Неточные совпадения
Он пел любовь, любви послушный,
И песнь его была ясна,
Как мысли девы простодушной,
Как сон младенца, как луна
В пустынях неба безмятежных,
Богиня тайн и вздохов нежных;
Он пел разлуку и печаль,
И нечто, и туманну даль,
И романтические розы;
Он пел те дальные
страны,
Где долго в лоно тишины
Лились его живые слезы;
Он пел поблеклый
жизни цвет
Без малого в осьмнадцать лет.
Опасность, риск, власть природы, свет далекой
страны, чудесная неизвестность, мелькающая любовь, цветущая свиданием и разлукой; увлекательное кипение встреч, лиц, событий; безмерное разнообразие
жизни, между тем как высоко в небе то Южный Крест, то Медведица, и все материки — в зорких глазах, хотя твоя каюта полна непокидающей родины с ее книгами, картинами, письмами и сухими цветами, обвитыми шелковистым локоном в замшевой ладанке на твердой груди.
— Надобно расширить круг внимания к
жизни, — докторально посоветовал Клим Иванович. — Вы, жители многочисленных губерний, уездов, промысловых сел, вы — настоящая Русь… подлинные хозяева ее, вы — сила, вас миллионы. Не миллионеры, не чиновники, а именно вы должны бы править
страной, вы, демократия… Вы должны посылать в Думу не Ногайцевых, вам самим надобно идти в нее.
«Все может быть. Все может быть в этой безумной
стране, где люди отчаянно выдумывают себя и вся
жизнь скверно выдумана».
«Нет, — до чего же анархизирует людей эта
жизнь! Действительно нужна какая-то устрашающая сила, которая поставила бы всех людей на колени, как они стояли на Дворцовой площади пред этим ничтожным царем. Его бессилие губит
страну, развращает людей, выдвигая вождями трусливых попов».
Думал о том, что, если б у него были средства, хорошо бы остаться здесь, в
стране, где
жизнь крепко налажена, в городе, который считается лучшим в мире и безгранично богатом соблазнами…
«Что меня смутило? — размышлял он. — Почему я не сказал мальчишке того, что должен был сказать? Он, конечно, научен и подослан пораженцами, большевиками. Возможно, что им руководит и чувство личное — месть за его мать. Проводится в
жизнь лозунг Циммервальда: превратить войну с внешним врагом в гражданскую войну, внутри
страны. Это значит: предать
страну, разрушить ее… Конечно так. Мальчишка, полуребенок — ничтожество. Но дело не в человеке, а в слове. Что должен делать я и что могу делать?»
Рассказывала она почти то же, что и ее племянник. Тон ее рассказов Самгин определил как тон человека, который, побывав в чужой
стране, оценивает
жизнь иностранцев тоже с высоты какой-то голубятни.
«Да, здесь умеют жить», — заключил он, побывав в двух-трех своеобразно благоустроенных домах друзей Айно, гостеприимных и прямодушных людей, которые хорошо были знакомы с русской
жизнью, русским искусством, но не обнаружили русского пристрастия к спорам о наилучшем устроении мира, а
страну свою знали, точно книгу стихов любимого поэта.
Он помнил эту команду с детства, когда она раздавалась в тишине провинциального города уверенно и властно, хотя долетала издали, с поля. Здесь, в городе, который командует всеми силами огромной
страны,
жизнью полутораста миллионов людей, возглас этот звучал раздраженно и безнадежно или уныло и бессильно, как просьба или же точно крик отчаяния.
Снились ему такие горячие сны о далеких
странах, о необыкновенных людях в латах, и каменистые пустыни Палестины блистали перед ним своей сухой, страшной красотой: эти пески и зной, эти люди, которые умели жить такой крепкой и трудной
жизнью и умирать так легко!
Я любовался тем, что вижу, и дивился не тропической растительности, не теплому, мягкому и пахучему воздуху — это все было и в других местах, а этой стройности, прибранности леса, дороги, тропинок, садов, простоте одежд и патриархальному, почтенному виду стариков, строгому и задумчивому выражению их лиц, нежности и застенчивости в чертах молодых; дивился также я этим земляным и каменным работам, стоившим стольких трудов: это муравейник или в самом деле идиллическая
страна, отрывок из
жизни древних.
Да, путешествовать с наслаждением и с пользой — значит пожить в
стране и хоть немного слить свою
жизнь с
жизнью народа, который хочешь узнать: тут непременно проведешь параллель, которая и есть искомый результат путешествия.
Но таинственная
страна противоречий, Россия таила в себе пророческий дух и предчувствие новой
жизни и новых откровений.
Россия —
страна неслыханного сервилизма и жуткой покорности,
страна, лишенная сознания прав личности и не защищающая достоинства личности,
страна инертного консерватизма, порабощения религиозной
жизни государством,
страна крепкого быта и тяжелой плоти.
Русская народная
жизнь с ее мистическими сектами, и русская литература, и русская мысль, и жуткая судьба русских писателей, и судьба русской интеллигенции, оторвавшейся от почвы и в то же время столь характерно национальной, все, все дает нам право утверждать тот тезис, что Россия —
страна бесконечной свободы и духовных далей,
страна странников, скитальцев и искателей,
страна мятежная и жуткая в своей стихийности, в своем народном дионисизме, не желающем знать формы.
Все народы, все
страны проходят известную стадию развития и роста, они вооружаются орудиями техники научной и социальной, в которой самой по себе нет ничего индивидуального и национального, ибо в конце концов индивидуален и национален лишь дух
жизни.
После этого он рассказал мне о первых годах своей
жизни в дикой
стране среди инородцев.
Мы вернулись в Ровно; в гимназии давно шли уроки, но гимназическая
жизнь отступила для меня на второй план. На первом было два мотива. Я был влюблен и отстаивал свою веру. Ложась спать, в те промежуточные часы перед сном, которые прежде я отдавал буйному полету фантазии в
страны рыцарей и казачества, теперь я вспоминал милые черты или продолжал гарнолужские споры, подыскивая аргументы в пользу бессмертия души. Иисус Навит и формальная сторона религии незаметно теряли для меня прежнее значение…
Несмотря на несколько революций, во Франции, как и в других
странах Европы, стоят лицом к лицу два класса людей, совершенно отличных друг от друга и по внешнему образу
жизни, и по понятиям, и по темпераментам.
Таким же вычурным языком он рассказывал рабочим истории о том, как в разных
странах народ пытался облегчить свою
жизнь.
— Наступит день, когда рабочие всех
стран поднимут головы и твердо скажут — довольно! Мы не хотим более этой
жизни! — уверенно звучал голос Софьи. — Тогда рухнет призрачная сила сильных своей жадностью; уйдет земля из-под ног их и не на что будет опереться им…
— Так и должно быть! — говорил хохол. — Потому что растет новое сердце, ненько моя милая, — новое сердце в
жизни растет. Идет человек, освещает
жизнь огнем разума и кричит, зовет: «Эй, вы! Люди всех
стран, соединяйтесь в одну семью!» И по зову его все сердца здоровыми своими кусками слагаются в огромное сердце, сильное, звучное, как серебряный колокол…
Но чаще думалось о величине земли, о городах, известных мне по книгам, о чужих
странах, где живут иначе. В книгах иноземных писателей
жизнь рисовалась чище, милее, менее трудной, чем та, которая медленно и однообразно кипела вокруг меня. Это успокаивало мою тревогу, возбуждая упрямые мечты о возможности другой
жизни.
С каждой новой книгой эта несхожесть русской
жизни с
жизнью иных
стран выступает предо мною все яснее, возбуждая смутную досаду, усиливая подозрение в правдивости желтых, зачитанных страниц с грязными углами.
Города становились меньше и проще, пошли леса и речки, потянулись поля и плантации кукурузы… И по мере того, как местность изменялась, как в окна врывался вольный ветер полей и лесов, Матвей подходил к окнам все чаще, все внимательнее присматривался к этой
стране, развертывавшей перед ним, торопливо и мимолетно, мирные картины знакомой лозищанину
жизни.
Теперь он чувствовал, что и ему нашлось бы место в этой
жизни, если бы он не отвернулся сразу от этой
страны, от ее людей, от ее города, если б он оказал более внимания к ее языку и обычаю, если бы он не осудил в ней сразу, заодно, и дурное и хорошее…
Но я гражданин демократической республики Соединенных Штатов, которой я присягал в верности в том, что я буду поддерживать конституцию моей
страны, если нужно жертвою
жизни.
Бельтов прошел в них и очутился в
стране, совершенно ему неизвестной, до того чуждой, что он не мог приладиться ни к чему; он не сочувствовал ни с одной действительной стороной около него кипевшей
жизни; он не имел способности быть хорошим помещиком, отличным офицером, усердным чиновником, — а затем в действительности оставались только места праздношатающихся, игроков и кутящей братии вообще; к чести нашего героя, должно признаться, что к последнему сословию он имел побольше симпатии, нежели к первым, да и тут ему нельзя было распахнуться: он был слишком развит, а разврат этих господ слишком грязен, слишком груб.
Варвара Михайловна (нервно). Интеллигенция — это не мы! Мы что-то другое… Мы — дачники в нашей
стране… какие-то приезжие люди. Мы суетимся, ищем в
жизни удобных мест… мы ничего не делаем и отвратительно много говорим.
Воротился из Австралии Энрике Борбоне, он был дровосеком в этой чудесной
стране, где всякий желающий легко достает большие деньги, он приехал погреться на солнце родины и снова собирался туда, где живется свободней. Было ему тридцать шесть лет, бородатый, могучий, веселый, он прекрасно рассказывал о своих приключениях, о
жизни в дремучих лесах; все принимали эту
жизнь за сказку, мать и дочь — за правду.
Их
жизнь течет так ровно и мирно, никакие интересы мира их не тревожат, потому что не доходят до них; царства могут рушиться, новые
страны открываться, лицо земли может изменяться, как ему угодно, мир может начать новую
жизнь на новых началах, — обитатели городка Калинова будут себе существовать по-прежнему в полнейшем неведении об остальном мире.
— Я собрал бы остатки моей истерзанной души и вместе с кровью сердца плюнул бы в рожи нашей интеллигенции, чер-рт ее побери! Я б им сказал: «Букашки! вы, лучший сок моей
страны! Факт вашего бытия оплачен кровью и слезами десятков поколений русских людей! О! гниды! Как вы дорого стоите своей
стране! Что же вы делаете для нее? Превратили ли вы слезы прошлого в перлы? Что дали вы
жизни? Что сделали? Позволили победить себя? Что делаете? Позволяете издеваться над собой…»
Это была живая картина к той сказке и присказке: полусумасшедший кривой дворянин, важно позирующий в пышном уборе из костюмерной лавки, а вокруг его умная, но своенравная княгиня да два смертно ей преданные верные слуги и друг с сельской поповки. Это собралась на чужине она, отходящая, самодумная Русь; а там, за стенами дома, катилась и гремела другая
жизнь, новая, оторванная от домашних преданий: люди иные, на которых
страна смотрела еще как удивленная курица смотрит на выведенных ею утят.
— Не один этот господин, а вся
страна такая, от малого и до большого, от мужика и до министра!.. И вы сами точно такой же!.. И это чувство я передам с молоком ребенку моему; пусть оно и его одушевляет и дает ему энергию действовать в продолжение всей его
жизни.
В Россию дальный путь ведет,
В
страну, где пламенную младость
Он гордо начал без забот;
Где первую познал он радость,
Где много милого любил,
Где обнял грозное страданье,
Где бурной
жизнью погубил
Надежду, радость и желанье
И лучших дней воспоминанье
В увядшем сердце заключил. //………………………………………… //…………………………………………
В некоторых
странах вопрос этот разрешается в пользу неприкосновенности, в других — в пользу общедоступности, но, во всяком случае, то или другое решение имеет известные практические последствия, которые отражаются на народной
жизни и выражаются в форме фактов и цифр.
Наконец, наша прекрасная Франция свидетельствует, что шпионаж никогда не бывает чрезмерным в
стране, политическая
жизнь которой достигает своего апогея.
Так пленник мой с родной
страноюПочти навек: прости сказал!
Терзался прошлою мечтою,
Ее места воспоминал:
Где он провел златую младость,
Где испытал и
жизни сладость,
Где много милого любил,
Где знал веселье и страданьи,
Где он, несчастный, погубил
Святые сердца упованьи… //....................
Из иной
страны чудесной,
Людям в горести помочь,
Нас на землю царь небесный
Посылает в эту ночь;
Принести живое слово,
Жатвы все благословить,
Человека к
жизни новой
Ободрить и укрепить!
Готовые ради нового обладания ею на всякий грех, на всякое унижение и преступление, они становились похожими на тех несчастных, которые, попробовав однажды горькое маковое питье из
страны Офир, дающее сладкие грезы, уже никогда не отстанут от него и только ему одному поклоняются и одно его чтут, пока истощение и безумие не прервут их
жизни.
Царь той
страны приказал сделать себе из громадного дерева мощную колонну, не зная, что в ней покоится сам бог Озирис, великий податель
жизни.
Перед немеркнущим блеском табели о рангах тускло, почти презренно светились прочие вопросы
жизни, то есть все то, что составляет действительную силу
страны.
Ташкент, как термин географический, есть
страна, лежащая на юго-восток от Оренбургской губернии. Это классическая
страна баранов, которые замечательны тем, что к стрижке ласковы и после оголения вновь обрастают с изумительной быстротой. Кто будет их стричь — к этому вопросу они, повидимому, равнодушны, ибо знают, что стрижка есть, нечто неизбежное в их
жизни. Как только они завидят, что вдали грядет человек стригущий и бреющий, то подгибают под себя ноги и ждут…
С такими чувствами наши Аргонавты приближались к
странам, еще древнейшим в летописях славы и равно богатым великими идеями; они надеялись воскресить там геройство Ликурговых и Солоновых питомцев; надеялись именем новой Афинеи воззвать к
жизни и великим делам потомков Мильтиада, Аристида, Фемистокла.
Словесность, сей главный орган Гения и чувствительности; сия, можно сказать, посланница Неба, которая разносит из
страны в
страну великие и полезные идеи, соединяет умы и сердца, производит и питает нежную потребность души: заниматься изящными мыслями, наслаждаться творением стройного воображения, излиянием сердца — Словесность была предметом особенного благоволения и покровительства Екатерины, ибо Она знала ее сильное влияние на образование народа и счастие
жизни.
Не велика была связь города с
жизнью родной
страны, и когда была она — не замечали ее.
Через неделю Михайло Степанович был женат. Несмотря на то, что Москва — классическая
страна бракосочетаний, но я уверен, что со времени знаменитого кутежа, по поводу которого в летописях в первый раз упоминается имя Москвы, и до наших дней не было человека, менее расположенного и менее годного к семейной
жизни, как Столыгин. Благодетельное начальство исправило эти недостатки отеческим вмешательством своим.
Получив под какими-то педагогическими влияниями, тоже нередкими в этой «ссыльной
стране», с ранней юности вкусы и склонности интеллигентного человека, он дорожил ими всю
жизнь, пренебрегая внешними удобствами.
И было ль то привет
стране родной,
Названье ли оставленного друга,
Или тоска по
жизни молодой,
Иль просто крик последнего недуга —
Как разгадать? Что может в час такой
Наполнить сердце, жившее так много
И так недолго с смутною тревогой?
Один лишь друг умел тебя понять
И ныне может, должен рассказать
Твои мечты, дела и приключенья —
Глупцам в забаву, мудрым в поученье.