Неточные совпадения
И часто неожиданно, в глухом,
забытом захолустье, на безлюдье безлюдном, встретишь
человека, которого греющая беседа заставит позабыть тебя и бездорожье дороги, и бесприютность ночлегов, и современный свет, полный глупостей людских, обманов, обманывающих
человека.
По двору дядя Яков шел медленно, оглядываясь, как
человек заплутавшийся, вспоминающий что-то давно
забытое.
Отец —
человек хорошо
забытый, болезнь его не встревожила Самгина, а возможность отложить визит домой весьма обрадовала; он отвез лишние вещи Варваре и поехал в Финляндию.
Он несколько лет неутомимо работает над планом, думает, размышляет и ходя, и лежа, и в
людях; то дополняет, то изменяет разные статьи, то возобновляет в памяти придуманное вчера и
забытое ночью; а иногда вдруг, как молния, сверкнет новая, неожиданная мысль и закипит в голове — и пойдет работа.
Это была скромная, теперь
забытая, неудавшаяся, но все же реформа, и блестящий вельможа, самодур и сатрап, как все вельможи того времени, не лишенный, однако, некоторых «благих намерений и порывов», звал в сотрудники скромного чиновника, в котором признавал нового
человека для нового дела…
Так, в сравнении с севером, здесь чаще прибегают к телесным наказаниям и бывает, что в один прием секут по 50
человек, и только на юге уцелел дурной обычай, введенный когда-то каким-то давно уже
забытым полковником, а именно — когда вам, свободному
человеку, встречается на улице или на берегу группа арестантов, то уже за 50 шагов вы слышите крик надзирателя: «Смир-р-рно!
Часто представлял я себе
человека,
забытого, затерянного и все-таки обращающего глаза к востоку.
Навстречу ему подымется отец Михаил в коричневой ряске, совсем крошечный и сгорбленный, подобно Серафиму Саровскому, уже не седой, а зеленоватый, видимо немного обеспокоенный появлением у него штатского, то есть
человека из совсем другого, давно
забытого, непривычного, невоенного мира.
Тем не меньше Аннинька не могла не заметить, что даже эти
забытые, изнуренные и бедные
люди относятся к ней не так, как к настоящей прихожанке, а скорее с сожалением, как к заблудшей овце.
Однажды я пришел с ярмарки рано, часов в пять, и, войдя в столовую, увидал
забытого мною
человека у чайного стола, рядом с хозяином. Он протянул мне руку.
И все
люди в трактире замерли, точно прислушиваясь к давно
забытому, что было дорого и близко им.
Для каждого
человека есть всегда истины, не видимые ему, не открывшиеся еще его умственному взору, есть другие истины, уже пережитые,
забытые и усвоенные им, и есть известные истины, при свете его разума восставшие перед ним и требующие своего признания. И вот в признании или непризнании этих-то истин и проявляется то, что мы сознаем своей свободой.
Французский
забытый теперь писатель Alphonse Karr сказал где-то, доказывая невозможность уничтожения смертной казни: «Que Messieurs les assassins, commencent par nous donner l’exemple», [Пусть господа убийцы сначала подадут нам пример.] и много раз я потом слыхал повторение этой шутки
людьми, которым казалось, что этими словами выражен убедительный и остроумный довод против уничтожения смертной казни.
Но ничего подобного нет. Со всеми этими сочинениями повторяется одно и то же.
Люди самых разных взглядов, как верующие, так и — что достойно удивления — неверующие либералы, как бы сговорившись, все одинаково упорно молчат о них, и всё то, что делается
людьми для разъяснения истинного смысла учения Христа, остается неизвестным или
забытым.
— Боже мой, боже мой! Почему все здесь такие связанные, брошенные,
забытые — почему? Вон, какие-то
люди всем хотят добра, пишут так хорошо, правдиво, а здесь — ничего не слышно! И обо всём говорят не так: вот, о войне — разве нас побеждают потому, что русские генералы — немцы? Ведь не потому же! А папа кричит, что если бы Скобелев…
Калерия.
Забытые слова — забыты, и прекрасно! Живые
люди не могут жить заветами покойников.
Глядя вдаль, он спрашивает:
Но где же
люди? —
и отвечает:
Ни души среди
забытых деревень…
— Подождите, голубчик! Сегодня я могу сказать вам… что-то хорошее… Знаете — у
человека, много пожившего, бывают минуты, когда он, заглянув в свое сердце, неожиданно находит там… нечто давно
забытое… Оно лежало где-то глубоко на дне сердца годы… но не утратило благоухания юности, и когда память дотронется до него… тогда на
человека повеет… живительной свежестью утра дней…
Ведь весь вопрос стоял просто и ясно и только касался способа, как мне добыть кусок хлеба, но простоты не видели, а говорили мне, слащаво округляя фразы, о Бородине, о святом огне, о дяде,
забытом поэте, который когда-то писал плохие и фальшивые стихи, грубо обзывали меня безмозглою головой и тупым
человеком.
Кажется, совсем зверем стал
человек, а стоит только произнести при нем имя Покорского — и все остатки благородства в нем зашевелятся, точно ты в грязной и темной комнате раскупорил
забытую склянку с духами…
Но ты не захотела, ты обманула меня — тебя пленил прекрасный юноша… и безобразный горбач остался один… один… как черная тучка,
забытая на ясном небе, на которую ни
люди, ни солнце не хотят и взглянуть… да, ты этого не можешь понять… ты прекрасна, ты ангел, тебя не любить — невозможно… я это знаю… о, да посмотри на меня; неужели для меня нет ни одного взгляда, ни одной улыбки… всё ему!
Пётр пугливо смотрел в бескровное, измученное, почти незнакомое лицо жены; её усталые глаза провалились в чёрные ямы и смотрели оттуда на
людей и вещи, как бы вспоминая давно
забытое; медленными движениями языка она облизывала искусанные губы.
Мы отрезаны от
людей. Первые керосиновые фонари от нас в девяти верстах на станции железной дороги. Мигает там, наверное, фонарик, вздыхает от метели. Пройдет в полночь с воем скорый в Москву и даже не остановится: не нужна ему
забытая станция, погребенная в буране. Разве что занесет пути.
Странная причина заставляет меня взяться за перо: иные пишут свои мемуары потому, что в них много интересного в историческом отношении; другие потому, что им еще раз хочется пережить счастливые молодые годы; третьи затем, чтобы покляузничать и поклеветать на давно умерших
людей и оправдаться перед давно
забытыми обвинениями.
Исчезнуть, провалиться сквозь землю, быть
забытым — вот лучший удел, которого мог желать
человек…
Это было похоже на то, что бывает иногда у курящих
людей, которым случайная затяжка папиросой на улице вдруг воскресит на неудержимое мгновение полутемный коридор со старинными обоями и одинокую свечу на буфете или дальнюю ночную дорогу, мерный звон бубенчиков и томную дремоту, или синий лес невдалеке, снег, слепящий глаза, шум идущей облавы, страстное нетерпение, заставляющее дрожать колени, — и вот на миг пробегут по душе, ласково, печально и неясно тронув ее, тогдашние,
забытые, волнующие и теперь неуловимые чувства.
Сим предметом еще не ограничились труды их: Монархиня желала, чтобы они исследовали все исторические монументы в нашей Империи; замечали следы народов, которые от стран Азии преходили Россию, сами исчезли, но оставили знаки своего течения, подобно рекам иссохшим; желала, чтобы они в развалинах, среди остатков древности, как бы
забытых времен, искали откровений прошедшего; чтобы они в нынешних многочисленных народах Российских узнавали их неизвестных предков, разбирая языки, происхождение и смесь оных; чтобы они, наблюдая обычаи, нравы, понятия сих
людей, сообщили Историку и Моралисту новые сведения, а Законодателю новые средства благодеяния.
Как бы не смея верить своему благополучию, они сочли нужным предварительно пуститься в рассуждения, убедить
людей в пользе медицины, наставить их относительно значения диеты, и привыкши видеть себя
забытыми, загнанными, отвыкши от практической медицины, отставшие врачи не могли удержаться, чтобы не вознаградить себя за бездействие разглагольствиями и чтобы вместе с тем не излить желчи на дурных врачей, которые отстранили от дел их, хороших докторов.
Иногда учителю начинает казаться, что о-н, с тех пор как помнит себя, никуда не выезжал из Курши, что зима никогда не прекращалась и никогда не прекратится и что он только в
забытой сказке или во сне слышал про другую жизнь, где есть цветы, тепло, свет, сердечные, вежливые
люди, умные книги, женские нежные голоса и улыбки.
Но всего томительнее, всего неприятнее — сознание, что через полчаса вся рота замолкнет, уснет, и только Меркулов остается бодрствовать — тоскующий и
забытый, одинокий среди ста
человек, перенесенных какою-то нездешней, таинственной силой в неведомый мир.
И вдруг — всё остановилось: остался среди лесов и болот маленький городок, и все
люди в нем почувствовали себя
забытыми.
Алексей Семенович медленно поднял свои усталые глаза на помощника, все еще державшего в руках бумаги, и как будто знакомое что-то, старое и давно
забытое увидел в этом молодом, испуганно-торжественном лице. Выражение усталости исчезло, и где-то в глубине глаз загорелись две маленькие звездочки, а кругом появились тоненькие лучеобразные морщинки. Такое выражение бывает у взрослых
людей, когда они случайно увидят играющих котят, что-нибудь маленькое, забавное и молодое.
Не столько безобразия святопродавца Софрона и соблазны, поднявшиеся в старообрядской среде, мутили душу ее, сколько он, этот когда-то милый сердцу ее
человек, потом совершенно
забытый, а теперь ставший врагом, злодеем, влекущим
людей на погибель…
Она раскинулась и тяжело дышит… Зубы ее стиснуты, лицо бледно… Вероятно, ей снятся качели… По всем комнатам ходит Сычиха и злобно поглядывает своими острыми глазками на
людей, так внезапно нарушивших мертвую тишину
забытой усадьбы… Она недаром ходит и утруждает свои старые кости…
Как часто бывает с
человеком, который в критическую минуту полнейшего отсутствия каких бы то ни было денег начинает вдруг шарить по всем карманам старого своего платья, в чаянии авось-либо обретется где какой-нибудь
забытый, завалящий двугривенник, хотя сам в то же время почти вполне убежден, что двугривенника в жилетках нет и быть не может, — так точно и Ардальон Полояров, ходючи по комнате, присел к столу и почти безотчетно стал рыться в ящиках, перебирая старые бумаги, словно бы они могли вдруг подать ему какой-нибудь дельный, практический совет.
И пошли они в дом. А там стоном стоят голоса: шумят, спорят за картами, кто-то на расстроенных фортепианах разыгрывает давно
забытую сонату. На обширной террасе слышатся веселые клики и радостный смех молодых
людей. А в богадельне и на пасеке ровно все вымерли.
Вся природа похожа на одну очень большую,
забытую богом и
людьми, усадьбу.
А тот в оркестре, что играл на трубе, уже носил, видимо, в себе, в своем мозгу, в своих ушах, эту огромную молчаливую тень. Отрывистый и ломаный звук метался, и прыгал, и бежал куда-то в сторону от других — одинокий, дрожащий от ужаса, безумный. И остальные звуки точно оглядывались на него; так неловко, спотыкаясь, падая и поднимаясь, бежали они разорванной толпою, слишком громкие, слишком веселые, слишком близкие к черным ущельям, где еще умирали, быть может,
забытые и потерянные среди камней
люди.
В реакции Фейербаха был здоровый элемент, было напоминание о
человеке,
забытом Гегелем.
Из состояния скуки, шумного рассеяния и душевного сна, в котором находились эти
люди, они вдруг незаметно перенесены были в совершенно другой,
забытый ими мир.
Выйдя из Пажеского корпуса 18 лет, он сделался модным гвардейским офицером, каких было много. Он отлично говорил по-французски, ловко танцевал, знал некоторые сочинения Вольтера и Руссо, но кутежи были у него на заднем плане, а на первом стояли «права
человека», великие столпы мира — «свобода, равенство и братство», «божественность природы» и, наконец, целые тирады из пресловутого «Эмиля» Руссо,
забытого во Франции, но вошедшего в моду на берегах Невы.
И вот случилось в последнее время одному
человеку, видевшему то жалкое положение, в котором находился луг, и нашедшему в
забытых предписаниях хозяина правило о том, чтобы не косить сорную траву, а вырывать ее с корнем, — случилось этому
человеку напомнить владельцам луга о том, что они поступали неразумно и что неразумие это уже давно указано было добрым и мудрым хозяином.
Теософия дает исключительное преобладание моменту воспитательно-тактическому и обращена назад, к усвоению древней мудрости,
забытой современным
человеком.
Оставленная всеми,
забытая Богом и
людьми, «изверг рода человеческого», «Салтычиха», «людоедка» — иных названий для нее не было в народе — проводила тяжелые дни.
Этого умного и простого старика,
забытого на губернаторском посту, она считала"своим"
человеком, которому только его должность не позволяет высказываться посильнее.