Неточные совпадения
—
На этом разве можно писать? — спросил Обломов, бросив бумагу. — Я этим
на ночь стакан
закрывал, чтоб туда не попало что-нибудь… ядовитое.
Набатов побежал за снегом. Марья Павловна достала валерьяновые капли и предлагала ему, но он,
закрыв глаза, отталкивал ее белой похудевшей рукой и тяжело и часто дышал. Когда снег и холодная вода немного успокоили его, и его уложили
на ночь, Нехлюдов простился со всеми и вместе с унтер-офицером, пришедшим за ним и уже давно дожидавшимся его, пошел к выходу.
Нехлюдов оглянулся
на англичанина, готовый итти с ним, но англичанин что-то записывал в свою записную книжку. Нехлюдов, не отрывая его, сел
на деревянный диванчик, стоявший у стены, и вдруг почувствовал страшную усталость. Он устал не от бессонной
ночи, не от путешествия, не от волнения, а он чувствовал, что страшно устал от всей жизни. Он прислонился к спинке дивана,
на котором сидел,
закрыл глаза и мгновенно заснул тяжелым, мертвым сном.
Митя провозился с угоревшим пьяницей с полчаса, все намачивая ему голову, и серьезно уже намеревался не спать всю
ночь, но, измучившись, присел как-то
на одну минутку, чтобы перевести дух, и мгновенно
закрыл глаза, затем тотчас же бессознательно протянулся
на лавке и заснул как убитый.
Три недели матка почти не слезает с гнезда и день и
ночь; только в полдни сходит она
на самое короткое время, непременно
закрыв гнездо травою и перьями, чтобы яйца не простыли.
…Всю
ночь — какие-то крылья, и я хожу и
закрываю голову руками от крыльев. А потом — стул. Но стул — не наш, теперешний, а древнего образца, из дерева. Я перебираю ногами, как лошадь (правая передняя — и левая задняя, левая передняя — и правая задняя), стул подбегает к моей кровати, влезает
на нее — и я люблю деревянный стул: неудобно, больно.
Я не мог ни
закрывать тебе рта платком
на ночь от мух, ни крестить тебя.
Я наткнулся
на него лунною
ночью, в ростепель, перед масленицей; из квадратной форточки окна, вместе с теплым паром, струился
на улицу необыкновенный звук, точно кто-то очень сильный и добрый пел,
закрыв рот; слов не слышно было, но песня показалась мне удивительно знакомой и понятной, хотя слушать ее мешал струнный звон, надоедливо перебивая течение песни.
Город гремел, а Лозинский, помолившись богу и рано ложась
на ночь,
закрывал уши, чтобы не слышать этого страшного, тяжелого грохота. Он старался забыть о нем и думать о том, что будет, когда они разыщут Осипа и устроятся с ним в деревне…
Закрыл книгу, потом осторожно открыл её с первой страницы и, облокотясь
на стол, углубился в чтение; читал долго, пока не зарябило в глазах, а когда поднял от стола голову — в комнате было светло, и деревья в саду стояли, уже сбросив тяжёлые уборы
ночи.
Пришли мужики, взяли его за руки и за ноги и отнесли в часовню. Там он лежал
на столе с открытыми глазами, и луна
ночью освещала его. Утром пришел Сергей Сергеич, набожно помолился
на распятие и
закрыл своему бывшему начальнику глаза.
Дедушка Кондратий, который всю
ночь не покидал его изголовья, принял
на заре последний вздох Глеба и
закрыл ему глаза.
Игорь-князь во злат стремень вступает.
В чистое он поле выезжает.
Солнце тьмою путь ему
закрыло,
Ночь грозою птиц перебудила,
Свист зверей несется, полон гнева,
Кличет Див над ним с вершины древа,
Кличет Див, как половец в дозоре,
За Суду,
на Сурож,
на Поморье,
Корсуню и всей округе ханской,
И тебе, болван тмутороканский!
Ночами, оставаясь один
на один с собой, он, крепко
закрыв глаза, представлял себе темную толпу людей, страшную огромностью своей.
Тогда мальчику кажется, что это он сам едет в
ночи на белом коне, к нему обращены стоны и моления. Сердце его сжимается, слезы выступают
на глазах, он крепко их
закрыл и боится открыть, беспокойно возясь в постели…
Басистов целую
ночь не спал и не раздевался, он до самого утра все писал письмо к одному своему товарищу в Москву; а Наталья хотя и разделась и легла в постель, но тоже ни
на минуту не уснула и не
закрыла даже глаз.
Было полное белое утро с золотой полосой, перерезавшей кремовое крыльцо института, когда профессор покинул микроскоп и подошел
на онемевших ногах к окну. Он дрожащими пальцами нажал кнопку, и черные глухие шторы
закрыли утро, и в кабинете ожила мудрая ученая
ночь. Желтый и вдохновенный Персиков растопырил ноги и заговорил, уставившись в паркет слезящимися глазами...
Известно, что многие из людей, приговоренных к смерти, в последнюю
ночь перед казнью останавливались воспоминанием
на каком-нибудь мелком, самом незначительном случае своей юности; забывали за этим воспоминанием ожидавшую их плаху и как бы усыпали, не
закрывая глаз.
Уже к вечеру этого дня Янсон похудел. Его растянувшаяся,
на время разгладившаяся кожа вдруг собралась в множество маленьких морщинок, кое-где даже обвисла как будто. Глаза сделались совсем сонными, и все движения стали так медленны и вялы, словно каждый поворот головы, движение пальцев, шаг ногою был таким сложным и громоздким предприятием, которое раньше нужно очень долго обдумать.
Ночью он лег
на койку, но глаз не
закрыл, и так, сонные, до утра они оставались открыты.
Несколько лет подряд Сергей Головин жил с родными
на даче по этой самой дороге, часто ездил днем и
ночью и знал ее хорошо. И если
закрыть глаза, то можно было подумать, что и теперь он возвращался домой — запоздал в городе у знакомых и возвращается с последним поездом.
Поздно
ночью вернулась жена. Она вошла
на цыпочках, но он услыхал ее: открыл глаза и поспешно
закрыл опять. Она хотела услать Герасима и сама сидеть с ним. Он открыл глаза и сказал: — Нет. Иди.
Утром бабушка жаловалась, что в саду
ночью ветром посбивало все яблоки и сломало одну старую сливу. Было серо, тускло, безотрадно, хоть огонь зажигай; все жаловались
на холод, и дождь стучал в окна. После чаю Надя вошла к Саше и, не сказав ни слова, стала
на колени в углу у кресла и
закрыла лицо руками.
«Раишко» — бывшая усадьба господ Воеводиных, ветхий, темный и слепой дом — занимал своими развалинами много места и
на земле и в воздухе. С реки его
закрывает густая стена ветел, осин и берез, с улицы — каменная ограда с крепкими воротами
на дубовых столбах и тяжелой калиткой в левом полотнище ворот. У калитки, с вечера до утра, всю
ночь,
на скамье, сложенной из кирпича, сидел большой, рыжий, неизвестного звания человек, прозванный заречными — Четыхер.
Это и было исполнено. Баронесса и ее дочь с грудным младенцем ночевали
на диванах в моей гостиной, а я тихонько прошел к себе в спальню через кухню. В начале
ночи пеленашка немножко попищал за тонкой стеною, но мать и бабушка следили за его поведением и тотчас же его успокоивали. Гораздо больше беспокойства причинял мне его отец, который все ходил и метался внизу по своей квартире и хлопал окнами, то открывая их, то опять
закрывая.
— Прочь, развратитель!! — крикнула
на него старуха. — Можете себе представить, — обратилась она опять к Иосафу, — всю
ночь слышу топ-топ по чердаку то туда, то сюда… Что такое?.. Иду… глядь, соколена эта и катит оттуда и подолец обдергивает. Гляжу далее: и разбойник этот, и платочком еще рожу свою
закрывает, как будто его подлой бороды и не увидят.
Правду сказать, у меня мелькнуло-таки желание отпустить восвояси этого мрачного богатыря и остаться
на ночь в светлой и теплой горнице молокана, но это было только мгновение. Я ощупал револьвер и сел в повозку. Ямщик
закрыл полог и неторопливо полез
на козлы.
Через неделю маленькие воробьи подросли, покрылись пухом и стали красивее, и тогда мы опять стали часто
на них смотреть. Мы пришли утром к ставню посмотреть наших воробьев и увидали, что старый воробей лежит мертвый подле ставня. Мы догадались, что воробей сел
на ночь на ставень и заснул и что его раздавили, когда
закрывали ставень.
Хвалынцев, слишком много перечувствовавший и перестрадавший в эту
ночь и в это утро, взволнованный и возмущенный видом стычки, видом крови, наконец не выдержал. Ощущения его за все это время были слишком тягостно-разнообразны. Отворотясь от толпы, он облокотился
на гранитные перила набережной, судорожно
закрыл лицо руками и нервно зарыдал. Это были рыдания болезненного озлобления.
По времени стали замечать, что в келейных рядах да в задних избáх по иным деревням у старых девок в зимние
ночи люди сбираются будто
на су́прядки, крепко изнутри запираются, плотно
закрывают окна ставнями и ставят
на дворе караульных, а потом что-то делают втайне…
А через полчаса, смотришь,
на лазаретном ночном столике, подле кружки с чаем, лежит аппетитно подрумяненная в горячей золе булочка. Придется серьезно заболеть институтке, Матенька
ночи напролет просиживает у постели больной, дни не отходит от нее, а случится несчастье, смерть, она и глаза
закроет, и обмоет, и псалтырь почитает над усопшей.
Токарев вышел
на террасу. Было тепло и тихо, легкие облака
закрывали месяц. Из темного сада тянуло запахом настурций, левкоев. В голове Токарева слегка шумело, перед ним стояла Марья Михайловна — красивая, оживленная, с нежной белой шеей над кружевом изящной кофточки. И ему представилось, как в этой теплой
ночи катится по дороге коляска Будиновских. Будиновский сидит, обняв жену за талию. Сквозь шелк и корсет ощущается теплота молодого, красивого женского тела…
На третью или
на четвертую
ночь, я не помню,
на одну минуту я прилег за бруствером, и, как только
закрыл глаза, в них вступил тот же знакомый и необыкновенный образ: клочок голубых обоев и нетронутый запыленный графин
на моем столике.
Лавочники, мечтающие о сбыте лежалой заржавленной колбасы и «самых лучших» сардинок, которые лежат
на полке уже десять лет, трактирщики и прочие промышленники не
закрывают своих заведений в течение всей
ночи; воинский начальник, его делопроизводитель и местная гарниза надевают лучшие мундиры; полиция снует, как угорелая, а с дамами делается чёрт знает что!
И тут вдруг я, к ужасу своему, вспомнил, что я никогда как следует не заботился о крепости запоров для своего бедного жилища… Я
закрывал его
на время моего отсутствия более только для вида, а
ночью часто спал, даже совсем не положив болтов ни
на двери мои, ни
на окна.
Помолившись Богу и положив несколько земных поклонов, Аксинья полезла
на лежанку, где
на ночь устраивала себе постель.
На лежанке было тепло и уютно. Толстая птичница с удовольствием протянула усталые ноги и,
закрыв глаза, сладко зевнула
на всю избу. И вдруг, в ту самую минуту, когда приятная дремота уже подкралась к отяжелевшей голове Аксиньи, чей-то резкий, крикливый голос прокричал отчетливо
на всю избу...
—
На отдых, — говорил он, — Пан Буг дал человеку
ночь. Задернет полог у неба — и все создание
закрывает глаза, отдернет занавеску небесную — и засветит солнышко, человеку треба работать в поте лица. Не в черед другим дням воскресенье: шесть дней делай, седьмой Господу Богу.
Но как-то раз, в один очень холодный зимний день, витрину почему-то
на ночь не
закрыли ставнями, и хотя стекло в окне замерзло и заиндевело, все-таки в нем осталось отверстие, через которое бумажный король мог видеть, что делалось кругом.
Это составляло большое развлечение для самого короля. Он любил смотреть
на людей и внимательно приглядывался ко всему тому, что происходило за окном. И ему было очень досадно, когда
на ночь ставнями
закрывали окно и он не мог видеть, что делается
на улице.
Наташа не помнила, как прошел этот день,
ночь, следующий день и следующая
ночь. Она не спала и не отходила от матери. Любовь Наташи, упорная, терпеливая, не как объяснение, не как утешение, а как призыв к жизни, всякую секунду как будто со всех сторон обнимала графиню.
На третью
ночь графиня затихла
на несколько минут, и Наташа
закрыла глаза, облокотив голову
на ручку кресла. Кровать скрипнула, Наташа открыла глаза. Графиня сидела
на кровати и тихо говорила.