Неточные совпадения
Почтенный
замок был построен,
Как
замки строиться должны:
Отменно прочен и спокоен
Во вкусе умной старины.
Везде высокие покои,
В гостиной штофные обои,
Царей портреты на стенах,
И печи в пестрых изразцах.
Всё это ныне обветшало,
Не
знаю, право, почему;
Да, впрочем, другу моему
В том нужды было очень мало,
Затем, что он равно зевал
Средь модных и старинных зал.
В Ванкувере Грэя поймало письмо матери, полное слез и страха. Он ответил: «Я
знаю. Но если бы ты видела, как я; посмотри моими глазами. Если бы ты слышала, как я; приложи к уху раковину: в ней шум вечной волны; если бы ты любила, как я, — все, в твоем письме я нашел бы, кроме любви и чека, — улыбку…» И он продолжал плавать, пока «Ансельм» не прибыл с грузом в Дубельт, откуда, пользуясь остановкой, двадцатилетний Грэй отправился навестить
замок.
Если он не хотел, чтобы подстригали деревья, деревья оставались нетронутыми, если он просил простить или наградить кого-либо, заинтересованное лицо
знало, что так и будет; он мог ездить на любой лошади, брать в
замок любую собаку; рыться в библиотеке, бегать босиком и есть, что ему вздумается.
— Да черт их
знает,
замок чуть не разломал, — отвечал Кох. — А вы как меня изволите
знать?
А главное, об этом ни слова никому не говорить, потому что бог
знает еще что из этого выйдет, а деньги поскорее под
замок, и, уж конечно, самое лучшее во всем этом, что Федосья просидела в кухне, а главное, отнюдь, отнюдь, отнюдь не надо сообщать ничего этой пройдохе Ресслих и прочее и прочее.
— Пусти? Ты смеешь говорить: «пусти»? Да
знаешь ли, что я сейчас с тобой сделаю? Возьму в охапку, завяжу узлом да и отнесу под мышкой домой, под
замок!
Кабанов. Кто ее
знает. Говорят, с Кудряшом с Ванькой убежала, и того также нигде не найдут. Уж это, Кулигин, надо прямо сказать, что от маменьки; потому стала ее тиранить и на
замок запирать. «Не запирайте, говорит, хуже будет!» Вот так и вышло. Что ж мне теперь делать, скажи ты мне! Научи ты меня, как мне жить теперь! Дом мне опостылел, людей совестно, за дело возьмусь, руки отваливаются. Вот теперь домой иду; на радость, что ль, иду?
Василиса Егоровна возвратилась домой, не успев ничего выведать от попадьи, и
узнала, что во время ее отсутствия было у Ивана Кузмича совещание и что Палашка была под
замком.
— Королева сидела в гробу, обнимая графиню. Испуганная стража закрыла дверь.
Знали, что графиня Стенбок тоже опасно больна. Послан был гонец в
замок к ней и, — оказалось, что она умерла именно в ту самую минуту, когда ее видели в объятиях усопшей королевы.
«Гонит!» — с горечью подумал он и не
знал, что сказать, как вдруг кто-то взялся за ручку
замка снаружи.
— Если б у меня был револьвер, я бы прятал его куда-нибудь под
замок.
Знаете, ей-Богу, соблазнительно! Я, может быть, и не верю в эпидемию самоубийств, но если торчит вот это перед глазами — право, есть минуты, что и соблазнит.
Нельзя отпереть
замка иначе как
зная, сколько именно вставлено пластинок и каким образом они расположены; а пластинок много.
Чрез слуховое окно войдя на чердак дома, он спустился к ней вниз в жилые комнаты по лесенке с чердака,
зная, что дверь, бывшая в конце лесенки, не всегда по небрежности слуг запиралась на
замок.
Лев-бык бьет двойным копытом, царапает землю, сердится… но сторожа
знают хитрости
замков и засовов свободы, которыми он заперт, болтают ему какой-то вздор и держат ключ в кармане… и точка исчезает в океане.
После тюрем, арестантского вагона и пароходного трюма в первое время чистые и светлые чиновницкие комнаты кажутся женщине волшебным
замком, а сам барин — добрым или злым гением, имеющим над нею неограниченную власть; скоро, впрочем, она свыкается со своим новым положением, но долго еще потом слышатся в ее речи тюрьма и пароходный трюм: «не могу
знать», «кушайте, ваше высокоблагородие», «точно так».
— Черт бы его побрал, старую скотину!.. Я так и
знал, что
замок с секретом. Тут надо
знать буквы… Придется плавить электричеством, а это черт
знает сколько времени займет.
Честной купец призадумался и сказал потом: «Хорошо, дочь моя милая, хорошая и пригожая: привезу я тебе таковой венец;
знаю я за морем такова человека, который достанет мне таковой венец; а и есть он у одной королевишны заморския, а и спрятан он в кладовой каменной, а и стоит та кладовая в каменной горе, глубиной на три сажени, за тремя дверьми железными, за тремя
замками немецкими.
«Все из-за Операции»… Смешной, ограниченный человек. Ничего не видит дальше своей тарелки. Если бы он
знал, что, не будь Операции, — завтра в 12 он сидел бы под
замком в стеклянной клетке, метался бы там и лез на стену…
Положив к этим билетам расписку Екатерины Петровны, управляющий опустил верхнее дно на прежнее место, а затем, снова уложив в сундук свое платье, запер его с прежним как бы тоскующим звоном
замка, который словно давал
знать, что под ним таится что-то очень нехорошее и недоброе!
— И такой не
знаю, батюшка; а вот есть разрыв-трава; когда дотронешься ею до
замка али до двери железной, так и разорвет на куски!
Мне давно хотелось
узнать, что он прячет в сундуке. Он запирал его висячим
замком, а открывал всегда с какими-то особенными предосторожностями и, если я пытался заглянуть в сундук, грубо спрашивал...
В Швейцарии, я
знаю, что в 1890-х годах в Шильонском
замке сидели люди за отказ от исполнения воинской повинности, не изменившие вследствие наказания своего решения.
Разговор с Бутлером как бы подвел меня к запертой двери, но не дал ключа от
замка;
узнав кое-что, я, как и раньше,
знал очень немного о том, почему фотография Биче Сениэль украшает стол Геза.
Товарищи! мы выступаем завтра
Из Кракова. Я, Мнишек, у тебя
Остановлюсь в Самборе на три дня.
Я
знаю: твой гостеприимный
замокИ пышностью блистает благородной,
И славится хозяйкой молодой. —
Прелестную Марину я надеюсь
Увидеть там. А вы, мои друзья,
Литва и Русь, вы, братские знамена
Поднявшие на общего врага,
На моего коварного злодея,
Сыны славян, я скоро поведу
В желанный бой дружины ваши грозны. —
Но между вас я вижу новы лица.
— Верно не
знает! — подхватил Зарядьев. — Вот года три тому назад ко мне в роту попал такой же точно молодчик — всех так и загонял! Бывало, на словах города берет, а как вышел в первый раз на ученье, так и язык прилип к гортани. До штабс-капитанского чина все в
замке ходил.
— Я в Париже, а не в Петербурге, — и затем приложил пальцы своей руки к губам, давая тем
знать Бегушеву, что он касательно этой встречи должен всю жизнь носить
замок на устах своих!
Прохор. Да — как
знать? Никто
замки старые не собирает, а я собираю. И выходит, что среди тысяч рыжих один я — брюнет. Н-да.
Замок — это вещь! Всё — на
замках, всё — заперто. Не научились бы запирать имущество, так его бы и не было. Без узды — коня не освоишь.
Прохор. Еще раз — дура! Коньяк соды не требует. Чего торчишь? Поставь
замки на стол. Ничего не видишь, не
знаешь. За что тебе подарки дарю?
— Ну да…
замки. Я тоже люблю зам-ки, — бормочет князь в восторге, впиваясь в Зину единственным своим глазом. — Но… боже мой! — восклицает он, — это романс!.. Но… я
знаю этот ро-манс! Я давно уже слышал этот романс… Это так мне на-по-ми-нает… Ах, боже мой!
Всю вчерашнюю фантасмагорию с
замком у дверей он объяснял случайностию, пьяным видом Павла Павловича и, пожалуй, еще кое-чем, но, в сущности, не совсем точно
знал, зачем он идет теперь завязывать какие-то новые отношения с прежним мужем, тогда как все так естественно и само собою между ними покончилось. Его что-то влекло; было тут какое-то особое впечатление, и вследствие этого впечатления его влекло…
Здесь он шел на все: просиживал целыми ночами без сна с пошлыми, ограниченными людьми, весь умственный багаж которых составлял — точно у бушменов — десяток-другой зоологических понятий и шаблонных фраз; он поил в ресторанах отъявленных дураков и негодяев, терпеливо выжидая, пока в опьянении они не распустят пышным махровым цветом своего уродства; льстил людям наобум, с ясными глазами, в чудовищных дозах, твердо веря в то, что лесть — ключ ко всем
замкам; щедро раздавал взаймы деньги,
зная заранее, что никогда их не получит назад.
Несложная то повесть,
Царевна, будет: мой отец, король,
Со мной простясь, услал меня ребенком
Из города в норвежский дальний
замокИ указал там жить — зачем? — не
знаю.
Мужик — тот хоть в кабаке, а то и в
замке, случаем, али в солдатстве, как я,
узнает кое-что.
Толпы вельмож и богачей
Руки Марииной искали,
И много юношей по ней
В страданье тайном изнывали.
Но в тишине души своей
Она любви еще не
зналаИ независимый досуг
В отцовском
замке меж подруг
Одним забавам посвящала.
Добро бы был при месте большом, женой обладал, детей поразвел; добро б его там под суд какой ни на есть притянули; а то ведь и человек совсем дрянь, с одним сундуком и с немецким
замком; лежал с лишком двадцать лет за ширмами, молчал, свету и горя не
знал, скопидомничал, и вдруг вздумалось теперь человеку, с пошлого, с праздного слова какого-нибудь, совсем перевернуть себе голову, совсем забояться о том, что на свете вдруг стало жить тяжело…
Особенно было в моде пугать новичков или так называемых «малышей», которые, попадая в
замок, вдруг
узнавали такую массу страхов о
замке, что становились суеверными и робкими до крайности.
Как это Пьер мог додуматься до идеи жениться на дочери директора одного из первоклассных цирков? Или он не понимает, что расстояние от него до семьи Суров будет побольше, чем от земли до неба? Или, может быть, Пьер замаскированный барон, граф или принц, у которого есть свои
замки? Или он переодетый Гагенбек? Или у него в Америке есть свой собственный цирк, вместимостью в двадцать тысяч человек, но только мы все об этом раньше не
знали?
Сундук этот стоял у него под кроватью и оберегаем был как зеница ока; и хотя все
знали, что в нем, кроме старых тряпиц, двух или трех пар изъянившихся сапогов и вообще всякого случившегося хламу и дрязгу, ровно не было ничего, но господин Прохарчин ценил это движимое свое весьма высоко, и даже слышали раз, как он, не довольствуясь своим старым, но довольно крепким
замком, поговаривал завести другой, какой-то особенный, немецкой работы, с разными затеями и с потайною пружиною.
Добро бы был при месте большом, женой обладал, детей поразвел; добро б его там под суд какой ни есть притянули; а то ведь и человек совсем дрянь, с одним сундуком и с немецким
замком, лежал с лишком двадцать лет за ширмами, молчал, свету и горя не
знал, скопидомничал, и вдруг вздумалось теперь человеку, с пошлого, праздного слова какого-нибудь, совсем перевернуть себе голову, совсем забояться о том, что на свете вдруг стало жить тяжело…
Тут уж нечего было останавливаться: Марк Иванович не вытерпел и, видя, что человек просто дал себе слово упорствовать, оскорбясь и рассердившись совсем, объявил напрямки и уже без сладких околичностей, что пора вставать, что лежать на двух боках нечего, что кричать днем и ночью о пожарах, золовках, пьянчужках,
замках, сундуках и черт
знает об чем еще — глупо, неприлично и оскорбительно для человека, ибо если Семен Иванович спать не желает, так чтобы другим не мешал и чтоб он, наконец, это все изволил намотать себе на ус.
Немного спустя после отъезда Урбенина мне, против моей воли, довелось побывать в графской усадьбе. У одной из графских конюшен воры сломали
замок и утащили несколько дорогих седел. Дали
знать судебному следователю, т. е. мне, и я volens-nolens должен был ехать.
— Вы хотите
знать доказательства? Извольте… ваша дверь, по моему приказанию, была отперта… дурачье-прислуга отперла дверь и забыла припрятать
замок… все камеры запираются одинаковыми
замками… Вы ночью взяли свой ключ и, выйдя в коридор, отперли им дверь своего соседа… Задушив его, вы дверь заперли и ключ вставили в свой
замок.
Перекрестился Жилин, подхватил рукой
замок на колодке, чтобы не бренчал, пошел по дороге, — ногу волочит, а сам все на зарево поглядывает, где месяц встает. Дорогу он
узнал. Прямиком идти верст восемь. Только бы до лесу дойти прежде, чем месяц совсем выйдет. Перешел он речку, — побелел уже свет за горой. Пошел лощиной, идет, сам поглядывает: не видать еще месяца. Уж зарево посветлело и с одной стороны лощины все светлее, светлее становится. Ползет под гору тень, все к нему приближается.
Сломали они это,
знаешь,
замок, забрались и давай чертить.
Приказчики разгоняли их, дубася по чем попало железными
замками, звали полицейских офицеров и солдат; но те и сами не
знали, в какую им сторону идти и брать ли этих господ, от которых хотя и припахивало водкой, но которые по большей части одеты были прилично, называли себя дворянами или чиновниками и с примерным бескорыстием усердствовали в разбитии дверей тех лавок, хозяева которых не успевали вовремя явиться на место.
Шаги становились слышны все яснее и яснее. Великанша не могла бы ступать так легко, чуть слышно. За время моего пребывания в
замке я успела
узнать ее тяжелую, грузную походку. Стало быть, в чувяки или войлочные туфли, мягко шаркающие сейчас по полу, не мог быть обут никто другой, кроме призрака старой княгини.
После я
узнала, что верная служанка охраняла таким образом
замок своей госпожи от горных душманов, которыми кишели окрестные горы. Но до того, как я это
узнала, особенно в первые ночи, этот ужасный вой внушал мне безотчетный страх.
И этого
замка не
знала, и этой башни.
Мне — рыться в каких-то мемуарах! Мне — Нине бек-Израэл, не имеющей ничего общего с родом Джаваха?.. Разбираться во всем этом хаосе имен и событий, когда я не осмотрела как следует
замка, не влезала еще на башню, не обегала построек и не открыла их назначения! Но,
зная по опыту, что открытое сопротивление не приведет ни к чему хорошему, я подошла к бабушке и почтительно попросила...
Я не
знал ее раньше, и, как чудесное видение, предстала она, утонувшая в саду под сенью старого
замка.