Неточные совпадения
— Вы подумайте — насколько безумное это занятие при кратком сроке жизни нашей! Ведь вот какая штука, ведь жизни человеку в обрез дано. И все больше людей
живет так, что все дни ихней жизни — постные пятницы. И — теснота! Ни вору, ни честному — ногу поставить некуда, а ведь человек желает
жить в некотором
просторе и
на твердой почве. Где она, почва-то?
Тут все в войне: жена с мужем — за его самовольство, муж с женой — за ее непослушание или неугождение; родители с детьми — за то, что дети хотят
жить своим умом; дети с родителями — за то, что им не дают
жить своим умом; хозяева с приказчиками, начальники с подчиненными воюют за то, что одни хотят все подавить своим самодурством, а другие не находят
простора для самых законных своих стремлений; деловые люди воюют из-за того, чтобы другой не перебил у них барышей их деятельности, всегда рассчитанной
на эксплуатацию других; праздные шатуны бьются, чтобы не ускользнули от них те люди, трудами которых они задаром кормятся, щеголяют и богатеют.
Мы
живем розно — я остался
на старой известной вам квартире; теперь у меня такой
простор, что в городе поговаривают уже о новой женитьбе, но вы этому не верьте.
— И как это ты
проживешь, ничего не видевши! — кручинилась она, — хотя бы у колонистов
на лето папенька с маменькой избушку наняли. И недорого, и, по крайности, ты хоть настоящую траву, настоящее деревцо увидал бы,
простор узнал бы, здоровья бы себе нагулял, а то ишь ты бледный какой! Посмотрю я
на тебя, — и при родителях ровно ты сирота!
Но все это хорошо там, где
живут на раздолье,
на просторе, болеют редко и где доктор — больше роскошь, чем необходимость.
— А для вида — и совсем нехорошо выйдет. Помилуйте, какой тут может быть вид!
На днях у нас обыватель один с теплых вод вернулся, так сказывал: так там чисто
живут, так чисто, что плюнуть боишься: совестно! А у нас разве так возможно? У нас, сударь, доложу вам,
на этот счет полный
простор должен быть дан!
Матвей глядел
на все это со смешанным чувством: чем-то родственным веяло
на него от этого
простора, где как будто еще только закипала первая борьба человека с природой, и ему становилось грустно: так же вот где-нибудь
живут теперь Осип и Катерина, а он… что будет с ним в неведомом месте после всего, что он наделал?
Сатин. «Все, милачок, все, как есть, для лучшего
живут! Потому-то всякого человека и уважать надо… неизвестно ведь нам, кто он такой, зачем родился и чего сделать может… может, он родился-то
на счастье нам… для большой нам пользы?.. Особливо же деток надо уважать… ребятишек! Ребятишкам —
простор надобен! Деткам-то
жить не мешайте… Деток уважьте!»
— Отродясь не врал, а тут вру… — бормочет Денис, мигая глазами. — Да нешто, ваше благородие, можно без грузила? Ежели ты живца или выполозка
на крючок сажаешь, то нешто он пойдет ко дну без грузила? Вру… — усмехается Денис. — Чёрт ли в нем, в живце-то, ежели поверху плавать будет! Окунь, щука, налим завсегда
на донную идет, а которая ежели поверху плавает, то ту разве только шилишпер схватит, да и то редко… В нашей реке не
живет шилишпер… Эта рыба
простор любит.
Оттого и
жили на полной свободе, в широком
просторе, ровно орел в поднебесье, ровно щука в воде.
Дома в Туле: после грязи, тесноты, некрашеных полов и невкусной еды —
простор, чистота, вкусная еда. Помню, раз, после обеда: были ленивые щи со сметаной и ватрушками, жареные цыплята с молодым картофелем и малосольными огурцами. Сел после обеда в кресло с газетой, закурил, — и всего охватило блаженство: как хорошо
жить на свете! Особенно, — когда жареные цыплята и малосольные огурцы!
Из передней, где Тася сняла свое меховое пальтецо, она прошла в гостиную с двумя арками, сквозь которые виднелась большая столовая. Стол накрыт был к завтраку, приборов
на шестнадцать. Гостиная с триповой мебелью, ковром, лампой, картинами и столовая с ее
простором и иностранной чистотой нравились Тасе. Пирожков говорил ей, что
живет совершенно, как в Швейцарии, в каком-нибудь"пансионе", завтракает и обедает за табльдотом, в обществе иностранцев, очень доволен кухней.
Казак
на все только рукою махнул и с тех пор
жил с своею Керасивною в мире и согласии, оставляя ее
на всей ее воле и
просторе, которыми она и пользовалась как знала.