Неточные совпадения
—
Постой! мы люди бедные,
Идем в дорогу дальную, —
Ответил ей
Пахом. —
Ты, вижу, птица мудрая,
Уважь — одежу старую
На нас заворожи!
Небо раскалилось и целым ливнем зноя обдавало все живущее; в воздухе замечалось словно дрожанье и
пахло гарью; земля трескалась и сделалась тверда, как камень, так что ни сохой, ни даже заступом взять ее было невозможно; травы и всходы огородных овощей поблекли; рожь отцвела и выколосилась необыкновенно рано, но была так редка, и зерно было такое тощее, что не чаяли собрать и семян; яровые совсем не взошли, и засеянные ими поля
стояли черные, словно смоль, удручая взоры обывателей безнадежной наготою; даже лебеды не родилось; скотина металась, мычала и ржала; не находя в поле пищи, она бежала в город и наполняла улицы.
Обед
стоял на столе; она подошла, понюхала хлеб и сыр и, убедившись, что
запах всего съестного ей противен, велела подавать коляску и вышла. Дом уже бросал тень чрез всю улицу, и был ясный, еще теплый на солнце вечер. И провожавшая ее с вещами Аннушка, и Петр, клавший вещи в коляску, и кучер, очевидно недовольный, — все были противны ей и раздражали ее своими словами и движениями.
Было то время года, перевал лета, когда урожай нынешнего года уже определился, когда начинаются заботы о посеве будущего года и подошли покосы, когда рожь вся выколосилась и, серо зеленая, не налитым, еще легким колосом волнуется по ветру, когда зеленые овсы, с раскиданными по ним кустами желтой травы, неровно выкидываются по поздним посевам, когда ранняя гречиха уже лопушится, скрывая землю, когда убитые в камень скотиной пары́ с оставленными дорогами, которые не берет соха, вспаханы до половины; когда присохшие вывезенные кучи навоза
пахнут по зарям вместе с медовыми травами, и на низах, ожидая косы,
стоят сплошным морем береженые луга с чернеющимися кучами стеблей выполонного щавельника.
Когда я принес манишку Карлу Иванычу, она уже была не нужна ему: он надел другую и, перегнувшись перед маленьким зеркальцем, которое
стояло на столе, держался обеими руками за пышный бант своего галстука и пробовал, свободно ли входит в него и обратно его гладко выбритый подбородок. Обдернув со всех сторон наши платья и попросив Николая сделать для него то же самое, он повел нас к бабушке. Мне смешно вспомнить, как сильно
пахло от нас троих помадой в то время, как мы стали спускаться по лестнице.
В спокойно тяготеющей крупной листве каштанов
стояли белые шишки цветов, их аромат мешался с
запахом росы и смолы.
Стояли крошеные огурцы, черные сухари и резанная кусочками рыба; все это очень дурно
пахло.
Как вам, а мне так кажутся похожи
На этаких нередко Пауков
Те, кои без ума и даже без трудов,
Тащатся вверх, держась за хвост вельможи;
А надувают грудь,
Как будто б силою их бог снабдил орлиной:
Хоть
стоит ветру лишь
пахнуть,
Чтоб их унесть и с паутиной.
Приятелей наших встретили в передней два рослые лакея в ливрее; один из них тотчас побежал за дворецким. Дворецкий, толстый человек в черном фраке, немедленно явился и направил гостей по устланной коврами лестнице в особую комнату, где уже
стояли две кровати со всеми принадлежностями туалета. В доме, видимо, царствовал порядок: все было чисто, всюду
пахло каким-то приличным
запахом, точно в министерских приемных.
Почти весь день лениво падал снег, и теперь тумбы, фонари, крыши были покрыты пуховыми чепцами. В воздухе
стоял тот вкусный
запах, похожий на
запах первых огурцов, каким снег
пахнет только в марте. Медленно шагая по мягкому, Самгин соображал...
В комнате этой всегда было жарко,
стоял душный
запах кошек и голубиного помета.
Не спалось, хотя Самгин чувствовал себя утомленным. В пекарне
стоял застарелый
запах квашеного теста, овчины, кишечного газа. Кто-то бормотал во сне, захлебываясь словами, кто-то храпел, подвывая, присвистывая, точно передразнивал вой в трубе, а неспавшие плотники беседовали вполголоса, и Самгин ловил заплутавшиеся слова...
Он ощущал позыв к женщине все более определенно, и это вовлекло его в приключение, которое он назвал смешным. Поздно вечером он забрел в какие-то узкие, кривые улицы, тесно застроенные высокими домами. Линия окон была взломана, казалось, что этот дом уходит в землю от тесноты, а соседний выжимается вверх. В сумраке, наполненном тяжелыми
запахами, на панелях, у дверей сидели и
стояли очень демократические люди, гудел негромкий говорок, сдержанный смех, воющее позевывание. Чувствовалось настроение усталости.
Он славился как человек очень деловой, любил кутнуть в «Стрельне», у «Яра», ежегодно ездил в Париж, с женою давно развелся, жил одиноко в большой, холодной квартире, где даже в ясные дни
стоял пыльный сумрак, неистребимый
запах сигар и сухого тления.
Стоял запах карболовой кислоты и плесени.
Поперек длинной, узкой комнаты ресторана, у стен ее,
стояли диваны, обитые рыжим плюшем, каждый диван на двоих; Самгин сел за столик между диванами и почувствовал себя в огромном, уродливо вытянутом вагоне. Теплый, тошный
запах табака и кухни наполнял комнату, и казалось естественным, что воздух окрашен в мутно-синий цвет.
А город, окутанный знойным туманом и густевшими
запахами соленой рыбы, недубленых кож, нефти,
стоял на грязном песке; всюду, по набережной и в пыли на улицах, сверкала, как слюда, рыбья чешуя, всюду медленно шагали распаренные восточные люди, в тюбетейках, чалмах, халатах; их было так много, что город казался не русским, а церкви — лишними в нем.
Он ушел в свою комнату с уверенностью, что им положен первый камень пьедестала, на котором он, Самгин, со временем, встанет монументально. В комнате
стоял тяжелый
запах масла, — утром стекольщик замазывал на зиму рамы, — Клим понюхал, открыл вентилятор и снисходительно, вполголоса сказал...
В черном кабинете
стоял неприятный
запах, возбуждая желание чихать; за окнами шумел, завывал ветер, носились тучи снега.
В коридоре
стоял душный
запах керосина, известковой пыли, тяжелый голос дворника как бы сгущал духоту.
«Что она — бредит?» — подумал Самгин, оглядываясь, осматривая маленькую неприбранную комнату, обвешанную толстыми драпировками; в ней
стоял настолько сильный
запах аптеки, что дым табака не заглушал его.
Спать он лег, чувствуя себя раздавленным, измятым, и проснулся, разбуженный стуком в дверь, горничная будила его к поезду. Он быстро вскочил с постели и несколько секунд
стоял, закрыв глаза, ослепленный удивительно ярким блеском утреннего солнца. Влажные листья деревьев за открытым окном тоже ослепительно сияли, отражая в хрустальных каплях дождя разноцветные, короткие и острые лучики. Оздоровляющий
запах сырой земли и цветов наполнял комнату; свежесть утра щекотала кожу. Клим Самгин, вздрагивая, подумал...
Из окон флигеля выплывал дым кадила,
запах тубероз; на дворе
стояла толпа благочестивых зрителей и слушателей; у решетки сада прижался Иван Дронов, задумчиво почесывая щеку краем соломенной шляпы.
Было в нем, в костюме и в словах, что-то неряшливое, неуверенное, а вокруг его, в кабинете, неуютно, тесно,
стоял запах бумажной пыли.
—
Стой, братцы! Это — из Варавкина дома. — Он схватил Клима за правую руку, заглянул в лицо его, обдал
запахом теплой водки и спросил: — Верно? Ну — по совести?
Захотелось сегодня же, сейчас уехать из Москвы. Была оттепель, мостовые порыжели, в сыроватом воздухе
стоял запах конского навоза, дома как будто вспотели, голоса людей звучали ворчливо, и раздирал уши скрип полозьев по обнаженному булыжнику. Избегая разговоров с Варварой и встреч с ее друзьями, Самгин днем ходил по музеям, вечерами посещал театры; наконец — книги и вещи были упакованы в заказанные ящики.
В темноте Самгин наткнулся на спинку какой-то мебели, нащупал шершавое сиденье, осторожно уселся. Здесь было прохладнее, чем наверху, но тоже
стоял крепкий
запах пыли.
В светлом, о двух окнах, кабинете было по-домашнему уютно,
стоял запах хорошего табака; на подоконниках — горшки неестественно окрашенных бегоний, между окнами висел в золоченой раме желто-зеленый пейзаж, из тех, которые прозваны «яичницей с луком»: сосны на песчаном обрыве над мутно-зеленой рекою. Ротмистр Попов сидел в углу за столом, поставленным наискось от окна, курил папиросу, вставленную в пенковый мундштук, на мундштуке — палец лайковой перчатки.
Но он видел, что это неверно: рабочие
стояли уже и впереди его, от них исходил тяжелый
запах машинного масла.
В комнате
стоял тяжкий
запах какой-то кислой сырости. Рядом с Самгиным сидел, полузакрыв глаза, большой толстый человек в поддевке, с красным лицом, почти после каждой фразы проповедника, сказанной повышенным тоном, он тихонько крякал и уже два раза пробормотал...
Самгин, облегченно вздохнув, прошел в свою комнату; там
стоял густой
запах нафталина. Он открыл окно в сад; на траве под кленом сидел густобровый, вихрастый Аркадий Спивак, прилаживая к птичьей клетке сломанную дверцу, спрашивал свою миловидную няньку...
В ее комнате
стоял тяжелый
запах пудры, духов и от обилия мебели было тесно, как в лавочке старьевщика. Она села на кушетку, приняв позу Юлии Рекамье с портрета Давида, и спросила об отце. Но, узнав, что Клим застал его уже без языка, тотчас же осведомилась, произнося слова в нос...
Седобородый жандарм, вынимая из шкафа книги, встряхивал их, держа вверх корешками, и следил, как молодой товарищ его, разрыв постель, заглядывает под кровать, в ночной столик. У двери, мечтательно покуривая, прижался околоточный надзиратель, он пускал дым за дверь, где неподвижно
стояли двое штатских и откуда притекал
запах йодоформа. Самгин поймал взгляд молодого жандарма и шепнул ему...
В общем Самгину нравилось ездить по капризно изогнутым дорогам, по берегам ленивых рек и перелесками. Мутно-голубые дали, синеватая мгла лесов, игра ветра колосьями хлеба, пение жаворонков, хмельные
запахи — все это, вторгаясь в душу, умиротворяло ее. Картинно
стояли на холмах среди полей барские усадьбы, кресты сельских храмов лучисто сияли над землею, и Самгин думал...
За городом работали сотни три землекопов, срезая гору, расковыривая лопатами зеленоватые и красные мергеля, — расчищали съезд к реке и место для вокзала. Согнувшись горбато, ходили люди в рубахах без поясов, с расстегнутыми воротами, обвязав кудлатые головы мочалом. Точно избитые собаки, визжали и скулили колеса тачек. Трудовой шум и жирный
запах сырой глины
стоял в потном воздухе. Группа рабочих тащила волоком по земле что-то железное, уродливое, один из них ревел...
В полуподвальном помещении со сводчатым потолком было сумрачно и
стояла сыроватая теплота, пропитанная удушливым
запахом испорченного мяса и навоза.
— Нет, каков шельма! «Дай, говорит, мне на аренду», — опять с яростью начал Тарантьев, — ведь нам с тобой, русским людям, этого в голову бы не пришло! Это заведение-то немецкой стороной
пахнет. Там все какие-то фермы да аренды. Вот
постой, он его еще акциями допечет.
— А вот ландыши!
Постойте, я нарву, — говорил он, нагибаясь к траве, — те лучше
пахнут: полями, рощей; природы больше. А сирень все около домов растет, ветки так и лезут в окно,
запах приторный. Вон еще роса на ландышах не высохла.
Яков был в черном фраке и белом галстуке, а Егорка, Петрушка и новый, только что из деревни взятый в лакеи Степка, не умевший
стоять прямо на ногах, одеты были в старые, не по росту каждому, ливрейные фраки, от которых несло затхлостью кладовой. Ровно в полдень в зале и гостиной накурили шипучим куревом с
запахом какого-то сладкого соуса.
Он видел только ее римский чистый профиль, когда она
стояла или сидела перед ним, чувствовал веющий от нее на него жар и
запах каких-то цветов да часто потрогивал себя за пришитую ею пуговицу.
Один
запах сандального дерева чего
стоит! от дыхания, напитанного чесноком, кажется, муха умрет на лету.
В самом деле, в тюрьмах, когда нас окружали черные,
пахло не совсем хорошо, так что барон, более всех нас заслуживший от Зеленого упрек в «нежном воспитании», смотрел на них,
стоя поодаль.
По всей улице
стоял резкий, едкий и не неприятный
запах навоза, шедший и от тянувшихся в гору по глянцовито укатанной дороге телег и, главное, из раскопанного навоза дворов, мимо отворенных ворот которых проходил Нехлюдов.
В окне
стоял, кроме
запаха зелени, еще
запах земли, просящей дождя.
Флигель этот
стоял на дворе, был обширен и прочен; в нем же определил Федор Павлович быть и кухне, хотя кухня была и в доме: не любил он кухонного
запаха, и кушанье приносили через двор зимой и летом.
Ветра нет, и нет ни солнца, ни света, ни тени, ни движенья, ни шума; в мягком воздухе разлит осенний
запах, подобный
запаху вина; тонкий туман
стоит вдали над желтыми полями.
Я отправился по этой тропинке; дошел до пасеки. Рядом с нею
стоял плетеный сарайчик, так называемый амшаник, куда ставят улья на зиму. Я заглянул в полуоткрытую дверь: темно, тихо, сухо;
пахнет мятой, мелиссой. В углу приспособлены подмостки, и на них, прикрытая одеялом, какая-то маленькая фигура… Я пошел было прочь…
Вы раздвинете мокрый куст — вас так и обдаст накопившимся теплым
запахом ночи; воздух весь напоен свежей горечью полыни, медом гречихи и «кашки»; вдали стеной
стоит дубовый лес и блестит и алеет на солнце; еще свежо, но уже чувствуется близость жары.
Когда меня перевели так неожиданно в Вятку, я пошел проститься с Цехановичем. Небольшая комната, в которой он жил, была почти совсем пуста; небольшой старый чемоданчик
стоял возле скудной постели, деревянный стол и один стул составляли всю мебель, — на меня
пахнуло моей Крутицкой кельей.
— Что помещики! помещики-помещики, а какой в них прок? Твоя маменька и богатая, а много ли она на попа расщедрится. За всенощную двугривенный, а не то и весь пятиалтынный. А поп между тем отягощается, часа полтора на ногах
стоит. Придет усталый с работы, — целый день либо
пахал, либо косил, а тут опять полтора часа
стой да пой! Нет, я от своих помещиков подальше. Первое дело, прибыток от них пустой, а во-вторых, он же тебя жеребцом или шалыганом обозвать норовит.