Неточные совпадения
В том, что говорили у Гогиных, он не услышал ничего нового
для себя, — обычная разноголосица среди людей, каждый из которых боится порвать свою веревочку, изменить своей «системе фраз». Он привык думать, что хотя эти люди строят мнения на фактах, но
для того, чтоб не считаться с фактами. В конце концов жизнь творят не бунтовщики, а те, кто в эпохи смут накопляют силы
для жизни мирной. Придя домой, он
записал свои мысли, лег спать, а утром Анфимьевна, в платье цвета ржавого железа, подавая ему кофе, сказала...
Там был записан старый эпизод, когда он только что расцветал, сближался с жизнью, любил и его любили. Он
записал его когда-то под влиянием чувства, которым жил, не зная тогда еще, зачем, — может быть, с сентиментальной целью посвятить эти листки памяти своей тогдашней подруги или оставить
для себя заметку и воспоминание в старости о молодой своей любви, а может быть, у него уже тогда бродила мысль о романе, о котором он говорил Аянову, и мелькал сюжет
для трогательной повести из собственной жизни.
А покамест в скучном досуге, на который меня осудили события, не находя в
себе ни сил, ни свежести на новый труд,
записываю я наши воспоминания. Много того, что нас так тесно соединяло, осело в этих листах, я их дарю тебе.
Для тебя они имеют двойной смысл — смысл надгробных памятников, на которых мы встречаем знакомые имена. [Писано в 1853 году. (Прим. А. И. Герцена.)]
— Я попрошу у вас позволения
записать у
себя ваш адрес. Работа может случиться, и я удержу ее
для вас, я вам напишу. Книжки, видите, более тридцати листов, их возможности нет наполнить отборным материалом.
Выслушав это, князь обрубил разом. Он встал и поклонился с таким видом, что Тебенькову тоже ничего другого не оставалось как, в свою очередь, встать, почтительно расшаркаться и выйти из кабинета. Но оба вынесли из этого случая надлежащее
для себя поучение. Князь написал на бумажке:"Франклин — иметь в виду, как одного из главных зачинщиков и возмутителей"; Тебеньков же, воротясь домой, тоже
записал:"Франклин — иметь в виду, дабы на будущее время избегать разговоров об нем".
Разочаровавшись в этом, я сейчас же, под заглавием «первая лекция», написанным в красиво переплетенной тетрадке, которую я принес с
собою, нарисовал восемнадцать профилей, которые соединялись в кружок в виде цветка, и только изредка водил рукой по бумаге,
для того чтобы профессор (который, я был уверен, очень занимается мною) думал, что я
записываю.
— Видишь, как бойко и мелко научился ты писать? Хорошо! А ещё лучше было бы, буде ты, сшив
себе тетрадь, усвоил привычку
записывать всё, что найдёшь достойным сохранения в памяти. Сделай-ко это, и первое — приучишься к изложению мысли, а второе — украсишь одиночество твоё развлечением небесполезным. Человеческое — всегда любопытно, поучительно и должно быть сохраняемо
для потомства.
«Эк деньги-то, — подумал я про
себя, — как у вас ныне при экономии дешевы», а, однако,
записал десять рублей на «Комитет
для обсуждения бесполезности некоторых обществ». Что же, и в самом деле это учреждение нужное.
А основы тем временем стояли бы
себе да стояли; архистратиги же, препоставленные
для наблюдения за нами,
записывали бы наши блуждания на бумажке и сносили бы эти бумажки в комиссию.
Ну, вот, например: могли бы придраться к слову и спросить меня: если вы действительно не рассчитываете на читателей, то
для чего же вы теперь делаете с самим
собой, да еще на бумаге, такие уговоры, то есть что порядка и системы заводить не будете, что
запишете то, что припомнится, и т. д. и т. д.? К чему вы объясняетесь? К чему извиняетесь?
«Жалкий человечишка! — говорю я самому
себе. —
Для того, чтобы ты не набивал
себе голову праздным и невыполнимым вздором, сядь и назло самому
себе запиши слова...
— Ты, голубчик Алексей Трифоныч, Андрея Иваныча не опасайся, — внушительно сказал Колышкин. — Не к допросу тебя приводит. Сору из избы он не вынесет. Это он так, из одного любопытства. Охотник, видишь ты, до всего этакого: любит расспрашивать, как у нас на Руси народ живет… Если он и в книжку с твоих слов
записывать станет, не сумневайся… Это он
для себя только, из одного, значит, любопытства… Сказывай ему, что знаешь, будь с Андрей Иванычем душа нараспашку, сердце на ладонке…
У всех народов всегда были такие люди, которые говорили про
себя, что они одни знают истинный закон бога. И люди эти
для того, чтобы подтвердить свои слова, всегда рассказывали про то, что будто бы были такие чудеса от бога, по которым видно, что тот закон, которому они учат, есть истинный закон бога. Кроме того, люди эти
записывали этот свой закон в книги и уверяли народ, что в книгах этих всякое слово истинно, потому что книги эти внушены и написаны самим богом.
— В посаде я мигом всех объезжу…
Запишите мне на бумажке — что купить в аптеке и
для себя и
для больных.
У меня, кроме всех этих общих забот, была еще одна, своя. Я сидел у
себя за столом над маленькой тетрадочкой в синей обертке, думал, покусывал карандаш, смотрел на ледяные пальмы оконных стекол и медленно писал.
Записывал темы
для разговоров с дамами во время кадрили.
Военная служба того времени, особенно в гвардии, требовала значительных расходов и вознаграждалась, и то не всегда, только впоследствии. Пущенные же по гражданской части молодые люди, почти мальчики, тотчас же получали некоторое, хотя незначительное, содержание, пользовались доходами и переставали быть на полном отцовском иждивении. Такая перспектива
для себя самого и подраставшего сына более улыбалась Василию Ивановичу. Потому-то он и не
записал своего сына при самом рождении в военную службу.