Неточные совпадения
— Ступай к каретнику, чтобы поставил коляску на полозки, — сказал Чичиков, а сам пошел
в город, но ни <к> кому не хотел
заходить отдавать прощальных визитов.
Вечерами Самгин гулял по улицам
города, выбирая наиболее тихие, чтоб не встретить знакомых;
зайти в «Наш край» ему не хотелось; Варавка сказал о газете...
— Ссылка? Это установлено для того, чтоб подумать, поучиться. Да, скучновато. Четыре тысячи семьсот обывателей, никому — и самим себе — не нужных, беспомощных людей; они отстали от больших
городов лет на тридцать, на пятьдесят, и все, сплошь, заражены скептицизмом невежд. Со скуки — чудят. Пьют. Зимними ночами
в город заходят волки…
Райский по утрам опять начал вносить заметки
в программу своего романа, потом шел навещать Козлова,
заходил на минуту к губернатору и еще к двум, трем лицам
в городе, с которыми успел покороче познакомиться. А вечер проводил
в саду, стараясь не терять из вида Веры, по ее просьбе, и прислушиваясь к каждому звуку
в роще.
Он всюду совался с своим фрегатом; между прочим,
заходил и
в Корею, описал островок Гамильтон, был на соседнем большом острове Квельпарт, где, говорит он, есть
города, крепости и большое народонаселение.
По расчету времени (и уже строжайшему) дознано и доказано предварительным следствием, что подсудимый, выбежав от служанок к чиновнику Перхотину, домой не
заходил, да и никуда не
заходил, а затем все время был на людях, а стало быть, не мог отделить от трех тысяч половины и куда-нибудь спрятать
в городе.
— Городские мы, отец, городские, по крестьянству мы, а городские,
в городу проживаем. Тебя повидать, отец, прибыла. Слышали о тебе, батюшка, слышали. Сыночка младенчика схоронила, пошла молить Бога.
В трех монастырях побывала, да указали мне: «
Зайди, Настасьюшка, и сюда, к вам то есть, голубчик, к вам». Пришла, вчера у стояния была, а сегодня и к вам.
— Я ехал
в город, ваше превосходительство, — отвечал Шабашкин, — и
зашел к Ивану Демьянову узнать, не будет ли какого приказания от вашего превосходительства.
В тот же вечер мы
зашли с Гаврилой
в холостую квартирку учителя. Он принял нас приветливо и просто изложил свой план: мы соберем факты и случаи крайней нужды
в среде наших товарищей и изложим их
в форме записки
в совет. Он подаст ее от себя, а учителя выработают устав «общества вспомоществования учащимся
города Ровно».
Это уже окончательно взбесило писаря. Бабы и те понимают, что попрежнему жить нельзя. Было время, да отошло… да… У него опять
заходил в голове давешний разговор с Ермилычем. Ведь вот человек удумал штуку. И как еще ловко подвел. Сам же и смеется над городским банком. Вдруг писаря осенила мысль. А что, если самому на манер Ермилыча, да не здесь, а
в городе? Писарь даже сел, точно его кто ударил, а потом громко засмеялся.
Один год сильно морозен был, и стали
в город заходить волки с поля, то собаку зарежут, то лошадь испугают, пьяного караульщика заели, много суматохи было от них!
Вот тут-то, бывало, и зовет все куда-то, и мне все казалось, что если пойти все прямо, идти долго, долго и
зайти вот за эту линию, за ту самую, где небо с землей встречается, то там вся и разгадка, и тотчас же новую жизнь увидишь,
в тысячу раз сильней и шумней, чем у нас; такой большой
город мне все мечтался, как Неаполь,
в нем все дворцы, шум, гром, жизнь…
Был уже двенадцатый час. Князь знал, что у Епанчиных
в городе он может застать теперь одного только генерала, по службе, да и то навряд. Ему подумалось, что генерал, пожалуй, еще возьмет его и тотчас же отвезет
в Павловск, а ему до того времени очень хотелось сделать один визит. На риск опоздать к Епанчиным и отложить свою поездку
в Павловск до завтра, князь решился идти разыскивать дом,
в который ему так хотелось
зайти.
Но
в тот же вечер, когда князь на минуту
зашел к Ипполиту, капитанша, только что возвратившаяся из
города, куда ездила по каким-то своим делишкам, рассказала, что к ней
в Петербурге
заходил сегодня на квартиру Рогожин и расспрашивал о Павловске.
Катерине Ивановне задумалось повести жизнь так, чтобы Алексей Павлович
в двенадцать часов уходил
в должность, а она бы выходила подышать воздухом на Английскую набережную, встречалась здесь с одним или двумя очень милыми несмышленышами
в мундирах конногвардейских корнетов с едва пробивающимся на верхней губе пушком, чтобы они поговорили про
город, про скоромные скандалы, прозябли, потом
зашли к ней, Катерине Ивановне, уселись
в самом уютном уголке с чашкою горячего шоколада и, согреваясь, впадали
в то приятное состояние, для которого еще и итальянцы не выдумали до сих пор хорошего названия.
В понедельник на четвертой неделе Великого поста, когда во всех церквах
города зазвонили к часам, Вязмитинов, по обыкновению,
зашел на минуточку к Женни.
То, что Вихров не был у Захаревских и даже уехал из
города, не
зайдя проститься с ними, — все это сильно огорчало не только Юлию, отчасти понимавшую причину тому, но и Виссариона, который поэтому даже был (
в первый раз, может быть, во всю жизнь свою)
в самом сквернейшем расположении духа.
Я ходил по
городу, слонялся везде,
заходил к приятелям, а
в сердце было так тяжело, так тяжело…
Во время рождественских праздников приезжал к отцу один из мировых судей. Он говорил, что
в городе веселятся, что квартирующий там батальон доставляет жителям различные удовольствия, что по зимам нанимается зал для собраний и бывают танцевальные вечера. Потом
зашел разговор о каких-то пререканиях земства с исправником, о том, что земские недоимки совсем не взыскиваются, что даже жалованье членам управы и мировым судьям платить не из чего.
Большов. Ну, ты ступай теперь
в город, а ужотко
заходи к невесте: мы над ними шутку подшутим.
— Минина — Пожарного видели… А потом
в «Эрмитаж»
зашли… Хотели еще вчера поглядеть, да не попали,
в городе заканителились… Известно, дело наше хлебное, торговое — тот хорош, другой надобен… Да мы еще побываем на выставке, когда она вся сполна будет.
Чудо совершилось просто: умиравший от любопытства Анисим, прибыв
в город, зашел-таки на другой день
в дом Варвары Петровны и разболтал прислуге, что встретил Степана Трофимовича одного
в деревне, что видели его мужики на большой дороге одного, пешком, а что отправился он
в Спасов, на Устьево, уже вдвоем с Софьей Матвеевной.
Пионер чуть не заплакал, провожая меня и товарища моего из острога, и когда мы потом, уже по выходе, еще целый месяц жили
в этом
городе,
в одном казенном здании, он почти каждый день
заходил к нам, так только, чтоб поглядеть на нас.
— Кто? Известно кто, исправник. Это, братцы, по бродяжеству было. Пришли мы тогда
в К., а было нас двое, я да другой, тоже бродяга, Ефим без прозвища. По дороге мы у одного мужика
в Толминой деревне разжились маненько. Деревня такая есть, Толмина. Ну, вошли, да и поглядываем: разжиться бы и здесь, да и драло.
В поле четыре воли, а
в городе жутко — известно. Ну, перво-наперво
зашли в кабачок. Огляделись. Подходит к нам один, прогорелый такой, локти продраны,
в немецком платье. То да се.
Всё чаще
заходил он
в этот тихий уголок, закрытый кустами бузины, боярышника и заросший лопухом, и, сидя там, вспоминал всё, что видел на улицах
города.
В одно прекрасное утро на стогнах
города показался легкомысленного вида человек, который, со стеклышком
в глазу, гулял по
городу,
заходил в лавки, нюхал, приценивался, расспрашивал. Хотя основательные купцы на все его вопросы давали один ответ: «проваливай!», но так как он и затем не унимался, то сочтено было за нужное предупредить об этом странном обстоятельстве квартальных. Квартальные,
в свою очередь, бросились к градоначальнику.
В Тамбов я попал из Воронежа с нашим цирком, ехавшим
в Саратов. Цирк с лошадьми и возами обстановки грузился
в товарный поезд, который должен был отойти
в два часа ночи. Окончив погрузку часов около десяти вечера, я пошел
в город поужинать и
зашел в маленький ресторанчик Пустовалова
в нижнем этаже большого кирпичного неоштукатуренного здания театра.
Уже солнце
зашло, даль окуталась синим туманом. Фома посмотрел туда и отвернулся
в сторону. Ему не хотелось ехать
в город с этими людьми. А они всё расхаживали по плоту неровными шагами, качаясь из стороны
в сторону и бормоча бессвязные слова. Женщины были трезвее мужчин, только рыжая долго не могла подняться со скамьи и, наконец поднявшись, объявила...
Он вспомнил, что при въезде
в город видел ряд постоялых дворов. Пятак он оставил
в кармане для уплаты за ночлег, а за две копейки купил мерзлого хлеба и, спрятав
в карман, ломал по кусочкам и ел из горсти. Это подкрепило силы. Проходя мимо часового магазина, он взглянул
в окно. Большие стенные часы показывали семь. Было еще рано идти на постоялый двор, и Иванов
зашел в биллиардную. Комната была полна народом. Шла крупная интересная игра. Публика внимательно следила за каждым ударом двух знаменитых игроков.
Он был простосердечен и умел сообщать свое оживление другим. Моя сестра, подумав минуту, рассмеялась и повеселела вдруг, внезапно, как тогда на пикнике. Мы пошли
в поле и, расположившись на траве, продолжали наш разговор и смотрели на
город, где все окна, обращенные на запад, казались ярко-золотыми оттого, что
заходило солнце.
Глумов. Ну, да уж что делать. Сойдитесь с прислугой, с гадальщицами, с странницами, с приживалками; не жалейте для них никаких подарков.
Зайдите теперь
в город, купите две табакерки серебряных, небольших! Все эти приживалки табак нюхают зло и очень любят подарки.
— А я сейчас к малютке вашему
заходил, — краснушка
в городе свирепствует! — продолжал Елпидифор Мартыныч, думая этим заинтересовать князя, но тот все-таки молчал. — Лепетать уж начинает и как чисто при мне выговорил два слова: няня и мама, — прелесть! — подольщался Елпидифор Мартыныч.
Прежде всего
зашел к портному, оделся с ног до головы и, как ребенок, стал обсматривать себя беспрестанно; накупил духов, помад, нанял, не торгуясь, первую попавшуюся великолепнейшую квартиру на Невском проспекте, с зеркалами и цельными стеклами; купил нечаянно
в магазине дорогой лорнет, нечаянно накупил тоже бездну всяких галстуков, более нежели было нужно, завил у парикмахера себе локоны, прокатился два раза по
городу в карете без всякой причины, объелся без меры конфектов
в кондитерской и
зашел к ресторану французу, о котором доселе слышал такие же неясные слухи, как о китайском государстве.
Смотри, ребята, идите опасно; голод, холод терпите, а уж
в деревни-то
заходите поменьше,
города обходите подальше.
Счастливы будете, ежели удастся вам мимо пройти, а уж
в город-то ни за коим делом не
заходите».
Неприметно
зашел он
в один отдаленный от центра
города конец Петербурга.
Долго и бессознательно бродил он по улицам, по людным и безлюдным переулкам и, наконец,
зашел в глушь, где уже не было
города и где расстилалось пожелтевшее поле; он очнулся, когда мертвая тишина поразила его новым, давно неведомым ему впечатлением.
Надобно сказать, что и до настоящей ужасной минуты мне было как-то совестно против него. Служа с ним уже несколько лет
в одном
городе, я видался с ним чрезвычайно редко, и хоть каждый раз приглашал его посетить меня, но он отмалчивался и не
заходил. Теперь же я решительно не знал, куда мне глядеть. Иосаф тоже стоял с потупленными глазами.
—
Заходи в избу, чего здесь-то стоять… Вишь, горе-то, лошадей у меня нету… Третьегоднись
в город с кладью парнишку услал. Как теперь будешь?.. Ночуй.
Заходило солнце, кресты городских церквей, возвышаясь над тёмной зеленью садов, пылали
в небе, отражая снопы золотых лучей, на стёклах окон крайних домов
города тоже отражалось красное пламя заката.
Русаков. Что ж, Иванушка, я тебя обманывать не стану: ты мне нравишься, ты парень хороший; лучше тебя у нас
в городе нет.
Заходи ужотка, да скажи матери, чтоб побывала, я с ней поговорю.
Но послушайте вы того же мужика, когда он рассказывает о том, как он был
в городе, как
заходил в театр и как по-благородному провел время
в трактире с машиной…
В одном большом
городе был ботанический сад, а
в этом саду — огромная оранжерея из железа и стекла. Она была очень красива: стройные витые колонны поддерживали все здание; на них опирались легкие узорчатые арки, переплетенные между собою целой паутиной железных рам,
в которые были вставлены стекла. Особенно хороша была оранжерея, когда солнце
заходило и освещало ее красным светом. Тогда она вся горела, красные отблески играли и переливались, точно
в огромном, мелко отшлифованном драгоценном камне.
И
в самом деле, видно, у него закипело. Люди беспрестанно ездят
в город, то материалов закупить, то мастеровых нанять. К нам
заходят тоже, спрашиваю их...
— Конечно, так, да слушать-то больно противно, — сказал Патап Максимыч. — Ден через пять
в город я буду. Ежели к тому времени подъедешь, побывай у меня. К Сергею Андреичу Колышкину
зайди, к пароходчику, дом у него на горке у Ильи пророка — запиши для памяти. Он тебе скажет, где меня отыскать.
— Ну, быть по-твоему, делай, как знаешь, — сказал Чапурин. — А
в городу́ у Колышкина понаведайся… Для того больше и
зашел я к тебе… Ну, прощай!.. А не то пойдем вместе к Манефе.
И на пристани, и
в гостинице, и на хлебной бирже прислушивается Алексей, не
зайдет ли речь про какое местечко. Кой у кого даже выспрашивал, но все понапрасну. Сказывали про места, да не такие, какого хотелось бы. Да и на те с ветру людей не брали, больше все по знакомству либо за известной порукой. А его ни едина душа по всему
городу́ не знает, ровно за тридевять земель от родной стороны он заехал. Нет доброхотов — всяк за себя, и не то что чужанина, земляка — и того всяк норовит под свой ноготь гнуть.
В первый же день, как Володя съехал на берег и после прогулки по
городу зашел в так называемый «устричный салон», то есть маленький ресторан, где специально ели устрицы и пили пиво, разносимое молодой чешкой, — почти вся прислуга и
в отелях и частных домах была
в то время из представителей славянского племени (чехов) и чернокожих — и среди ряда стульев у столиков сел вместе с доктором за один столик, Володя просто-таки ошалел
в первое мгновение, когда, опершись на спинку своего стула, увидал по бокам своей головы две широкие грязные подошвы сапог.
Ашанин, занятый отчетом, почти не съезжал на берег и только раз был с Лопатиным
в маленьком чистеньком японском городке.
Зашел в несколько храмов, побывал
в лавках и вместе с Лопатиным не отказал себе
в удовольствии, особенно любимом моряками: прокатился верхом на бойком японском коньке за
город по морскому берегу и полюбовался чудным видом, открывающимся на одном месте острова — видом двух водяных пространств, разделенных узкой береговой полосой Тихого океана и Японского моря.
Сидели вечером за чаем Дуня, Дарья Сергевна, Аграфена Петровна, Патап Максимыч и Герасим Силыч, перед тем отправивший племянника
в Сосновку.
Зашла речь, как бы устроить дела
в городе и присмотреть за домом.