Неточные совпадения
Анна смотрела на худое, измученное, с засыпавшеюся в морщинки пылью, лицо Долли и хотела сказать то, что она думала, именно, что Долли похудела; но, вспомнив, что она сама похорошела и что взгляд Долли сказал ей это, она вздохнула и
заговорила о
себе.
Что? Что такое страшное я видел во сне? Да, да. Мужик — обкладчик, кажется, маленький, грязный, со взъерошенною бородой, что-то делал нагнувшись и вдруг
заговорил по-французски какие-то странные слова. Да, больше ничего не было во сне, ― cказал он
себе. ― Но отчего же это было так ужасно?» Он живо вспомнил опять мужика и те непонятные французские слова, которые призносил этот мужик, и ужас пробежал холодом по его спине.
В середине мазурки, повторяя сложную фигуру, вновь выдуманную Корсунским, Анна вышла на середину круга, взяла двух кавалеров и подозвала к
себе одну даму и Кити. Кити испуганно смотрела на нее, подходя. Анна прищурившись смотрела на нее и улыбнулась, пожав ей руку. Но заметив, что лицо Кити только выражением отчаяния и удивления ответило на ее улыбку, она отвернулась от нее и весело
заговорила с другою дамой.
Левин поглядел с портрета на оригинал. Особенный блеск осветил лицо Анны в то время, как она почувствовала на
себе его взгляд. Левин покраснел и, чтобы скрыть свое смущение, хотел спросить, давно ли она видела Дарью Александровну; но в то же время Анна
заговорила...
Алексей Александрович холодно улыбнулся одними губами, желая показать ей и самому
себе твердость своего убеждения; но эта горячая защита, хотя и не колебала его, растравляла его рану. Он
заговорил с большим оживлением.
Но еще более бранил
себя за то, что
заговорил с ним о деле, поступил неосторожно, как ребенок, как дурак: ибо дело совсем не такого роду, чтобы быть вверену Ноздреву…
Нужно заметить, что у некоторых дам, — я говорю у некоторых, это не то, что у всех, — есть маленькая слабость: если они заметят у
себя что-нибудь особенно хорошее, лоб ли, рот ли, руки ли, то уже думают, что лучшая часть лица их так первая и бросится всем в глаза и все вдруг
заговорят в один голос: «Посмотрите, посмотрите, какой у ней прекрасный греческий нос!» или: «Какой правильный, очаровательный лоб!» У которой же хороши плечи, та уверена заранее, что все молодые люди будут совершенно восхищены и то и дело станут повторять в то время, когда она будет проходить мимо: «Ах, какие чудесные у этой плечи», — а на лицо, волосы, нос, лоб даже не взглянут, если же и взглянут, то как на что-то постороннее.
«Нет, он с ними не в ладах, — подумал про
себя Чичиков. — А вот
заговорю я с ним о полицеймейстере: он, кажется, друг его».
— «Лети-ка, Летика», — сказал я
себе, — быстро
заговорил он, — когда я с кабельного мола увидел, как танцуют вокруг брашпиля наши ребята, поплевывая в ладони. У меня глаз, как у орла. И я полетел; я так дышал на лодочника, что человек вспотел от волнения. Капитан, вы хотели оставить меня на берегу?
Раскольников перешел через площадь. Там, на углу, стояла густая толпа народа, все мужиков. Он залез в самую густоту, заглядывая в лица. Его почему-то тянуло со всеми
заговаривать. Но мужики не обращали внимания на него и все что-то галдели про
себя, сбиваясь кучками. Он постоял, подумал и пошел направо, тротуаром, по направлению к В—му. Миновав площадь, он попал в переулок…
— Она письмо одно получила, сегодня, ее очень встревожило. Очень. Слишком уж даже. Я
заговорил о тебе — просила замолчать. Потом… потом сказала, что, может, мы очень скоро расстанемся, потом стала меня за что-то горячо благодарить; потом ушла к
себе и заперлась.
Они перекидывались всегда короткими словами и ни разу не
заговорили о капитальном пункте, как будто между ними так само
собою и условилось, чтобы молчать об этом до времени.
Кнуров. Ничего тут нет похвального, напротив, это непохвально. Пожалуй, с своей точки зрения, он не глуп: что он такое… кто его знает, кто на него обратит внимание! А теперь весь город
заговорит про него, он влезает в лучшее общество, он позволяет
себе приглашать меня на обед, например… Но вот что глупо: он не подумал или не захотел подумать, как и чем ему жить с такой женой. Вот об чем поговорить нам с вами следует.
Аркадий с сожалением посмотрел на дядю, и Николай Петрович украдкой пожал плечом. Сам Павел Петрович почувствовал, что сострил неудачно, и
заговорил о хозяйстве и о новом управляющем, который накануне приходил к нему жаловаться, что работник Фома «дибоширничает» и от рук отбился. «Такой уж он Езоп, — сказал он между прочим, — всюду протестовал
себя [Протестовал
себя — зарекомендовал, показал
себя.] дурным человеком; поживет и с глупостью отойдет».
Одинцова произнесла весь этот маленький спич [Спич (англ.) — речь, обычно застольная, по поводу какого-либо торжества.] с особенною отчетливостью, словно она наизусть его выучила; потом она обратилась к Аркадию. Оказалось, что мать ее знавала Аркадиеву мать и была даже поверенною ее любви к Николаю Петровичу. Аркадий с жаром
заговорил о покойнице; а Базаров между тем принялся рассматривать альбомы. «Какой я смирненький стал», — думал он про
себя.
— Да, да, —
заговорил Базаров, — урок вам, юный друг мой, поучительный некий пример. Черт знает, что за вздор! Каждый человек на ниточке висит, бездна ежеминутно под ним разверзнуться может, а он еще сам придумывает
себе всякие неприятности, портит свою жизнь.
Долганов оскалил крупные, желтые зубы, хотел сказать, видимо, что-то резкое, но дернул
себя за усы и так закрыл рот. Но тотчас же
заговорил снова, раскачиваясь на стуле, потирая колени ладонями...
— Вчера там, —
заговорила она, показав глазами на окно, — хоронили мужика. Брат его, знахарь, коновал, сказал… моей подруге: «Вот, гляди, человек сеет, и каждое зерно, прободая землю, дает хлеб и еще солому оставит по
себе, а самого человека зароют в землю, сгниет, и — никакого толку».
Какой-то лысенький, с бородкой, неряшливо рассеянной по серому лицу, держа
себя за ухо, торопливо и обиженно кислым голосом
заговорил...
— Революционеров — мало, — ворчливо пожаловался Самгин, неожиданно для
себя. Кутузов поднял брови, пристально взглянул на него серыми глазами и
заговорил очень мягко, вполголоса...
— Я тоже чувствую, что это нелепо, но другого тона не могу найти. Мне кажется: если
заговоришь с ним как-то иначе, он посадит меня на колени
себе, обнимет и начнет допрашивать: вы — что такое?
Испугав хоть и плохонького, но все-таки человека, Самгин почувствовал
себя сильным. Он сел рядом с Лидией и смело
заговорил...
— Я нахожу интересных людей наименее искренними, —
заговорил Клим, вдруг почувствовав, что теряет власть над
собою. — Интересные люди похожи на индейцев в боевом наряде, раскрашены, в перьях. Мне всегда хочется умыть их и выщипать перья, чтоб под накожной раскраской увидать человека таким, каков он есть на самом деле.
Клим крепко сжал зубы, придумывая, что ответить человеку, под пристальным взглядом которого он чувствовал
себя стесненно. Дмитрий неуместно и слишком громко
заговорил о консерватизме провинции, Туробоев посмотрел на него, прищурив глаза, и произнес небрежно...
Около полуночи, после скучной игры с Варавкой и матерью в преферанс, Клим ушел к
себе, а через несколько минут вошла мать уже в лиловом капоте, в ночных туфлях, села на кушетку и озабоченно
заговорила, играя кистями пояса...
Самгин замолчал, ожидая, когда уйдет официант, потом, с чувством озлобления на Лютова и на
себя,
заговорил, несвойственно своей манере, ворчливо, с трудом...
— Идиотское время, черт его возьми! — Хлопнув
себя ладонями по ушам, он потряс лохматой головой. Самгин спокойно ждал политической новости, но Безбедов возмущенно
заговорил...
Около полуночи Клим незаметно ушел к
себе, тотчас разделся и лег, оглушенный, усталый. Но он забыл запереть дверь, и через несколько минут в комнату влез Дмитрий, присел на кровать и
заговорил, счастливо улыбаясь...
Он сунул трубку в карман, встал, потянулся, что-то затрещало на нем, озабоченно пощупал под мышками у
себя, сдвинул к переносью черные кустики бровей и сердито
заговорил...
Дождался, когда хозяйка притворила за
собою дверь, и торопливо, шипящим шепотом,
заговорил, вытянув шею...
Он съежился, посерел, стал еще менее похож на
себя и вдруг — заиграл, превратился в человека, давно и хорошо знакомого; прихлебывая вино маленькими глотками, бойко
заговорил...
— Да я… не знаю! — сказал Дронов, втискивая
себя в кресло, и
заговорил несколько спокойней, вдумчивее: — Может — я не радуюсь, а боюсь. Знаешь, человек я пьяный и вообще ни к черту не годный, и все-таки — не глуп. Это, брат, очень обидно — не дурак, а никуда не годен. Да. Так вот, знаешь, вижу я всяких людей, одни делают политику, другие — подлости, воров развелось до того много, что придут немцы, а им грабить нечего! Немцев — не жаль, им так и надо, им в наказание — Наполеонов счастье. А Россию — жалко.
Крестясь, она попутно отерла слезы, потом, с великой осторожностью поместив
себя на стул,
заговорила шепотом...
Он говорил шепотом, — казалось, что так лучше слышишь настоящего
себя, а если
заговоришь громко…
А в городе все знакомые тревожно засуетились,
заговорили о политике и, относясь к Самгину с любопытством, утомлявшим его, в то же время говорили, что обыски и аресты — чистейшая выдумка жандармов, пожелавших обратить на
себя внимание высшего начальства. Раздражал Дронов назойливыми расспросами, одолевал Иноков внезапными визитами, он приходил почти ежедневно и вел
себя без церемонии, как в трактире. Все это заставило Самгина уехать в Москву, не дожидаясь возвращения матери и Варавки.
Было скучно, и чувствовалось, что у этих людей что-то не ладится, все они недовольны чем-то или кем-то, Самгин решил показать
себя и
заговорил, что о социальной войне думают и что есть люди, для которых она — решенное дело.
Связи между этими словами и тем, что она говорила о Лидии, Самгин не уловил, но слова эти как бы поставили пред дверью, которую он не умел открыть, и — вот она сама открывается. Он молчал, ожидая, что сейчас Марина
заговорит о
себе, о своей вере, мироощущении.
И вдруг понял, что если он сегодня, здесь
заговорит о
себе, — он скажет что-то похожее на слова, сказанные ею о Безбедове.
— От кого бежишь? — спросил Дронов, равняясь с ним, и, сняв котиковую шапку с головы своей, вытер ею лицо
себе. — Зайдем в ресторан, выпьем чего-нибудь, поговорить надо! — требовательно предложил он и, не ожидая согласия,
заговорил...
— Послушай, Ольга, —
заговорил он, наконец, торжественно, — под опасением возбудить в тебе досаду, навлечь на
себя упреки, я должен, однако ж, решительно сказать, что мы зашли далеко. Мой долг, моя обязанность сказать тебе это.
Гости приехали — и то не отрада:
заговорят, сколько кто вина выкуривает на заводе, сколько кто аршин сукна ставит в казну… Что ж это? Ужели то сулил он
себе? Разве это жизнь?.. А между тем живут так, как будто в этом вся жизнь. И Андрею она нравится!
— Так из чего же, —
заговорил он, помолчав, — ты бьешься, если цель твоя не обеспечить
себя навсегда и удалиться потом на покой, отдохнуть?..
Он решительно перестал владеть
собой, пел, ласково
заговаривал с Анисьей, шутил, что у нее нет детей, и обещал крестить, лишь только родится ребенок. С Машей поднял такую возню, что хозяйка выглянула и прогнала Машу домой, чтоб не мешала жильцу «заниматься».
— Ты сомневаешься в моей любви? — горячо
заговорил он. — Думаешь, что я медлю от боязни за
себя, а не за тебя? Не оберегаю, как стеной, твоего имени, не бодрствую, как мать, чтоб не смел коснуться слух тебя… Ах, Ольга! Требуй доказательств! Повторю тебе, что если б ты с другим могла быть счастливее, я бы без ропота уступил права свои; если б надо было умереть за тебя, я бы с радостью умер! — со слезами досказал он.
Он, однако, продолжал работать над
собой, чтобы окончательно завоевать спокойствие, опять ездил по городу, опять
заговаривал с смотрительской дочерью и предавался необузданному веселью от ее ответов. Даже иногда вновь пытался возбудить в Марфеньке какую-нибудь искру поэтического, несколько мечтательного, несколько бурного чувства, не к
себе, нет, а только повеять на нее каким-нибудь свежим и новым воздухом жизни, но все отскакивало от этой ясной, чистой и тихой натуры.
Ей ни до кого и ни до чего не было дела. Она отпустила Наталью Ивановну домой, сидела у
себя запершись, обедала с бабушкой, поникала головой, когда та обращала на нее пристальный взгляд или
заговаривала ласково и нежно. Она делалась еще угрюмее и спешила исполнять, покорнее Пашутки, каждое желание Татьяны Марковны, выраженное словом или взглядом.
— Поздравляю с новорожденной! —
заговорила Вера развязно, голосом маленькой девочки, которую научила нянька — что сказать мамаше утром в день ее ангела, поцеловала руку у бабушки — и сама удивилась про
себя, как память подсказала ей, что надо сказать, как язык выговорил эти слова! — Пустое! ноги промочила вчера, голова болит! — с улыбкой старалась договорить она.
Она даже нечаянно начала ей говорить ты, как и Райскому, когда
заговорило прямо сердце, забывшее холодное вы, и она оставит за
собой это право.
Едва Райский коснулся старых воспоминаний, Марфенька исчезла и скоро воротилась с тетрадями, рисунками, игрушками, подошла к нему, ласково и доверчиво
заговорила, потом села так близко, как не села бы чопорная девушка. Колени их почти касались между
собою, но она не замечала этого.
Я не мог
заговорить с нею иначе как на известную тему и боялся отвлечь
себя от предпринятых целей каким-нибудь новым и неожиданным впечатлением.