Неточные совпадения
«Там видно будет», сказал себе Степан Аркадьич и, встав, надел серый халат на голубой шелковой подкладке, закинул кисти узлом и, вдоволь
забрав воздуха в
свой широкий грудной ящик, привычным бодрым шагом вывернутых ног, так легко носивших его полное тело, подошел к окну, поднял стору и громко позвонил. На звонок тотчас же вошел старый
друг, камердинер Матвей, неся платье, сапоги и телеграмму. Вслед за Матвеем вошел и цирюльник с припасами для бритья.
Одни требовали расчета или прибавки,
другие уходили,
забравши задаток; лошади заболевали; сбруя горела как на огне; работы исполнялись небрежно; выписанная из Москвы молотильная машина оказалась негодною по
своей тяжести;
другую с первого разу испортили; половина скотного двора сгорела, оттого что слепая старуха из дворовых в ветреную погоду пошла с головешкой окуривать
свою корову… правда, по уверению той же старухи, вся беда произошла оттого, что барину вздумалось заводить какие-то небывалые сыры и молочные скопы.
Может быть, оно так бы и случилось у
другого кучера, но Вандик
заберет в руки и расположит все вожжи между полуаршинными
своими пальцами и начнет играть ими, как струнами, трогая то первую, то третью или четвертую.
Об этих Дыроватых камнях у туземцев есть такое сказание. Одни люди жили на реке Нахтоху, а
другие — на реке Шооми. Последние взяли себе жен с реки Нахтоху, но, согласно обычаю, сами им в обмен дочерей
своих не дали. Нахтохуские удэгейцы отправились на Шооми и, воспользовавшись отсутствием мужчин, силой
забрали столько девушек, сколько им было нужно.
Забирают обходом мелкоту, беспаспортных, нищих и административно высланных. На
другой же день их рассортируют: беспаспортных и административных через пересыльную тюрьму отправят в места приписки, в ближайшие уезды, а они через неделю опять в Москве. Придут этапом в какой-нибудь Зарайск, отметятся в полиции и в ту же ночь обратно. Нищие и барышники все окажутся москвичами или из подгородных слобод, и на
другой день они опять на Хитровке, за
своим обычным делом впредь до нового обхода.
Видимо, Штофф побаивался быстро возраставшей репутации
своего купеческого адвоката, который быстро шел в гору и
забирал большую силу. Главное, купечество верило ему. По наружности Мышников остался таким же купцом, как и
другие, с тою разницей, что носил золотые очки. Говорил он с рассчитанною грубоватою простотой и вообще старался держать себя непринужденно и с большим гонором. К Галактиону он отнесся подозрительно и с первого раза заявил...
— Нельзя тебе знать! — ответила она угрюмо, но все-таки рассказала кратко: был у этой женщины муж, чиновник Воронов, захотелось ему получить
другой, высокий чин, он и продал жену начальнику
своему, а тот ее увез куда-то, и два года она дома не жила. А когда воротилась — дети ее, мальчик и девочка, померли уже, муж — проиграл казенные деньги и сидел в тюрьме. И вот с горя женщина начала пить, гулять, буянить. Каждый праздник к вечеру ее
забирает полиция…
Затем орлан сорвался с ветки и стремительно полетел по наклонной плоскости,
забирая влево и стараясь как можно скорее выравняться с противником.
Другая птица, что была выше него, начала трепетать крыльями, чтобы задержаться на одном месте, но потом вдруг стремительно кинулась на
своего врага, промахнулась и так снизила, что едва не задела меня
своим крылом.
Флигель, в котором мы остановились, был точно так же прибран к приезду управляющего, как и прошлого года. Точно так же рыцарь грозно смотрел из-под
забрала своего шлема с картины, висевшей в той комнате, где мы спали. На
другой картине так же лежали синие виноградные кисти в корзине, разрезанный красный арбуз с черными семечками на блюде и наливные яблоки на тарелке. Но я заметил перемену в себе: картины, которые мне так понравились в первый наш приезд, показались мне не так хороши.
Когда утихли крики и зверские восклицания учителя, долетавшие до моего слуха, несмотря на заткнутые пальцами уши, я открыл глаза и увидел живую и шумную около меня суматоху;
забирая свои вещи, все мальчики выбегали из класса и вместе с ними наказанные, так же веселые и резвые, как и
другие.
— Непременно так! — воскликнул Вихров. — Ты смотри: через всю нашу историю у нас не только что нет резко и долго стоявших на виду личностей, но даже партии долго властвующей; как которая
заберет очень уж силу и начнет самовластвовать, так народ и отвернется от нее, потому что всякий пой в
свой голос и
других не перекрикивай!
Пугачев и Белобородов, ведая, что усталость войска и изнурение лошадей не позволят Декалонгу воспользоваться
своею победою, привели в устройство
свои рассеянные толпы и стали в порядке отступать,
забирая крепости и быстро усиливаясь. Майоры Гагрин и Жолобов, отряженные Декалонгом на
другой день после сражения, преследовали их, но не могли достигнуть.
А винную часть Владимир Петрович так произошел, что и говорить было нечего: все по копейке вперед рассчитал, на все
своя смета, везде первым делом расчет, даже где и кому колеса подмазать и всякое прочее, не говоря уж о том, как приговоры от сельских обществ
забрать и как с
другими виноторговцами конкуренцию повести.
— Тогда хлынут на нас немцы и англичане и
заберут нас в
свои жадные когти… Разрушение Руси ждёт нас, дорогие
друзья мои, — берегитесь!
Он и это
свое горе снес мужественно, без слез и без жалоб, но только после этого уже не захотел оставаться на
своем месте в училище, а
забрал свои толстые книги, из которых, по словам Патрикея, «все из одной в
другую списывал», и ушел из города.
Тот всего судака вовремя закупил и продал его по высокой цене у Макарья,
другой икру в
свои руки до последнего пуда
забрал и ставил потом на нее цены, какие вздумалось.
Для того чтобы совершенно успокоиться, по крайней мере, насколько это было возможно, ему надо было переменить место. Он отдал приказание готовиться к отъезду, который назначил на завтрашний день. На
другой день князь призвал в
свой кабинет Терентьича,
забрал у него все наличные деньги, отдал некоторые приказания и после завтрака покатил в Тамбов. По въезде в этот город князь приказал ехать прямо к графу Свиридову, к дому графини Загряжской.
Казаки увозили, чтò могли, в
свои ставки; хозяева домов
забирали всё то, чтó они находили в
других домах, и переносили к себе под предлогом, что это была их собственность.
Шел он — близко ли, далеко ли, и пришел на
другой вечер в село, где надеялся увидать
свою родственницу и где узнал, что ни ее самой, ни ее мужа в живых нет, а что остались после них две девочки, Глаша лет пяти, да Нилочка — по второму году; но и их, этих сирот, нету в наличности, и их
забрала к себе на воспитание слепая нищая, Пустыриха.