Неточные совпадения
Либеральная партия говорила или, лучше, подразумевала, что религия есть только узда для варварской части населения, и действительно, Степан Аркадьич не мог вынести
без боли в
ногах даже короткого молебна и не мог понять, к чему все эти страшные и высокопарные слова о том свете, когда и на этом
жить было бы очень весело.
Он вышел. Соня смотрела на него как на помешанного; но она и сама была как безумная и чувствовала это. Голова у ней кружилась. «Господи! как он знает, кто убил Лизавету? Что значили эти слова? Страшно это!» Но в то же время мысль не приходила ей в голову. Никак! Никак!.. «О, он должен быть ужасно несчастен!.. Он бросил мать и сестру. Зачем? Что было? И что у него в намерениях? Что это он ей говорил? Он ей поцеловал
ногу и говорил… говорил (да, он ясно это сказал), что
без нее уже
жить не может… О господи!»
— И ты, сват, — отозвалась сидевшая на лежанке, поджавши под себя
ноги, свояченица, — будешь все это время
жить у нас
без жены?
— Да, да… Лукреция уже, кажется, и
без того на хорошей дороге! Впрочем, я это говорю так… Нынче выгоднее
жить ногами, чем головой, Раиса Павловна.
Живут все эти люди и те, которые кормятся около них, их жены, учителя, дети, повара, актеры, жокеи и т. п.,
живут той кровью, которая тем или другим способом, теми или другими пиявками высасывается из рабочего народа,
живут так, поглощая каждый ежедневно для своих удовольствий сотни и тысячи рабочих дней замученных рабочих, принужденных к работе угрозами убийств, видят лишения и страдания этих рабочих, их детей, стариков, жен, больных, знают про те казни, которым подвергаются нарушители этого установленного грабежа, и не только не уменьшают свою роскошь, не скрывают ее, но нагло выставляют перед этими угнетенными, большею частью ненавидящими их рабочими, как бы нарочно дразня их, свои парки, дворцы, театры, охоты, скачки и вместе с тем, не переставая, уверяют себя и друг друга, что они все очень озабочены благом того народа, который они, не переставая, топчут
ногами, и по воскресеньям в богатых одеждах, на богатых экипажах едут в нарочно для издевательства над христианством устроенные дома и там слушают, как нарочно для этой лжи обученные люди на все лады, в ризах или
без риз, в белых галстуках, проповедуют друг другу любовь к людям, которую они все отрицают всею своею жизнью.
«Собираться стадами в 400 тысяч человек, ходить
без отдыха день и ночь, ни о чем не думая, ничего не изучая, ничему не учась, ничего не читая, никому не принося пользы, валяясь в нечистотах, ночуя в грязи,
живя как скот, в постоянном одурении, грабя города, сжигая деревни, разоряя народы, потом, встречаясь с такими же скоплениями человеческого мяса, наброситься на него, пролить реки крови, устлать поля размозженными, смешанными с грязью и кровяной землей телами, лишиться рук,
ног, с размозженной головой и
без всякой пользы для кого бы то ни было издохнуть где-нибудь на меже, в то время как ваши старики родители, ваша жена и ваши дети умирают с голоду — это называется не впадать в самый грубый материализм.
— Но я не могу
жить без тебя, Ирина, — перебил ее уже шепотом Литвинов, — я твой навек и навсегда со вчерашнего дня… Только у
ног твоих могу я дышать…
Провожая сына в дорогу, она замечает, что все делается не так, как нужно по ее: сын ей и в
ноги не кланяется — надо этого именно потребовать от него, а сам не догадался; и жене своей он не «приказывает», как
жить без него, да и не умеет приказать, и при прощанье не требует от нее земного поклона; и невестка, проводивши мужа, не воет и не лежит на крыльце, чтобы показать свою любовь.
Собственно сама для себя Елена не желала больше
жить; но, вообразив, что
без нее Коля, пожалуй, умрет с голоду, она решилась употребить все, чтобы подняться на
ноги, и для этого послала к частному врачу, чтоб он приехал к ней; частный врач, хоть и был дома, сказался, что его нет.
— Постой, — сказал он, ткнув палкой в песок, около
ноги сына. — Погоди, это не так. Это — чепуха. Нужна команда.
Без команды народ
жить не может.
Без корысти никто не станет работать. Всегда говорится: «Какая мне корысть?» Все вертятся на это веретено. Гляди, сколько поговорок: «Был бы сват насквозь свят, кабы душа не просила барыша». Или: «И святой барыша ради молится». «Машина — вещь мёртвая, а и она смазки просит».
— Еще минуточку
проживет, — одними губами,
без звука в ухо сказал мне фельдшер. Потом запнулся и деликатно посоветовал: — Вторую
ногу, может, и не трогать, доктор. Марлей, знаете ли, замотаем… а то не дотянет до палаты… А? Все лучше, если не в операционной скончается.
Совершенно другое дело светская красавица: уже несколько поколений предки ее
жили, не работая руками; при бездейственном образе жизни крови льется в оконечности мало; с каждым новым поколением мускулы рук и
ног слабеют, кости делаются тоньше; необходимым следствием всего этого должны быть маленькие ручки и ножки — они признак такой жизни, которая одна и кажется жизнью для высших классов общества, — жизни
без физической работы; если у светской женщины большие руки и
ноги, это признак или того, что она дурно сложена, или того, что она не из старинной хорошей фамилии.
Митя. А вот что, Люба: одно слово — надоть идти завтра к Гордею Карпычу нам вместе, да в
ноги ему. Так и так, мол, на все ваша воля, а нам друг
без друга не
жить. Да уж коль любишь друга, так забудь гордость!
Лакей при московской гостинице «Славянский базар», Николай Чикильдеев, заболел. У него онемели
ноги и изменилась походка, так что однажды, идя по коридору, он споткнулся и упал вместе с подносом, на котором была ветчина с горошком. Пришлось оставить место. Какие были деньги, свои и женины, он пролечил, кормиться было уже не на что, стало скучно
без дела, и он решил, что, должно быть, надо ехать к себе домой, в деревню. Дома и хворать легче, и
жить дешевле; и недаром говорится: дома стены помогают.
Однажды, заряжая или разряжая браунинг, с которым Кока никогда не расставался, он прострелил своему Якову
ногу. По счастию, пуля попала очень удачно, пройдя сквозь мякоть ляжки и пробив, кроме того, две двери навылет. Это событие почему-то тесно сдружило барина и слугу. Они положительно не могли
жить друг
без друга, хотя и ссорились нередко: Кока, рассердясь, тыкал метко Якову в живот костылем, а Яков тогда сбегал на несколько часов из дому и не являлся на зов, оставляя Коку в беспомощном состоянии.
— Алексей, мол, Трифонов зашел… Из-за Волги, дескать… Что у Чапурина, у Патапа Максимыча, в приказчиках
жил, — все еще несмелым голосом, стоя
без шапки и переминаясь с
ноги на
ногу, отвечал Алексей.
Охотники объясняли мне, что кречет птица сибирская, о чем упоминается не один раз в книге «Соколиного пути», что он чувствует такой жар и зуд в
ногах, что в летнее время
без холодной воды
жить не может; что станет щипать и рвать носом свои пальцы и так их изранит, что, наконец, околеет.
Если бы ты и хотел этого, ты не можешь отделить свою жизнь от человечества. Ты
живешь в нем, им и для него.
Живя среди людей, ты не можешь не отрекаться от себя, потому что мы все сотворены для взаимодействия, как
ноги, руки, глаза, а взаимодействие невозможно
без самоотречения.
У нас был старый старик, Пимен Тимофеич. Ему было 90 лет. Он
жил у своего внука
без дела. Спина у него была согнутая, он ходил с палкой и тихо передвигал
ногами. Зубов у него совсем не было, лицо было сморщенное. Нижняя губа его тряслась; когда он ходил и когда говорил, он шлепал губами, и нельзя было понять, что он говорит.
— Да, попробуй-ка пальцем тронуть Прасковью Патаповну, — охая, промолвил Василий Борисыч. — Жизни не рад будешь. Хоть бы уехать куда, пущай ее
поживет без мужа-то, пущай попробует, небойсь и теперь каждый вечер почти шлет за мной: шел бы к ней в горницу. А я
без рук,
без ног куда пойду, с печки даже слезть не могу. Нет уж, уехать бы куда-нибудь хоть бы на самое короткое время, отдохнуть бы хоть сколько-нибудь.
— Вы сербка? Давно приехали с вашей родины? Когда поедете обратно? Передайте вашим львам, чтобы они мужались… Скоро идем на помощь к ним. Русские не оставят
без помощи своих младших братьев. Рано же приходить в отчаяние и терять надежду. Где вы
живете, скажите? Мы доведем вас до дому. Вы же едва держитесь на
ногах…
— Ну и пусть себе скрывают, а мне надо вылезать из ванны, — легкомысленно сказал я, и брат улыбнулся и позвал слугу, и вдвоем они вынули меня и одели. Потом я пил душистый чай из моего рубчатого стакана и думал, что
жить можно и
без ног, а потом меня отвезли в кабинет к моему столу, и я приготовился работать.
Дьякон был вдов и
жил в маленьком, трехоконном домике. Хозяйством у него заведовала его старшая сестра, девушка, года три тому назад лишившаяся
ног и потому не сходившая с постели; он ее боялся, слушался и ничего не делал
без ее советов. О. Анастасий зашел к нему. Увидев у него стол, уже покрытый куличами и красными яйцами, он почему-то, вероятно, вспомнив про свой дом, заплакал и, чтобы обратить эти слезы в шутку, тотчас же сипло засмеялся.
— Посмотрите вы на меня, — сказала мне Лизавета Петровна, — мое бренное тело еле-еле дышит. Сегодня я хожу, а завтра свалюсь, может быть, и останусь
без ног месяца на два. Что же меня двигает вперед? Какая сила делает меня на что-нибудь годною? — Любовь — и одна любовь! Она и в вас
живет…
— Неужели ты
без всякого сопротивления подчинишься насилию, позволишь разорвать священную связь между матерью и ребенком и попрать
ногами нашу любовь? Если ты допустишь это сделать, в твоих
жилах нет ни капли моей крови — ты не мой сын.
Ввиду такого качества прислуги, она, впрочем, была почти рада, что в доме
живет горбун, все-таки мужчина, а то по ночам ей становилось жутко, так как она хорошо знала, что Афимья спит, что называется,
без задних
ног и ее не в состоянии разбудить даже иерихонские трубы.
— Что же, отказывайся, Бог с тобой, и
без тебя
проживу, не умру… Обалдел парень, предложение сделал не весть кому… Не вязать же его мне, шалого, по рукам и
ногам… Женись, дескать, женись… Слово дал… Нет, брат, возьми ты свое слово назад и убирайся к лешему…
А какие там ребята — почитай, вся свита
без голов лежит, руки-ноги по утесам разбросаны. Так во сне в полном вооружении ни за понюшку и пропали. Который и
жив, тому за кустом руки вяжут, к седлу приторачивают…
Сын опять ускользал от него, и не к чему было придраться, чтобы накричать на него, затопать
ногами, даже, быть может, ударить его, но найти что-то нужное,
без чего нельзя
жить.