Неточные совпадения
Беднее захудалого
Последнего крестьянина
Жил Трифон. Две каморочки:
Одна с дымящей печкою,
Другая в сажень — летняя,
И вся тут недолга;
Коровы нет, лошадки нет,
Была
собака Зудушка,
Был кот — и те ушли.
— Так, стало быть, следует, чтобы пропадала даром козацкая сила, чтобы человек сгинул, как
собака, без доброго дела, чтобы ни отчизне, ни всему христианству не было от него никакой пользы? Так на что же мы
живем, на какого черта мы
живем? растолкуй ты мне это. Ты человек умный, тебя недаром выбрали в кошевые, растолкуй ты мне, на что мы
живем?
Собака, Лев, да Волк с Лисой
В соседстве как-то
жили,
И вот какой
Между собой
Они завет все положили:
Чтоб им зверей съсобща ловить,
И что́ наловится, всё поровну делить.
Мне завещал отец:
Во-первых, угождать всем людям без изъятья —
Хозяину, где доведется
жить,
Начальнику, с кем буду я служить,
Слуге его, который чистит платья,
Швейцару, дворнику, для избежанья зла,
Собаке дворника, чтоб ласкова была.
— Может быть, она и не ушла бы, догадайся я заинтересовать ее чем-нибудь живым — курами, коровами,
собаками, что ли! — сказал Безбедов, затем продолжал напористо: — Ведь вот я нашел же себя в голубиной охоте, нашел ту песню, которую суждено мне спеть. Суть жизни именно в такой песне — и чтоб спеть ее от души. Пушкин, Чайковский, Миклухо-Маклай — все
жили, чтобы тратить себя на любимое занятие, — верно?
— Хороших людей я не встречал, — говорил он, задумчиво и печально рассматривая вилку. — И — надоело мне у
собаки блох вычесывать, — это я про свою должность. Ведь — что такое вор, Клим Иванович, если правду сказать? Мелкая заноза, именно — блоха! Комар, так сказать. Без нужды и комар не кусает. Конечно — есть ребята, застарелые в преступности. Но ведь все
живем по нужде, а не по евангелию. Вот — явилась нужда привести фабричных на поклон прославленному царю…
Мелкие мысли одолевали его, он закурил, прилег на диван, прислушался: город
жил тихо, лишь где-то у соседей стучал топор, как бы срубая дерево с корня, глухой звук этот странно был похож на ленивый лай большой
собаки и медленный, мерный шаг тяжелых ног.
— Бир, — сказал Петров, показывая ей два пальца. — Цвей бир! [Пару пива! (нем.)] Ничего не понимает, корова. Черт их знает, кому они нужны, эти мелкие народы? Их надобно выселить в Сибирь, вот что! Вообще — Сибирь заселить инородцами. А то, знаете,
живут они на границе, все эти латыши, эстонцы, чухонцы, и тяготеют к немцам. И все — революционеры. Знаете, в пятом году, в Риге, унтер-офицерская школа отлично расчесала латышей, били их, как бешеных
собак. Молодцы унтер-офицеры, отличные стрелки…
Она заставляла ожидать чьих-то криков, но город безгласно притаился, он весь точно перестал
жить в эту ночь, даже
собаки не лаяли, только ежечасно и уныло отбивал часы сторожевой колокол церкви Михаила Архангела, патрона полиции.
— Нет — глупо! Он — пустой. В нем все — законы, все — из книжек, а в сердце — ничего, совершенно пустое сердце! Нет, подожди! — вскричала она, не давая Самгину говорить. — Он — скупой, как нищий. Он никого не любит, ни людей, ни
собак, ни кошек, только телячьи мозги. А я
живу так: есть у тебя что-нибудь для радости? Отдай, поделись! Я хочу
жить для радости… Я знаю, что это — умею!
Красавина. Ну вот когда такой закон от тебя выдет, тогда мы и будем
жить по-твоему; а до тех пор, уж ты не взыщи, все будет по старому русскому заведению: «По Сеньке шапка, по Еремке кафтан». А то вот тебе еще другая пословица: «Видит
собака молоко, да рыло коротко».
Полугодовой медведь Шайтан
жил в комнатах и служил божеским наказанием для всего дома: он грыз и рвал все, что только попадалось ему под руку, бил
собак, производил неожиданные ночные экскурсии по кладовым и чердакам и кончил тем, что бросился на проходившую по улице девочку-торговку и чуть-чуть не задавил ее.
Когда после долгого пути вдруг перед глазами появляются
жилые постройки, люди, лошади и
собаки начинают идти бодрее. Спустившись с террасы, мы прибавили шагу.
Около горы Бомыдинза, с правой стороны Бикина, мы нашли одну пустую удэгейскую юрту. Из осмотра ее Дерсу выяснил, почему люди покинули жилище, — черт мешал им
жить и строил разные козни: кто-то умер, кто-то сломал ногу, приходил тигр и таскал
собак. Мы воспользовались этой юртой и весьма удобно расположились в ней на ночлег.
И
собака не суйся к нему: сейчас передней ножкой ее по лбу — тюк! только она и
жила.
Ермил у нас завсегда на пошту ездит; собак-то он всех своих поморил: не
живут они у него отчего-то, так-таки никогда и не
жили, а псарь он хороший, всем взял.
Происходил он от старинного дома, некогда богатого; деды его
жили пышно, по-степному: то есть принимали званых и незваных, кормили их на убой, отпускали по четверти овса чужим кучерам на тройку, держали музыкантов, песельников, гаеров и
собак, в торжественные дни поили народ вином и брагой, по зимам ездили в Москву на своих, в тяжелых колымагах, а иногда по целым месяцам сидели без гроша и питались домашней живностью.
Китайская фанза, к которой мы подошли, состояла из 3 построек, расположенных «покоем»: из
жилой фанзы — посредине и 2 сараев — по сторонам. Двор между ними, чисто выметенный и прибранный, был обнесен высоким частоколом в уровень с сараями. Почуяв посторонних людей,
собаки подняли неистовый лай и бросились к нам навстречу. На шум из фанзы вышел сам хозяин. Он тотчас распорядился, чтобы рабочие помогли нам расседлать коней.
Она заперла наглухо дом тетки и осталась
жить во флигеле, двор порос травой, стены и рамы все больше и больше чернели; сени, на которых вечно спали какие-то желтоватые неуклюжие
собаки, покривились.
Так года два подряд каждое воскресенье мальчуган приводил на веревке красивую и ласковую рыжую
собаку по кличке Цезарь, дворняжку, которая
жила на извозчичьем дворе-трактире в Столешниковом переулке, и продавал ее.
Вероятно, кречетки прилетают позднее кроншнепов, потому что на тех самых местах, где с начала весны кроншнепы
жили одни, впоследствии, недели две позднее, мне случалось много раз находить вместе с ними и кречеток, всегда уже вьющихся над человеком или
собакой, очевидно от гнезд, которые, без сомнения, устроиваются ими очень поспешно.
Хотя погоныши
живут и выводят детей также в болотах, довольно топких, где особенно любят держаться в осоке и камыше, по краям болотных луж, озерков и заливов в верховьях прудов, но обыкновенные места их пребывания гораздо доступнее охотнику и
собаке, чем места жительства болотных кур.
«веретён, веретён!» Сходство это, впрочем, совершенно произвольно, да и крик болотного кулика весьма разнообразен: он очень короток и
жив, когда кулик гонит какую-нибудь хищную или недобрую птицу прочь от своего жилища, как, например, сороку или ворону, на которую он то налетает, как ястреб, в угон, то черкает сверху, как сокол; он протяжен и чист, когда болотный кулик летит спокойно и высоко, и превращается в хриплый стон, когда охотник или
собака приближаются к его гнезду или детям.
Кроме этих двух стариков да трех пузатых ребятишек в длинных рубашонках, Антоновых правнуков,
жил еще на барском дворе однорукий бестягольный мужичонка; он бормотал, как тетерев, и не был способен ни на что; не многим полезнее его была дряхлая
собака, приветствовавшая лаем возвращение Лаврецкого: она уже лет десять сидела на тяжелой цепи, купленной по распоряжению Глафиры Петровны, и едва-едва была в состоянии двигаться и влачить свою ношу.
Старик
жил крепко и редко куда показывался, а попасть к нему на заимку было трудно, — ее сторожила целая стая злющих
собак.
Сначала Дарья подумала, что Морок для Аннушки приехал, и нехорошо подумала про него, но это оказалось неверным: Морок чуть не поколотил Аннушку, так, за здорово
живешь, да и Аннушка грызлась с ним, как хорошая цепная
собака.
В конуре у калитки еще
жила старая цепная
собака, и более, казалось, никто не обитал в этом доме.
— Сейчас же убирайся отсюда, старая дура! Ветошка! Половая тряпка!.. Ваши приюты Магдалины-это хуже, чем тюрьма. Ваши секретари пользуются нами, как
собаки падалью. Ваши отцы, мужья и братья приходят к нам, и мы заражаем их всякими болезнями… Нарочно!.. А они в свою очередь заражают вас. Ваши надзирательницы
живут с кучерами, дворниками и городовыми, а нас сажают в карцер за то, что мы рассмеемся или пошутим между собою. И вот, если вы приехали сюда, как в театр, то вы должны выслушать правду прямо в лицо.
Теперь она кормит
жилами и обрезками мяса цепную
собаку Амура.
Зная, что у нас много водится дичи, он привез с собой и ружье, и
собаку, и всякий день ходил стрелять в наших болотах, около нижнего и верхнего пруда, где
жило множество бекасов, всяких куликов и куличков, болотных курочек и коростелей.
Такие люди иногда встречаются:
живут, служат, работают, женятся, умирают, от их присутствия остается такое же смутное впечатление, как от пробежавшей мимо
собаки.
— И казни ему не было, никакой! — глухо сказал Рыбин. — А надо бы его казнить, — вывести на народ и разрубить в куски и мясо его поганое бросить
собакам. Великие казни будут народом сделаны, когда встанет он. Много крови прольет он, чтобы смыть обиды свои. Эта кровь — его кровь, из его
жил она выпита, он ей хозяин.
Прощаясь с сестрой, Николай крепко пожал ей руку, и мать еще раз отметила простоту и спокойствие их отношений. Ни поцелуев, ни ласковых слов у этих людей, а относятся они друг к другу так душевно, заботливо. Там, где она
жила, люди много целуются, часто говорят ласковые слова и всегда кусают друг друга, как голодные
собаки.
Ты вот поди-ка, понаблюдай-ка: как
собака живет, что она думает, как хитрит, как страдает, как радуется.
Полковник Брем
жил в глубине двора, обнесенного высокой зеленой решеткой. На калитке была краткая надпись: «Без звонка не входить.
Собаки!!» Ромашов позвонил. Из калитки вышел вихрастый, ленивый, заспанный денщик.
И подлинно, он нравственно уединил себя от всех людей,
жил посреди их особняком, отказался от всякой дружбы, от всяких приязненных отношений, перестал быть человеком и сделал из себя царскую
собаку, готовую растерзать без разбора всякого, на кого Иоанну ни вздумалось бы натравить ее.
— А на что тебе знать, где эта
собака живет?
Вот дяденька Михаил Петрович (в просторечии «Мишка-буян»), который тоже принадлежал к числу «постылых» и которого дедушка Петр Иваныч заточил к дочери в Головлево, где он
жил в людской и ел из одной чашки с
собакой Трезоркой.
Жила себе
собака, спала на дворе, ела кухонные выброски и никакого особенного интереса ни в ком не возбуждала, однако всех знала и всех в остроге считала своими хозяевами.
В качестве постоянной острожной
собаки жил у нас, как уже и сказано было мною прежде, Шарик, умная и добрая
собака, с которой я был в постоянной дружбе.
В остроге во все мое время перебывало, однако же, случайно несколько животных. Кроме Гнедка, были у нас
собаки, гуси, козел Васька, да
жил еще некоторое время орел.
— Да не трясите стол!
Жить нельзя, гвозди-козыри,
собаки на мышах…
— Ну, валяй! Сначала — как надо: любезнейшая моя сестрица, здравствуйте на много лет — как надо! Теперь пиши: рубль я получил, только этого не надо и благодарю. Мне ничего не надо, мы
живем хорошо, — мы
живем вовсе не хорошо, а как
собаки, ну, ты про то не пиши, а пиши — хорошо! Она — маленькая, ей четырнадцать лет всего — зачем ей знать? Теперь пиши сам, как тебя учили…
— Ну, тоже и ее дело надо понять, — это дело — скудное, дело зимнее… И
собака любит, когда ее гладят, того боле — человек! Баба
живет лаской, как гриб сыростью. Ей поди самой стыдно, а — что делать? Тело просит холи и — ничего боле…
— Она старее поповой
собаки, — говорил Передонов убежденно, как нечто дельное. — Только вы, смотрите, никому не болтайте: до нее дойдет, худо будет. Она мажется и поросячью молодость себе в
жилы пускает, И не узнаешь, что старая. А уж ей сто лет.
— Жаль собаку-то! Девять лет
жила. Ну однако хорошо, что она меня цапнула. Вдруг бы тебя, а? Господи помилуй!
Я серьезно раздумался на эту благодарную тему и даже чувствовал какое-то приятное ожесточение: и
живите в светлых, высоких, теплых и сухих комнатах, смотрите в большие светлые окна, а я буду отсиживаться в своей конуре, как цепная
собака, которая когда-нибудь да сорвется с своей цепи.
Отправился с визитом к своему попу. Добрейший Михаил Сидорович, или отец Михаил, — скромнейший человек и запивушка, которого дядя мой, князь Одоленский, скончавшийся в схиме, заставлял когда-то хоронить его борзых
собак и поклоняться золотому тельцу, — уже не
живет. Вместо него священствует сын его, отец Иван. Я знал его еще семинаристом, когда он, бывало, приходил во флигель к покойной матушке Христа славить, а теперь он уж лет десять на месте и бородой по самые глаза зарос — настоящий Атта Троль.
— Нечего, — говорю, — плевать: он комичен немножко, а все-таки он русский человек, и пока вы его не дразнили, как
собаку, он
жил, служил и дело делал. А он, видно, врет-врет, да и правду скажет, что в вас русского-то только и есть, что квас да буженина.
— Пустое, брат, — отвечал запорожец, мигнув Алексею, — тащите его!.. иль нет!.. постой!.. Слушай, рыжая
собака! Если ты хочешь, чтоб я тебя помиловал, то говори всю правду; но смотри, лишь только ты заикнешься, так и петлю на шею!
Жив ли Юрий Дмитрич Милославский?