Неточные совпадения
Один Захар, обращающийся всю
жизнь около своего барина, знал еще подробнее весь его
внутренний быт; но он был убежден, что они с барином дело делают и
живут нормально, как должно, и что иначе
жить не следует.
«Господи, какая невыносимая тоска! Слабость ли это или мое законное право? Неужели мне считать
жизнь оконченною, неужели всю готовность труда, всю необходимость обнаружения держать под спудом, пока потребности заглохнут, и тогда начать пустую
жизнь? Можно было бы
жить с единой целью
внутреннего образования, но середь кабинетных занятий является та же ужасная тоска. Я должен обнаруживаться, — ну, пожалуй, по той же необходимости, по которой пищит сверчок… и еще годы надобно таскать эту тяжесть!»
Это не было ни отчуждение, ни холодность, а
внутренняя работа — чужая другим, она еще себе была чужою и больше предчувствовала, нежели знала, что в ней. В ее прекрасных чертах было что-то недоконченное, невысказавшееся, им недоставало одной искры, одного удара резцом, который должен был решить, назначено ли ей истомиться, завянуть на песчаной почве, не зная ни себя, ни
жизни, или отразить зарево страсти, обняться ею и
жить, — может, страдать, даже наверное страдать, но много
жить.
Я
живу тогда, может быть, странной, но глубокой, чудесной
внутренней жизнью.
В самом простом виде дело происходило так: люди
жили племенами, семьями, родами и враждовали, насиловали, разоряли, убивали друг друга. Насилия эти происходили в малых и больших размерах: личность боролась с личностью, племя с племенем, семья с семьей, род с родом, народ с народом. Бòльшие, сильнейшие совокупности завладевали слабейшими, и чем больше и сильнее становилась совокупность людей, тем меньше происходило в ней
внутренних насилий и тем обеспеченнее казалась продолжительность
жизни совокупности.
Под действительною
жизнью, конечно, понимаются не только отношения человека к предметам и существам объективного мира, но и
внутренняя жизнь человека; иногда человек
живет мечтами, — тогда мечты имеют для него (до некоторой степени и на некоторое время) значение чего-то объективного; еще чаще человек
живет в мире своего чувства; эти состояния, если достигают интересности, также воспроизводятся искусством.
Отец Сергий
жил шестой год в затворе. Ему было сорок девять лет.
Жизнь его была трудная. Не трудами поста и молитвы, это были не труды, а
внутренней борьбой, которой он никак не ожидал. Источников борьбы было два: сомнение и плотская похоть. И оба врага всегда поднимались вместе. Ему казалось, что это были два разные врага, тогда как это был один и тот же. Как только уничтожалось сомненье, так уничтожалась похоть. Но он думал, что это два разные дьявола, и боролся с ними порознь.
Отец Сергий уже несколько недель
жил с одной неотступною мыслью: хорошо ли он делал, подчиняясь тому положению, в которое он не столько сам стал, сколько поставили его архимандрит и игумен. Началось это после выздоровевшего четырнадцатилетнего мальчика, с тех пор с каждым месяцем, неделей, днем Сергий чувствовал, как уничтожалась его
внутренняя жизнь и заменялась внешней. Точно его выворачивали наружу.
Знал он только одно: что до двенадцати лет, когда отец отправил его в гимназию, он
жил совершенно иною
внутреннею жизнью, и помнил, что тогда было лучше.
Чего бы я ни дала за возможность хоть один только миг
пожить его
внутренней, чужой для меня
жизнью, подслушать все оттенки его мысли, подсмотреть, что делается в этом сердце…»
Хорошо почаще вспоминать о том, что наша истинная
жизнь не одна наружная, телесная, какую мы
проживаем здесь, на земле, на наших глазах, но что вместе с этой
жизнью есть в нас и другая,
внутренняя жизнь, духовная, которой не было начала и нет конца.
Нам мало нашей истинной
внутренней жизни — мы хотим
жить еще другой, воображаемою
жизнью в мыслях людей, и мы заставляем себя казаться для этого не тем, чтò мы на самом деле.
Исполняя свое
внутреннее назначение,
живя для души, человек невольно и самым действительным образом служит улучшению общественной
жизни.
Для истинного движения
жизни не только не нужна, но вредна внешняя суетливая деятельность. Ничегонеделание без увеселений, доставляемых трудами других людей, есть самое тяжелое состояние, если оно не наполнено
внутренней работой, и потому, если человек
живет вне условий роскоши, доставляемой чужим трудом, то человек этот не будет празден. Вред человечеству главный не от праздности, а от делания того, что не нужно и вредно.
Все те дни он
жил какою-то усиленною напряженною и одурманенною
жизнью, среди какого-то фантастического мира затаенно страстных
внутренних ощущений, под царящим обаянием необыкновенной и могучей, как казалось ему, женщины.
«Чувство это исчезло, как скоро князь Андрей вступил опять в привычные условия
жизни, но он знал, что это чувство, которое он не умел развить,
жило в нем. Свидание с Пьером было для князя эпохой, с которой началась хотя по внешности и та же самая, но во
внутреннем мире его новая
жизнь».
Эту мертвенную слепоту к
жизни мы видели у Достоевского. Жизненный инстинкт спит в нем глубоким, летаргическим сном. Какое может быть разумное основание для человека
жить, любить, действовать, переносить ужасы мира? Разумного основания нет, и
жизнь теряет
внутреннюю, из себя идущую ценность.
Конечно, и внешняя трагедия, определяющаяся социальными формами и отношениями, связана с
внутренним трагизмом
жизни, ибо человек есть существо социальное и принужденное
жить в обществе.
— Ну, вот… — Она еще помолчала. — Разве я не вижу, что ты меня совсем не любишь, что мы с тобой не пара? Ты
живешь своею отдельною
внутреннею жизнью, и до меня тебе нет совсем никакого дела. Тебе скучно со мной говорить. Все, над чем я думаю, для тебя старо, банально, уже давно передумано… И ты любишь только мое тело, одно тело… Господи, как это оскорбительно!
Чувство любви, видимо, не просыпалось в Дарье Николаевне и она
жила своею собственною
внутреннею жизнью, предаваясь, впрочем, видимо, мечтам о будущем, так как часто во время припадков гнева и скуки у нее вырывались слова...
Так что в наше время в нашем христианском мире одни люди, огромное большинство людей,
живут, внешним образом исполняя еще церковные обряды по привычке, для приличия, удобства, из страха перед властями или даже корыстных целей, но не верят и не могут верить в учение этой церкви, уже ясно видя ее
внутреннее противоречие; другая же, всё увеличивающаяся часть населения уже не только не признает существующей религии, но признает, под влиянием того учения, которое называется «наукой», всякую религию остатком суеверия и не руководится в
жизни ничем иным, кроме своих личных побуждений.