкое. Орочи называют его сагды сюи.
Я делал
записи в
дневник.
С сознанием важности производимого ими дела они вели
дневник его болезни, и Лаврентию Петровичу думалось, что весь он перенесен теперь на страницы
записей.
Казаки поправляли ремешки у лыж и делились свежими впечатлениями, смеялись, вспоминали спуск Марунича с перевала, а я делал
записи в путевой
дневник.
Придя домой, я сел за работу: надо было
записи путевого
дневника сличить с вычерченным маршрутом и произвести барометрическую нивелировку, кое-кто из стрелков остался снаружи. Прошло с полчаса.
Этот день прошел как-то скучно: все
записи в
дневниках были сделаны, съемки вычерчены, птицы и мелкие животные препарированы. Словом, все было в порядке, и надо было заняться сбором новых материалов. Весь день мы провели в фанзе и рано вечером завалились спать. Как-то вышло так, что я проснулся ночью и больше уже не мог заснуть. Проворочавшись с боку на бок до самого рассвета, я решил одеться и пойти на рекогносцировку в надежде поохотиться за крохалями и кстати посмотреть, как замерзает река.
Но с Лебедевым мы, хотя и земляки, видались только в аудиториях, а особенного приятельства не водили. Потребность более серьезного образования, на подкладке некоторой даже экзальтированной преданности идее точного знания, запала в мою если не душу, то голову спонтанно,говоря философским жаргоном. И я резко переменил весь свой habitus, все привычки, сделался почти домоседом и стал вести
дневник с
записями всего, что входило в мою умственную жизнь.
И Черткову он пишет через четыре дня после вышеприведенной
записи в
дневнике: «Я плох.
Характерна
запись Толстого в
дневнике в день отправки письма к Иернефельду: «Внутренняя борьба.
Здесь как в моей памяти, так и в «
Дневнике» существует некоторый пробел; я решительно не могу припомнить, что делал я и чувствовал в течение двух или трех последующих месяцев. И первая
запись в
дневнике, появившаяся после долгого периода молчания, своей незначительностью не дает ключа к разгадке: в коротких и сжатых выражениях я сообщаю лишь, что мне сшили новое платье, и что я пополнел (см. «
Дневник заключенного» от 16 апреля 18…).
Здесь приходится, пожалуй, пожалеть о
дневнике с его ежедневными и точными
записями, так как только в строгой последовательности их можно если не объяснить, то понять чувство нестерпимого, под конец болезненного страха, постепенно овладевавшее мной.