Неточные совпадения
— За то, что вы выдумали
мучения. Я не выдумывала их, они случились, и я наслаждаюсь тем, что уж прошли, а вы готовили их и наслаждались заранее. Вы — злой! за это я вас и упрекала. Потом…
в письме вашем играют мысль, чувство… вы
жили эту ночь и утро не по-своему, а как хотел, чтоб вы
жили, ваш друг и я, — это во-вторых; наконец, в-третьих…
— Оставить счастье
в его руках, оставить его гордым обладателем… о! может ли остановить меня какая-нибудь угроза? Вы не знаете моих
мучений! вы не любили никогда, если думали помешать мне этой холодной моралью…
в ваших
жилах течет молоко, а не кровь…
Смерть, должно быть, произошла мгновенно; никакого смертного
мучения не замечалось
в лице; выражение было спокойное, почти счастливое, только бы
жить.
Скажите, чтоб он не беспокоился обо мне, что я лучше хочу есть черный хлеб и
жить в избе у отца, чем быть причиною его здешних
мучений.
— Вы не жизнь строили — вы помойную яму сделали! Грязищу и духоту развели вы делами своими. Есть у вас совесть? Помните вы бога? Пятак — ваш бог! А совесть вы прогнали… Куда вы ее прогнали? Кровопийцы! Чужой силой
живете… чужими руками работаете! Сколько народу кровью плакало от великих дел ваших? И
в аду вам, сволочам, места нет по заслугам вашим… Не
в огне, а
в грязи кипящей варить вас будут. Веками не избудете
мучений…
— Santa Maria! [Святая Мария! (итал.)] Что вы говорите? Знаете ли, что наш Данте
в своей «Divina comedia» [«Божественной комедии» (итал.)], описывая разнородные
мучения ада,
в числе самых ужаснейших полагает именно то, о котором вы говорите. И
в этой земле
живут люди!
Три года
прожил я
в адских
мучениях, как вдруг услышал, что она здесь; бросил все, бросил службу, все надежды на будущность и приехал сюда, чтоб только
жить близ этой женщины, видеться с нею; но и на этот раз удачи нет.
И с сознанием этим, да еще с болью физической, да еще с ужасом надо было ложиться
в постель и часто не спать от боли большую часть ночи. А на утро надо было опять вставать, одеваться, ехать
в суд, говорить, писать, а если и не ехать, дома быть с теми же двадцатью четырьмя часами
в сутках, из которых каждый был
мучением. И
жить так на краю погибели надо было одному, без одного человека, который бы понял и пожалел его.
Для того, чтобы
жить и не мучиться, надо надеяться на радости впереди себя. А какая же может быть надежда радости, когда впереди только старость и смерть? Как же быть? А так: чтобы полагать свою жизнь не
в телесных благах, а
в духовных, не
в том, чтобы становиться ученее, богаче, знатнее, а
в том, чтобы становиться всё добрее и добрее, любовнее и любовнее, всё больше и больше освобождаться от тела, — тогда и старость и смерть станут не пугалом и
мучением, а тем самым, чего желаешь.
Так посреди мира
мучений спокойно
живет в своей отдельности человек, доверчиво опираясь на principium individuationis, на восприятие жизни
в формах времени и пространства: безграничный мир, всюду исполненный страдания,
в бесконечном прошедшем,
в бесконечном будущем, ему чужд, даже кажется ему фантазией; действительно для него только одно — узкое настоящее, ближайшие цели, замкнутые горизонты.
— Жизнь отвратительна! — продолжал он. — Мерзость ее есть ее закон, непоколебимый, постоянный!.. Она дана человеку
в наказание за его пошлость…Милая красотка! Если бы я так глубоко не сознавал своей пошлости, я давно бы отправился на тот свет. Хватило бы пуль…Мучайся, говорю себе, Артур! Ты достоин этих
мучений! Получи, Артур, должное! Научись и ты, девочка, философствовать сама с собой
в таком роде…Легче
жить при таком уменье…
Я согласен терпеть всякие
мучения,
жить в пустыне без матери, кормить медведей из собственных рук, но только сначала съесть бы хоть один пирожок с капустой!
Придя домой, я, чтобы не видеть, как ужинают, поскорее ложусь
в постель и, закрывши глаза, мечтаю о том, как хорошо было бы претерпеть
мучения от какого-нибудь Ирода или Диоскора,
жить в пустыне и, подобно старцу Серафиму, кормить медведей,
жить в келии и питаться одной просфорой, раздать имущество бедным, идти
в Киев.
С самого того срока, 12-го августа, когда он уверился
в том, что ему бояться нечего и некого, что Бога нет и что теперь ничто ему не помешает
жить вполне
в свое удовольствие, не только отпали все его удовольствия, но из всех удовольствий сделались
мучения.