Неточные совпадения
Все это приняло
в глазах Самгина определенно трагикомический характер, когда он убедился, что верхний этаж дома, где
жил овдовевший доктор Любомудров, —
гнездо людей другого типа и, очевидно, явочная квартира местных большевиков.
Однажды, когда Привалов сидел у Бахаревых, зашла речь о старухе Колпаковой, которая
жила в своем старом, развалившемся
гнезде, недалеко от бахаревского дома.
Ей так надоело
жить в чужих людях, у всех на виду, а тут был свой угол, свое
гнездо.
Несомненная истина, что на горелом месте никакая птица
гнезда не вьет; иногда это может показаться несправедливым, потому что птица
живет и выводится, очевидно, на паленых степях; но я внимательным изысканием убедился, что
гнездо всегда свивается на месте не паленом, хотя бы оно было величиною
в сажень, даже менее, и обгорело со всех сторон.
Сделать их ручными весьма легко, особенно если вынуть голубят из
гнезда еще не совсем оперившихся: надобно только посадить их
в просторную клетку, деревянную или из сетки (это все равно), и хорошенько кормить хлебными зернами; достигнув полного возраста, они начнут выводить детей и
жить, как дворовые голуби.
«веретён, веретён!» Сходство это, впрочем, совершенно произвольно, да и крик болотного кулика весьма разнообразен: он очень короток и
жив, когда кулик гонит какую-нибудь хищную или недобрую птицу прочь от своего жилища, как, например, сороку или ворону, на которую он то налетает, как ястреб,
в угон, то черкает сверху, как сокол; он протяжен и чист, когда болотный кулик летит спокойно и высоко, и превращается
в хриплый стон, когда охотник или собака приближаются к его
гнезду или детям.
Многие охотники сказывали мне, что лебеди не только постоянно
живут, но и выводят детей
в разных уездах Оренбургской губернии и особенно по заливным, волжским озерам, начиная от Царицына до Астрахани; что
гнезда вьют они
в густых камышах; что лебедь разделяет с лебедкою все попечения о детях, что молодых у них бывает только по два (а другие уверяют, будто по три и по четыре) и что по волжским рукавам, при впадении этой реки
в море, лебеди
живут несчетными стадами.
Если скажем, что болотная птица та, которая не только выводится, но и
живет постоянно
в болоте, то, кроме болотных кур, погонышей, бекасов, дупелей и гаршнепов, все остальное многочисленное сословие куликов и куличков не
живeт
в болоте, а только выводит детей; некоторые из них даже и
гнезда вьют на сухих берегах рек и речек.
Старуха сдалась, потому что на Фотьянке деньги стоили дорого. Ястребов действительно дал пятнадцать рублей
в месяц да еще сказал, что будет
жить только наездом. Приехал Ястребов на тройке
в своем тарантасе и произвел на всю Фотьянку большое впечатление, точно этим приездом открывалась
в истории кондового варнацкого
гнезда новая эра. Держал себя Ястребов настоящим барином и сыпал деньгами направо и налево.
Да и негде было видеть сотрудников «Московских ведомостей» — они как-то
жили своей жизнью, не знались с сотрудниками других газет, и только один из них, театральный рецензент С.
В. Флеров (Васильев), изящный и скромный, являлся на всех премьерах театров, но он ни по наружности, ни по взглядам, ни по статьям не был похож на своих соратников по изданию, «птенцов
гнезда Каткова» со Страстного бульвара.
Из Кельна Егор Егорыч вознамерился проехать с Сусанной Николаевной по Рейну до Майнца, ожидая на этом пути видеть, как Сусанна Николаевна станет любоваться видами поэтической реки Германии; но недуги Егора Егорыча лишили его этого удовольствия, потому что, как только мои путники вошли на пароход, то на них подул такой холодный ветер, что Антип Ильич поспешил немедленно же увести своего господина
в каюту; Сусанна же Николаевна осталась на палубе, где к ней обратился с разговором болтливейший из болтливейших эльзасцев и начал ей по-французски объяснять, что виднеющиеся местами замки на горах называются разбойничьими
гнездами, потому что
в них прежде
жили бароны и грабили проезжавшие по Рейну суда, и что
в их даже пароход скоро выстрелят, — и действительно на одном повороте Рейна раздался выстрел.
По реке и окружающим ее инде болотам все породы уток и куликов, гуси, бекасы, дупели и курахтаны вили свои
гнезда и разнообразным криком и писком наполняли воздух; на горах же, сейчас превращавшихся
в равнины, покрытые тучною травою, воздух оглашался другими особенными свистами и голосами; там водилась во множестве вся степная птица: дрофы, журавли, стрепета, кроншнепы и кречетки; по лесистым отрогам
жила бездна тетеревов; река кипела всеми породами рыб, которые могли сносить ее студеную воду: щуки, окуни, голавли, язи, даже кутема и лох изобильно водились
в ней; всякого зверя и
в степях и лесах было невероятное множество; словом сказать: это был — да и теперь есть — уголок обетованный.
Били две новых шахты, потому что
в старой золото уже «пообилось» и только шло богатыми
гнездами там, где отдельные
жилы золотоносного кварца выклинивались, то есть сходились
в одну.
Были тогда куроцапы оседлые, которые
жили в своих
гнездах и куроцапствовали
в границах, указанных планами генерального межевания, и были куроцапы кочующие, облеченные доверием, которые разъезжали по дорогам и наблюдали, чтобы основы оседлого куроцапства пребывали незыблемыми.
Сначала я предполагал устроить помещение для нас обоих, для меня и Маши,
в боковом флигеле, против флигеля госпожи Чепраковой, но
в нем, как оказалось, издавна
жили голуби и утки, и очистить его было невозможно без того, чтобы не разрушить множества
гнезд.
Стали Ворона с Канарейкой
жить да поживать
в одном
гнезде. Ворона хоть и любила иногда поворчать, но была птица не злая. Главным недостатком
в ее характере было то, что она всем завидовала, а себя считала обиженной.
— С тобою
в провожатые я не пошлю своих упреков. Я виноват во всем. Я думал, если я соединю
в одном
гнезде два горя, два духа, у которых общего так мало с миром, как у меня и у тебя, то наконец они поймут друг друга. Я, сирота седой, хотел ожить, глядясь
в твои глаза, Мария, и как урод обезобразил зеркало своим лицом. Не ожил я, и ты завяла. Ты хочешь умереть, а я хочу тебе дать жизнь. Хотела бы ты
жить с ним? с тем… кого любила?
Пожили мы тогда
в Екатеринбурге, долго ли, коротко ли, а потом Аркадий Павлыч и говорит: «Ну, теперь мы с тобой
в самое
гнездо поедем, откуда это золото идет».
— А ведь как хорошо
в отцовском-то бы доме
жить! Тепло, привольно;
гнездо свое.
— Умные люди должны
жить кучей, как, примерно, пчелы
в улье или осы
в гнездах. Государево царство…
Затем этот опальный, всеми позабытый дворянский род до царствования Петра Первого широко
жил в своем родном
гнезде —
в селе Плодомасове.
Вообще никакие благородные чувства им не известны; они
живут хищничеством и душат маленьких воробьев
в самых их
гнездах.
Посреди села находился небольшой пруд, вечно покрытый гусиным пухом, с грязными, изрытыми берегами; во ста шагах от пруда, на другой стороне дороги, высился господский деревянный дом, давно пустой и печально подавшийся набок; за домом тянулся заброшенный сад;
в саду росли старые, бесплодные яблони, высокие березы, усеянные вороньими
гнездами; на конце главной аллеи,
в маленьком домишке (бывшей господской бане)
жил дряхлый дворецкий и, покрёхтывая да покашливая, каждое утро, по старой привычке, тащился через сад
в барские покои, хотя
в них нечего было стеречь, кроме дюжины белых кресел, обитых полинялым штофом, двух пузатых комодов на кривых ножках, с медными ручками, четырех дырявых картин и одного черного арапа из алебастра с отбитым носом.
И
жили бы прожженные особняком, словно прокаженные, а не стали бы
в культурные
гнезда залезать и культурных птенцов оттуда таскать.
Ты
жив!.. Ты
жив, и каждый камень твой —
Заветное преданье поколений.
Бывало, я у башни угловой
Сижу
в тени, и солнца луч осенний
Играет с мохом
в трещине сырой,
И из
гнезда, прикрытого карнизом,
Касатки вылетают, верхом, низом
Кружатся, вьются, чуждые людей.
И я, так полный волею страстей,
Завидовал их жизни безызвестной,
Как упованье вольной, поднебесной.
И вы, вы все, которым столько раз
Я подносил приятельскую чашу, —
Какая буря
в даль умчала вас?
Какая цель убила юность вашу?
Я здесь один. Святой огонь погас
На алтаре моем. Желанье славы,
Как призрак, разлетелося. Вы правы:
Я не рожден для дружбы и пиров…
Я
в мыслях вечный странник, сын дубров,
Ущелий и свободы, и, не зная
Гнезда,
живу, как птичка кочевая.
В Гнездах всего тридцать два двора, я
прожил здесь уже два месяца с лишком, знаю всех хозяев, все истории, связи, степени родства, знаю и перечисленных Досекиным друзей старого начётчика.
А там судьба позаботилась приготовить родимое
гнездо,
в котором можно
жить на чужой счет…
Мне жутко было видеть
в таком писателе, как И.С., какую-то добровольную отчужденность от родины. Это не было настроение изгнанника, эмигранта, а скорее человека, который примостился к чужому
гнезду, засел
в немецком курорте (он
жил в Бадене уже с 1863 года) и не чувствует никакой особой тяги к «любезному отечеству».
Меня до сих пор удивляет тот тон откровенности, Скакой Иван Сергеевич мне, незнакомому человеку, чуть не на двадцать лет моложе его, стал говорить, как он должен будет отказаться от писательства главным образом потому, что не «свил своего собственного
гнезда», а должен был «примоститься к чужому», намекая на свою связь с семейством Виардо. А
живя постоянно за границей, ой по свойству своего дарования не
в состоянии будет ничего «сочинять из себя самого».
— Это так и должно быть, — ответил им Ермий. — Не мешайте им вить свои
гнезда. Птицы должны
жить в скале, а человек должен служить человеку. У вас много забот; я хочу помогать вам. Хил я, но стану делать по силам. Доверьте мне ваших коз, я буду их выгонять и пасти, а когда возвращусь с стадом, вы дайте мне тогда хлеба и сыра.
Горцы отлично знают природу своего дикого края и имеют Я преострое зрение: они определили нам, что этот рой только что отроился от старого
гнезда, которое
живет здесь же где-нибудь
в горной трещине, и что там у них должен быть мед.