Неточные совпадения
— Какое
рабство! — сказал Райский. — И так всю жизнь
прожить, растеряться
в мелочах! Зачем же, для какой цели эти штуки, бабушка, делает кто-то, по вашему мнению, с умыслом? Нет, я отчаиваюсь воспитать вас… Вы испорчены!
Это было не живое
рабство, как то, которое было отменено
в 61-м году,
рабство определенных лиц хозяину, но
рабство общее всех безземельных или малоземельных крестьян большим землевладельцам вообще и преимущественно, а иногда и исключительно тем, среди которых
жили крестьяне.
—
Рабство… а если мне это нравится? Если это у меня
в крови — органическая потребность
в таком
рабстве? Возьмите то, для чего
живет заурядное большинство: все это так жалко и точно выкроено по одной мерке. А стоит ли
жить только для того, чтобы
прожить, как все другие люди… Вот поэтому-то я и хочу именно
рабства, потому что всякая сила давит… Больше: я хочу, чтобы меня презирали и… хоть немножечко любили…
Глупо или притворно было бы
в наше время денежного неустройства пренебрегать состоянием. Деньги — независимость, сила, оружие. А оружие никто не бросает во время войны, хотя бы оно и было неприятельское, Даже ржавое.
Рабство нищеты страшно, я изучил его во всех видах,
живши годы с людьми, которые спаслись,
в чем были, от политических кораблекрушений. Поэтому я считал справедливым и необходимым принять все меры, чтоб вырвать что можно из медвежьих лап русского правительства.
Да, надо
жить! Надо нести иго жизни с осторожностью, благоразумием и даже стойкостью. Раб — дипломат по необходимости; он должен как можно чаще повторять себе:"
Жить!
жить надо" — потому что
в этих словах заключается отпущение его совести, потому что
в них утопают всевозможные жизненные программы, начиная свободой и кончая
рабством.
У этого человека все курортное лакейство находится
в рабстве; он
живет не
в конуре, а занимает апартамент; спит не на дерюге, а на тончайшем белье; обедает не за табльдотом, а особо жрет что-то мудреное; и
в довершение всего жена его гуляет на музыке под руку с сановником.
И потому даже и
в этом случае выгоднее рисковать тем, что меня сошлют, запрут
в тюрьму и даже казнят, чем тем, что по моей же вине я
проживу всю жизнь
в рабстве у дурных людей, могу быть разорен вторгнувшимся неприятелем, им по-дурацки искалечен и убит, отстаивая пушку, или никому не нужный клочок земли, или глупую тряпку, называемую знаменем.
Рабство было противно всем тем нравственным началам, которые проповедовал Платон и Аристотель, а между тем ни тот, ни другой не видели этого, потому что отрицание
рабства разрушало всю ту жизнь, которой они
жили. То же происходит и
в нашем мире.
Живет спокойно такой человек: вдруг к нему приходят люди и говорят ему: во-1-х, обещайся и поклянись нам, что ты будешь рабски повиноваться нам во всем том, что мы предпишем тебе, и будешь считать несомненной истиной и подчиняться всему тому, что мы придумаем, решим и назовем законом; во-вторых, отдай часть твоих трудов
в наше распоряжение; мы будем употреблять эти деньги на то, чтобы держать тебя
в рабстве и помешать тебе противиться насилием нашим распоряжениям; в-3-х, избирай и сам избирайся
в мнимые участники правительства, зная при этом, что управление будет происходить совершенно независимо от тех глупых речей, которые ты будешь произносить с подобными тебе, и будет происходить по нашей воле, по воле тех,
в руках кого войско; в-четвертых,
в известное время являйся
в суд и участвуй во всех тех бессмысленных жестокостях, которые мы совершаем над заблудшими и развращенными нами же людьми, под видом тюремных заключений, изгнаний, одиночных заключений и казней.
Вспомним, братцы, россов славу
И пойдем врагов разить!
Защитим свою державу:
Лучше смерть — чем
в рабстве жить!
Его идеал «свободной жизни» определителен: это — свобода от всех этих исчисленных цепей
рабства, которыми оковано общество, а потом свобода — «вперить
в науки ум, алчущий познаний», или беспрепятственно предаваться «искусствам творческим, высоким и прекрасным», — свобода «служить или не служить», «
жить в деревне или путешествовать», не слывя за то ни разбойником, ни зажигателем, и — ряд дальнейших очередных подобных шагов к свободе — от несвободы.
— Было время, и вы помните его, — продолжала Марфа, — когда мать ваша
жила единственно для супруга и семейства
в тишине дома своего, боялась шума народного и только
в храмы священные ходила по стогнам, не знала ни вольности, ни
рабства, не знала, повинуясь сладкому закону любви, что есть другие законы
в свете, от которых зависит счастие и бедствие людей.
Следует ли смиренно покориться этим нареканиям, или решиться остановить их, возвысив голос для свободной русской речи? Лучше погибнуть подозреваемыми
в человеческом достоинстве, чем
жить с позорным знаком
рабства на лбу, чем слушать, как нас обвиняют
в добровольном порабощении.
Стоит только, отрешившись от принимаемого на веру лжеучения, и взглянуть на положение человека, живущего
в государстве, — к какому бы самому деспотическому или самому демократическому государству он ни принадлежал, — чтобы ужаснуться на ту степень
рабства,
в котором
живут теперь люди, воображая, что они свободны.
«Ибо все, водимые Духом Божиим, суть сыны Божий. Потому что вы не приняли Духа
рабства, чтобы опять
жить в страхе, но приняли духа усыновлений, которым взываем: Авва, Отче! Сей самый Дух свидетельствует духу нашему, что мы — дети Божий» (Рим. 8:12-4). «А как вы сыны, то Бог послал
в сердца ваши Духа Сына Своего, вопиющего: Авва, Отче!» (Гал. 4:3–6), а от небесного Отца «именуется всякое отечество на небесах и на земле» (Ефес. 3:15).
— И с ней я должен
жить под одной кровлей!.. Я не могу крикнуть ей: «убийца!» Не смею обвинить ее
в этом преступлении явно, хотя не сомневаюсь
в том, что она совершила его… Я должен даже
жить с ней как с женой, так как порабощен ею и не
в силах сбросить с себя оковы этого
рабства, одна смерть только освободит меня от них. Господи, умери мою жизнь!..
— На том пространстве, которое вам угодно было отмежевать Польше, вижу я только с двух концов цепи два далеко разрозненные звена — два класса: один высший, панский, другой — низший, крестьянский. С одной стороны, власть неограниченная, богатство, образование, сила, с другой — безмолвное унижение, бедность, невежество,
рабство, какого у нас
в России не бывало. Вы, Михайло Аполлоныч, долго
пожили в белорусском крае, вы знаете лучше меня быт тамошнего крестьянина.