Неточные совпадения
Эффект, производимый речами княгини Мягкой, всегда был одинаков, и секрет производимого ею эффекта состоял в том, что она говорила хотя и не совсем кстати, как теперь, но
простые вещи, имеющие смысл. В обществе, где она
жила, такие слова производили действие самой остроумной шутки. Княгиня Мягкая не могла понять, отчего это так действовало, но знала, что это так действовало, и пользовалась этим.
— Это я не могу понять, — сказал Чичиков. — Десять миллионов — и
живет как
простой мужик! Ведь это с десятью мильонами черт знает что можно сделать. Ведь это можно так завести, что и общества другого у тебя не будет, как генералы да князья.
— Мне совестно наложить на вас такую неприятную комиссию, потому что одно изъяснение с таким человеком для меня уже неприятная комиссия. Надобно вам сказать, что он из
простых, мелкопоместных дворян нашей губернии, выслужился в Петербурге, вышел кое-как в люди, женившись там на чьей-то побочной дочери, и заважничал. Задает здесь тоны. Да у нас в губернии, слава богу, народ
живет не глупый: мода нам не указ, а Петербург — не церковь.
Впрочем, приезжий делал не всё пустые вопросы; он с чрезвычайною точностию расспросил, кто в городе губернатор, кто председатель палаты, кто прокурор, — словом, не пропустил ни одного значительного чиновника; но еще с большею точностию, если даже не с участием, расспросил обо всех значительных помещиках: сколько кто имеет душ крестьян, как далеко
живет от города, какого даже характера и как часто приезжает в город; расспросил внимательно о состоянии края: не было ли каких болезней в их губернии — повальных горячек, убийственных каких-либо лихорадок, оспы и тому подобного, и все так обстоятельно и с такою точностию, которая показывала более, чем одно
простое любопытство.
Высокой страсти не имея
Для звуков жизни не щадить,
Не мог он ямба от хорея,
Как мы ни бились, отличить.
Бранил Гомера, Феокрита;
Зато читал Адама Смита
И был глубокий эконом,
То есть умел судить о том,
Как государство богатеет,
И чем
живет, и почему
Не нужно золота ему,
Когда
простой продукт имеет.
Отец понять его не мог
И земли отдавал в залог.
Вперед, вперед, моя исторья!
Лицо нас новое зовет.
В пяти верстах от Красногорья,
Деревни Ленского,
живетИ здравствует еще доныне
В философической пустыне
Зарецкий, некогда буян,
Картежной шайки атаман,
Глава повес, трибун трактирный,
Теперь же добрый и
простойОтец семейства холостой,
Надежный друг, помещик мирный
И даже честный человек:
Так исправляется наш век!
Но что бы ни было, читатель,
Увы! любовник молодой,
Поэт, задумчивый мечтатель,
Убит приятельской рукой!
Есть место: влево от селенья,
Где
жил питомец вдохновенья,
Две сосны корнями срослись;
Под ними струйки извились
Ручья соседственной долины.
Там пахарь любит отдыхать,
И жницы в волны погружать
Приходят звонкие кувшины;
Там у ручья в тени густой
Поставлен памятник
простой.
Феклуша. Нельзя, матушка, без греха: в миру
живем. Вот что я тебе скажу, милая девушка: вас,
простых людей, каждого один враг смущает, а к нам, к странным людям, к кому шесть, к кому двенадцать приставлено; вот и надобно их всех побороть. Трудно, милая девушка!
«Жениться? Ну… зачем же нет?
Оно и тяжело, конечно,
Но что ж, он молод и здоров,
Трудиться день и ночь готов;
Он кое-как себе устроит
Приют смиренный и
простойИ в нем Парашу успокоит.
Пройдет, быть может, год-другой —
Местечко получу — Параше
Препоручу хозяйство наше
И воспитание ребят…
И станем
жить, и так до гроба
Рука с рукой дойдем мы оба,
И внуки нас похоронят...
— Чтобы вам было
проще со мной, я скажу о себе: подкидыш, воспитывалась в сиротском приюте, потом сдали в монастырскую школу, там выучилась золотошвейному делу, потом была натурщицей, потом [В раннем варианте чернового автографа после: потом — зачеркнуто: три года
жила с одним живописцем, натурщицей была, потом меня отбил у него один писатель, но я через год ушла от него, служила.] продавщицей в кондитерской, там познакомился со мной Иван.
—
Пожить с
простыми людьми.
Внезапно, но твердо он решил перевестись в один из провинциальных университетов, где
живут, наверное, тише и
проще. Нужно было развязаться с Нехаевой. С нею он чувствовал себя богачом, который, давая щедрую милостыню нищей, презирает нищую. Предлогом для внезапного отъезда было письмо матери, извещавшей его, что она нездорова.
Лидия пожала его руку молча. Было неприятно видеть, что глаза Варвары провожают его с явной радостью. Он ушел, оскорбленный равнодушием Лидии, подозревая в нем что-то искусственное и демонстративное. Ему уже казалось, что он ждал: Париж сделает Лидию более
простой, нормальной, и, если даже несколько развратит ее, — это пошло бы только в пользу ей. Но, видимо, ничего подобного не случилось и она смотрит на него все теми же глазами ночной птицы, которая не умеет
жить днем.
— Мы все очень
простые люди. Давайте
жить просто. Очень просто… как голуби. Кротко!
— Это пустяки, — небрежно сказала она. — Но ты видел, чем издревле
живут миллионы
простых людей.
— Замечательно — как вы не догадались обо мне тогда, во время студенческой драки? Ведь если б я был
простой человек, разве мне дали бы сопровождать вас в полицию? Это — раз. Опять же и то:
живет человек на глазах ваших два года, нигде не служит, все будто бы места ищет, а — на что
живет, на какие средства? И ночей дома не ночует. Простодушные люди вы с супругой. Даже боязно за вас, честное слово! Анфимьевна — та, наверное, вором считает меня…
В последний вечер пред отъездом в Москву Самгин сидел в Монастырской роще, над рекою, прислушиваясь, как музыкально колокола церквей благовестят ко всенощной, — сидел, рисуя будущее свое: кончит университет, женится на
простой, здоровой девушке, которая не мешала бы
жить, а
жить надобно в провинции, в тихом городе, не в этом, где слишком много воспоминаний, но в таком же вот, где подлинная и грустная правда человеческой жизни не прикрыта шумом нарядных речей и выдумок и где честолюбие людское понятней,
проще.
До приезда Райского жизнь ее покоилась на этих
простых и прочных основах, и ей в голову не приходило, чтобы тут было что-нибудь не так, чтобы она весь век
жила в какой-то «борьбе с противоречиями», как говорил Райский.
Легко
жить Ракитину: «Ты, — говорит он мне сегодня, — о расширении гражданских прав человека хлопочи лучше али хоть о том, чтобы цена на говядину не возвысилась; этим
проще и ближе человечеству любовь окажешь, чем философиями».
Около устья Уленгоу
жил удэгеец Сунцай. Это был типичный представитель своего народа. Он унаследовал от отца шаманство. Жилище его было обставлено множеством бурханов. Кроме того, он славился как хороший охотник и ловкий, энергичный и сильный пловец на лодках по быстринам реки. На мое предложение проводить нас до Сихотэ-Алиня Сунцай охотно согласился, но при условии, если я у него
простою один день.
Надобно на той же картинке нарисовать хоть маленький уголок дворца; он по этому уголку увидит, что дворец — это, должно быть, штука совсем уж не того масштаба, как строение, изображенное на картинке, и что это строение, действительно, должно быть не больше, как
простой, обыкновенный дом, в каких, или даже получше, всем следовало бы
жить.
— Да, да, — подхватили другие, — пусть они посмотрят, как мы
живем, мы люди
простые, дурному не научим, да и мы их посмотрим.
Немецкая наука, и это ее главный недостаток, приучилась к искусственному, тяжелому, схоластическому языку своему именно потому, что она
жила в академиях, то есть в монастырях идеализма. Это язык попов науки, язык для верных, и никто из оглашенных его не понимал; к нему надобно было иметь ключ, как к шифрованным письмам. Ключ этот теперь не тайна; понявши его, люди были удивлены, что наука говорила очень дельные вещи и очень
простые на своем мудреном наречии; Фейербах стал первый говорить человечественнее.
— Город… без того нельзя! сколько тут
простого народа
живет! — вставила свое слово и Агаша, простодушно связывая присутствие неприятного запаха с скоплением простонародья.
Впоследствии «
простая» вера разлетелась, и в моем воображении вставала скромная могила:
жил, надеялся, стремился, страдал и умер с мукой в душе за участь семьи… Какое значение имеет теперь его жизнь, его стремления и его «преждевременная» честность?..
— Получше себе взял, похуже мне оставил. Очень я обрадовалась Иванке, — уж больно люблю вас, маленьких! Ну, и приняли его, окрестили, вот он и
живет, хорош. Я его вначале Жуком звала, — он, бывало, ужжал особенно, — совсем жук, ползет и ужжит на все горницы. Люби его — он
простая душа!
Но правда выше жалости, и ведь не про себя я рассказываю, а про тот тесный, душный круг жутких впечатлений, в котором
жил, — да и по сей день
живет, —
простой русский человек.
— В наши-те годы одёжа куда красивей да богаче нынешней была! Одёжа богаче, а
жили —
проще, ладнее. Прошли времена, не воротятся! Ну, примеряй, рядись…
На ветвях дерев, в чаще зеленых листьев и вообще в лесу
живут пестрые, красивые, разноголосые, бесконечно разнообразные породы птиц: токуют глухие и
простые тетерева, пищат рябчики, хрипят на тягах вальдшнепы, воркуют, каждая по-своему, все породы диких голубей, взвизгивают и чокают дрозды, заунывно, мелодически перекликаются иволги, [Иволги имеют еще другой, противоположный крик или визг, пронзительный и неприятный для уха.
Найдите себе жену богатую да такую, чтоб любила вас так, как я;
живите с ней в радости, а я, девушка
простая, доживу, как-нибудь, скоротаю свой век, в четырех стенах сидя, проклинаючи свою жизнь».
Жил на свете рыцарь бедный,
Молчаливый и
простой,
С виду сумрачный и бледный,
Духом смелый и прямой.
— Мне кажется, что вас слишком уже поразил случай с вашим благодетелем, — ласково и не теряя спокойствия заметил старичок, — вы воспламенены… может быть, уединением. Если бы вы
пожили больше с людьми, а в свете, я надеюсь, вам будут рады, как замечательному молодому человеку, то, конечно, успокоите ваше одушевление и увидите, что всё это гораздо
проще… и к тому же такие редкие случаи… происходят, по моему взгляду, отчасти от нашего пресыщения, а отчасти от… скуки…
— А вот по этому самому… Мы люди
простые и
живем попросту. Нюрочку я считаю вроде как за родную дочь, и
жить она у нас же останется, потому что и деться-то ей некуда. Ученая она, а тоже
простая… Девушка уж на возрасте, и пора ей свою судьбу устроить. Ведь правильно я говорю? Есть у нас на примете для нее и подходящий человек…
Простой он, невелико за ним ученье-то, а только, главное, душа в ём добрая и хороших родителей притом.
В своей чересчур скромной обстановке Женни, одна-одинешенька, додумалась до многого. В ней она решила, что ее отец
простой, очень честный и очень добрый человек, но не герой, точно так же, как не злодей; что она для него дороже всего на свете и что потому она станет
жить только таким образом, чтобы заплатить старику самой теплой любовью за его любовь и осветить его закатывающуюся жизнь. «Все другое на втором плане», — думала Женни.
— Ах, третье, — ответила грустно артистка, — третье
проще простого. В прошлогоднем сезоне я
жила в Ницце и вот видела на открытой сцене, во Фрежюссе, «Кармен» с участием Сесиль Кеттен, которая теперь, — артистка искренно перекрестилась, — умерла… не знаю, право, к счастью или к несчастью для себя?
Впоследствии понял я высокий смысл этих
простых слов, которые успокоивают всякое волненье, усмиряют всякий человеческий ропот и под благодатною силою которых до сих пор
живет православная Русь. Ясно и тихо становится на душе человека, с верою сказавшего и с верою услыхавшего их.
Генерал попробовал не расчесться с Антоном, но расчелся; затем он попробовал потребовать от него отчета по лесной операции; но так как Антон действовал без доверенности, в качестве
простого рабочего, то и в требовании отчета получен был отказ. В довершение всего, девица Евпраксея сбежала, и на вопрос"куда?"генералу было ответствовано, что к Антону Валерьянычу, у которого она
живет"вроде как в наложницах".
— Да-с, но ведь факты, на которые вы указали, — ни больше ни меньше, как
простые формальности. И даже печальные формальности, прибавлю я от себя. Их, конечно, мог бы с успехом выполнить и становой пристав; но ведь не в них собственно заключается миссия юриста, а в чем-то другом. Следствие будет мертво, если в него не вложен дух
жив. А вот этот-то дух
жив именно и дается юридическим образованием. Только юридическим образованием, а не рутиною-с.
— Помилуйте! да у меня в Соломенном и сейчас турецкий дворянин
живет, и фамилия у него турецкая — Амурадов! — обрадовался Павел Матвеич, — дедушку его Потемкин
простым арабчонком вывез, а впоследствии сто душ ему подарил да чин коллежского асессора выхлопотал. Внук-то, когда еще выборы были, три трехлетия исправником по выборам прослужил, а потом три трехлетия под судом состоял — лихой!
Рассказывал он о
простых вещах — о семейной жизни, о детях, о торговле, о полиции, о ценах на хлеб и мясо — обо всем, чем люди
живут изо дня в день.
Местечко, где мы
жили, называлось Княжье-Вено, или,
проще, Княж-городок. Оно принадлежало одному захудалому, но гордому польскому роду и представляло все типические черты любого из мелких городов Юго-западного края, где, среди тихо струящейся жизни тяжелого труда и мелко-суетливого еврейского гешефта, доживают свои печальные дни жалкие останки гордого панского величия.
— Не знаю; только вряд ли домой попадешь… А знаете ли вы, за что он под суд попал? Дело очень
простое: мужичонка он простоватый, несмышленый, и
жил в большой бедности…
«…Нет, нынче не то, что было в прежнее время; в прежнее время народ как-то
проще, любовнее был. Служил я, теперича, в земском суде заседателем, триста рублей бумажками получал, семейством угнетен был, а не хуже людей
жил. Прежде знали, что чиновнику тоже пить-есть надо, ну, и место давали так, чтоб прокормиться было чем… А отчего? оттого, что простота во всем была, начальственное снисхождение было — вот что!
Людмила Михайловна тронулась. Обещала переговорить с содержательницей пансиона, которая в настоящее время
жила в деревне, нельзя ли устроить так, чтоб «виноватая»
прожила у нее хоть без жалованья, в качестве
простой прислуги, те критические месяцы, по окончании которых должна была обнаружиться ее"вина".
— Истинно вам говорю: глядишь это, глядишь, какое нынче везде озорство пошло, так инда тебя ножом по сердцу полыснет! Совсем
жить невозможно стало. Главная причина: приспособиться никак невозможно. Ты думаешь: давай буду
жить так! — бац!
живи вот как! Начнешь
жить по-новому — бац!
живи опять по-старому! Уж на что я
простой человек, а и то сколько раз говорил себе: брошу Красный Холм и уеду
жить в Петербург!
14 вдобавок эти делишки, вместе с делишками других столь же
простых людей, не бесполезны и для страны, в которой я
живу.
Кажется, что может быть
проще мысли, что
жить в среде людей довольных и небоящихся гораздо удобнее, нежели быть окруженным толпою ропщущих и трепещущих несчастливцев, — однако ж с каким упорством торжествующая практика держится совершенно противоположных воззрений!
— Она умерла, друг мой; году после отца не
жила. Вот любила так любила, не по-нашему с тобой, а потому именно, что была очень
простая и непосредственная натура… Вина тоже, дядя, дайте нам: я хочу, чтоб Жак у меня сегодня пил… Помнишь, как пили мы с тобой, когда ты сделался литератором? Какие были счастливые минуты!.. Впрочем, зачем я это говорю? И теперь хорошо! Ступайте, дядя.
— Дело, кажется,
простое, — сказал дядя, — а они бог знает что заберут в голову… «разумно-деятельная толпа»!! Право, лучше бы тебе остаться там.
Прожил бы ты век свой славно: был бы там умнее всех, прослыл бы сочинителем и красноречивым человеком, верил бы в вечную и неизменную дружбу и любовь, в родство, счастье, женился бы и незаметно дожил бы до старости и в самом деле был бы по-своему счастлив; а по-здешнему ты счастлив не будешь: здесь все эти понятия надо перевернуть вверх дном.
Как устаешь там
жить и как отдыхаешь душой здесь, в этой
простой, несложной, немудреной жизни! Сердце обновляется, грудь дышит свободнее, а ум не терзается мучительными думами и нескончаемым разбором тяжебных дел с сердцем: и то, и другое в ладу. Не над чем задумываться. Беззаботно, без тягостной мысли, с дремлющим сердцем и умом и с легким трепетом скользишь взглядом от рощи к пашне, от пашни к холму, и потом погружаешь его в бездонную синеву неба».