В 1875 году, когда цирк переезжал из Воронежа в Саратов, я был в Тамбове в театре на галерке,
зашел в соседний с театром актерский ресторан Пустовалова. Там случилась драка, во время которой какие-то загулявшие базарные торговцы бросились за что-то бить Васю Григорьева и его товарища, выходного актера Евстигнеева, которых я и не видел никогда прежде. Я заступился, избил и выгнал из ресторана буянов.
Неточные совпадения
Речь
зашла об одном из
соседних помещиков. «Дрянь, аристократишко», — равнодушно заметил Базаров, который встречался с ним
в Петербурге.
Он всюду совался с своим фрегатом; между прочим,
заходил и
в Корею, описал островок Гамильтон, был на
соседнем большом острове Квельпарт, где, говорит он, есть города, крепости и большое народонаселение.
На следующий день, с тяжелой головой и с скверным чувством на душе, я шел купаться и
зашел за одним из товарищей, жившим
в казенном здании,
соседнем с гимназией.
Зашел он ко мне однажды вечером, а мы сидим и с сыщиком из
соседнего квартала
в табельку играем. Глаза у нас до того заплыли жиром, что мы и не замечаем, как сыщик к нам
в карты заглядывает. То есть, пожалуй, и замечаем, но
в рожу его треснуть — лень, а увещевать — напрасный труд: все равно и на будущее время подглядывать будет.
Однажды,
в один из своих обычных объездов, он с ближайшими любимцами,
в том числе и с обоими Басмановыми, отслушав
в соседнем монастыре раннюю обедню,
зашел к настоятелю
в келью и удостоил его принять угощение.
Капитан, тихо разговаривая с Дюроком, удалился
в соседнюю гостиную. За ними ушли дон Эстебан и врач. Эстамп шел некоторое время с Попом и со мной, но на первом повороте, кивнув, «исчез по своим делам», — как он выразился. Отсюда недалеко было
в библиотеку, пройдя которую Поп
зашел со мной
в мою комнату и сел с явным изнеможением; я, постояв, сел тоже.
Спать еще рано. Жанна встает, накидывает на голову толстый платок, зажигает фонарь и выходит на улицу посмотреть, не тише ли стало море, не светает ли, и горит ли лампа на маяке,
в не видать ли лодки мужа. Но на море ничего не видно. Ветер рвет с нее платок и чем-то оторванным стучит
в дверь
соседней избушки, и Жанна вспоминает о том, что она еще с вечера хотела
зайти проведать больную соседку. «Некому и приглядеть за ней», — подумала Жанна и постучала
в дверь. Прислушалась… Никто не отвечает.
Однажды весною,
в 1889 году, я
зашел по какому-то делу
в помещение Общества русских студентов. Лица у всех были взволнованные и смущенные, а из
соседней комнаты доносился плач, — судя по голосу, мужчины, но такой заливчатый, с такими судорожными всхлипываниями, как плачут только женщины. И это было страшно. Я вошел
в ту комнату и остановился на пороге. Рыдал совершенно обезумевший от горя Омиров. Я спросил соседа,
в чем дело. Он удивленно оглядел меня.
Заходит в избу врач, я прощаюсь, и мы выходим на улицу, садимся
в сани и едем
в небольшую
соседнюю деревеньку на последнее посещение больного. Врача еще накануне приезжали звать к этому больному. Приезжаем, входим вместе
в избушку. Небольшая, но чистая горница,
в середине люлька, и женщина усиленно качает ее. За столом сидит лет восьми девочка и с удивлением и испугом смотрит на нас.
В одиннадцатом часу ночи
в барак
зашел командир нашего корпуса. Весь вечер он просидел
в султановском госпитале, который развернулся
в соседнем бараке. Видимо, корпусный счел нужным для приличия заглянуть кстати и
в наш барак.