Неточные совпадения
— Позвольте, я не согласен! — заявил о себе
человек в сером костюме и в очках на татарском лице. — Прыжок из царства необходимости в царство свободы должен быть сделан, иначе — Ваал
пожрет нас. Мы должны переродиться из подневольных
людей в свободных работников…
— Это — не
люди, а — подобие обезьян, и ничего не понимают, кроме как —
жрать!
— Состязание жуликов. Не зря, брат, московские жулики славятся. Как Варвару нагрели с этой идиотской закладной, черт их души возьми! Не брезглив я, не злой
человек, а все-таки, будь моя власть, я бы половину московских жителей в Сибирь перевез, в Якутку, в Камчатку, вообще — в глухие места. Пускай там, сукины дети,
жрут друг друга — оттуда в Европы никакой вопль не долетит.
— Ну, иной раз и сам: правда, святая правда! Где бы помолчать, пожалуй, и пронесло бы, а тут зло возьмет, не вытерпишь, и пошло! Сама посуди: сядешь в угол, молчишь: «Зачем сидишь, как чурбан, без дела?» Возьмешь дело в руки: «Не трогай, не суйся, где не спрашивают!» Ляжешь: «Что все валяешься?» Возьмешь кусок в рот: «Только
жрешь!» Заговоришь: «Молчи лучше!» Книжку возьмешь: вырвут из рук да швырнут на пол! Вот мое житье — как перед Господом Богом! Только и света что в палате да по добрым
людям.
— Обнаковенно, Пал Иваныч… Первое дело
человеку надобно
жрать, родимый мой.
— Не подходи, говорю… — проговорил Кирилл, не спуская глаз с Аглаиды. — Не
человек, а зверь перед тобой, преисполненный скверны. И в тебе все скверна, и подошла ты ко мне не сама, а бес тебя толкнул… Хочешь, чтобы зверь
пожрал тебя?
У этого
человека все курортное лакейство находится в рабстве; он живет не в конуре, а занимает апартамент; спит не на дерюге, а на тончайшем белье; обедает не за табльдотом, а особо
жрет что-то мудреное; и в довершение всего жена его гуляет на музыке под руку с сановником.
Наступает молчание; но тревога оказывается ложною. Арина Петровна вздыхает и шепчет про себя: ах, детки, детки! Молодые
люди в упор глядят на сироток, словно
пожрать их хотят; сиротки молчат и завидуют.
—
Люди из церкви идут, а они вино
жрут… пропасти на вас нет!
— Сам молчи! А я поговорю… Я вот смотрю на вас, —
жрёте вы, пьёте, обманываете друг друга… никого не любите… чего вам надо? Я — порядочной жизни искал, чистой… нигде её нет! Только сам испортился… Хорошему
человеку нельзя с вами жить. Вы хороших
людей до смерти забиваете… Я вот — злой, сильный, да и то среди вас — как слабая кошка среди крыс в тёмном погребе… Вы — везде… и судите, и рядите, и законы ставите… Гады однако вы…
— Эх,
люди,
люди! Все-то вы жить хотите, всем
жрать надо! Н-ну, Илья, скажи-ка мне, — замечал ты раньше, что Михайло ворует?
— И не люблю, — сказал Илья твёрдо. — Кого любить? за что? Какие мне дары
людьми подарены?.. Каждый за своим куском хлеба хочет на чужой шее доехать, а туда же говорят: люби меня, уважай меня! Нашли дурака! Уважь меня — я тебя тоже уважу. Подай мне мою долю, я, может, тебя полюблю тогда! Все одинаково
жрать хотят…
— Молчал бы! — крикнул Ананий, сурово сверкая глазами. — Тогда силы у
человека больше было… по силе и грехи! Тогда
люди — как дубы были… И суд им от господа будет по силам их… Тела их будут взвешены, и измерят ангелы кровь их… и увидят ангелы божии, что не превысит грех тяжестью своей веса крови и тела… понимаешь? Волка не осудит господь, если волк овцу
пожрет… но если крыса мерзкая повинна в овце — крысу осудит он!
— Опять, Матвей, обыграли меня эти монахи. Что есть монах?
Человек, который хочет спрятать от
людей мерзость свою, боясь силы её. Или же
человек, удручённый слабостью своей и в страхе бегущий мира, дабы мир не
пожрал его. Это суть лучшие монахи, интереснейшие, все же другие — просто бесприютные
люди, прах земли, мертворождённые дети её.
«Ну, так что ж, — говорим мы им. — Их всего-то четыре юрты — много ли тут народу наберется? А ведь нас двенадцать
человек, ножи у нас по три четверти аршина, хорошие. Да и где же гиляку с русским
человеком силой равняться? Русский
человек — хлебной, а он рыбу одну
жрет. С рыбы-то много ли он силы наест? Куда им!»
— Прибавь еще: и знания. Нарочно в Берлин ездил посмотреть тамошнее чудо и, не хвастая, скажу, что мой хотя и уступает, конечно, в величине, но насчет изящества и интересности — нисколько… Это моя гордость и утешение. Как скучно станет — придешь сюда, сядешь и смотришь по целым часам. Я люблю всю эту тварь за то, что она откровенна, не так, как наш брат —
человек.
Жрет друг друга и не конфузится. Вон смотри, смотри: видишь, нагоняет.
— Да лекарь-от из немцев аль бусурманин какой… У
людей Великий пост, а он скоромятину, ровно собака,
жрет… В обители-то!.. Матери бунт подняли, сквернит, знаешь, им. Печки не давали скоромное-то стряпать. Да тут у нас купчиха живет, Марья Гавриловна, так у ней стряпали… Было, было всякого греха!.. Не сразу отмолят…
Таких случаев у нас бывает много. Потеря равновесия, не вовремя вывихнувшаяся рука, неудачный каскад, неожиданный каприз животных. Случается нам во время прямого и обратного сальто-мортале неудачно опереться на ноги, и — вот! — все в цирке слышат точно выстрел из детского пистолета. Это у
человека лопнула ахиллесова пята, и
человек навеки урод, калека, бремя для семьи; или же он будет скитаться по пивным и за пять копеек
жрать рюмки и блюдечки и глотать горящую паклю. Но все это у нас не в счет. Понимаете?
— Мало ль чего! Татары и кобылятину
жрут, господа зайцев едят да похваливают. Вотяки с чувашами и житничками не брезгуют. Так им закон не писан, а мы
люди крещеные, от мерзости нам вкушать не подобает. Нет уж, Петр Степаныч, пожалуйста, не паскудь ухи.
Он
жрал человеческую кровь так же легко, как мы воду, покупал и продавал
людей с беззастенчивостью Иуды.