Неточные совпадения
— Эх, батюшка Петр Андреич! — отвечал он с глубоким вздохом. — Сержусь-то я на самого себя; сам я кругом виноват. Как мне было оставлять тебя одного
в трактире! Что делать? Грех попутал: вздумал
забрести к дьячихе, повидаться с кумою. Так-то: зашел к куме, да засел
в тюрьме. Беда да и только! Как покажусь я на глаза
господам? что скажут они, как узнают, что дитя пьет и играет.
— Тут уж есть эдакое… неприличное, вроде как о предках и родителях бесстыдный разговор
в пьяном виде с чужими, да-с! А
господин Томилин и совсем ужасает меня. Совершенно как дикий черемис, — говорит что-то, а понять невозможно. И на плечах у него как будто не голова, а гнилая и горькая луковица. Робинзон — это, конечно, паяц, — бог с ним! А вот
бродил тут молодой человек, Иноков, даже у меня был раза два… невозможно вообразить, на какое дело он способен!
Не наказывал
Господь той стороны ни египетскими, ни простыми язвами. Никто из жителей не видал и не помнит никаких страшных небесных знамений, ни шаров огненных, ни внезапной темноты; не водится там ядовитых гадов; саранча не залетает туда; нет ни львов рыкающих, ни тигров ревущих, ни даже медведей и волков, потому что нет лесов. По полям и по деревне
бродят только
в обилии коровы жующие, овцы блеющие и куры кудахтающие.
Бог знает, где он
бродил, что делал целый день, но домой вернулся поздно ночью. Хозяйка первая услыхала стук
в ворота и лай собаки и растолкала от сна Анисью и Захара, сказав, что
барин воротился.
— Что тебе, леший, не спится? — сказала она и, согнув одно бедро, скользнула проворно мимо его, —
бродит по ночам! Ты бы хоть лошадям гривы заплетал, благо нет домового! Срамит меня только перед
господами! — ворчала она, несясь, как сильф, мимо его, с тарелками, блюдами, салфетками и хлебами
в обеих руках, выше головы, но так, что ни одна тарелка не звенела, ни ложка, ни стакан не шевелились у ней.
Все эти;
господа принадлежат к той категории, которую определяет Неуеденов
в «Праздничном сне»: «Другой сунется
в службу,
в какую бы то ни на есть» послужит без году неделю, повиляет хвостом, видит — не тяга, умишка-то не хватает, учился-то плохо, двух перечесть не умеет, лень-то прежде его родилась, а побарствовать-то хочется: вот он и пойдет
бродить по улицам до по гуляньям, — не объявится ли какая дура с деньгами»…
— Степан Трофимович! — радостно проревел семинарист. — Здесь
в городе и
в окрестностях
бродит теперь Федька Каторжный, беглый с каторги. Он грабит и недавно еще совершил новое убийство. Позвольте спросить; если б вы его пятнадцать лет назад не отдали
в рекруты
в уплату за карточный долг, то есть попросту не проиграли
в картишки, скажите, попал бы он
в каторгу? резал бы людей, как теперь,
в борьбе за существование? Что скажете,
господин эстетик?
В голове пожилого
господина бродили мысли, призрачные, как эти мглистые тучи… Обрывки прошлого, обрывки настоящего и туманная мгла впереди. Все громоздилось
в голове, покрывало друг друга. Общий фон был неясен, зато отдельные мысли выступали порой так раздражительно ярко, что однажды он сказал громко...
Прошла еще неделя. Был пасмурный, но жаркий и душный день. С самого раннего утра Крюков бесцельно
бродил по комнатам, засматривал
в окна или же перелистывал давно уже надоевшие альбомы. Когда ему попадались на глаза жена или дети, он начинал сердито ворчать.
В этот день ему почему-то казалось, что дети ведут себя отвратительно, жена плохо глядит за прислугой, что расходы ведутся несообразно с доходами. Всё это значило, что «
господа» не
в духе.
— Ей-Богу… право, через великую силу
брожу, Флена Васильевна, — отговаривался Алексей. —
В другой раз со всяким моим удовольствием… А теперь увольте,
Господа ради. Голова болит, ног под собой не чую, никак веснянка [Веснянка — весенняя лихорадка. Осенью зовут эту болезнь «подосенницей».] накатывает. Совсем расхилел — мне бы отдохнуть теперь.
— Здравствуйте, миленькая моя! Какими вы судьбами
забрели сюда? Ступайте к нам сюда, сюда, вот
в эту комнату: это наша читальня! — тараторила Лидинька, таща Стрешневу за собою. — Как у нас тут прекрасно! Просто первый сорт! Пойдемте, поболтаемте, я вас с нашими познакомлю…
Господа! вот вам Стрешнева, моя славнобубенская приятельница! — возгласила она
в заключение своей болтовни, введя Стрешневу
в читальную комнату, где заседали три-четыре человека весьма разнообразной наружности.
Вы,
господа, называете меня Лешим, но ведь я не один, во всех вас сидит леший, все вы
бродите в темном лесу и живете ощупью.
— Много чести,
господин!
Бродя по белому свету, видев много людей, изучая природу, можно кое-чему научиться. Впрочем,
в великой книге того, кто един премудр, мы читаем еще по указке.
«Смерть — ее лучший удел, а может,
Господь Бог судил ей и иначе… жить будет… да будет Его святая воля…», —
бродили в его голове отрывочные мысли.
— Ваша правда,
господин пастор! — сказал офицер. — Ваша правда! А вот беда, как нагрянут сюда
в ужасной плоти и образе русские варвары, которые
бродят по соседству.