Неточные совпадения
Он с упоением помышлял, в глубочайшем секрете, о девице благонравной и бедной (непременно бедной), очень молоденькой, очень хорошенькой, благородной и образованной, очень запуганной, чрезвычайно много испытавшей несчастий и вполне перед ним приникшей, такой, которая бы всю
жизнь считала его спасением своим, благоговела перед ним,
подчинялась, удивлялась ему, и только ему одному.
Жизнь брата не интересовала Клима, но после этой сцены он стал более внимательно наблюдать за Дмитрием. Он скоро убедился, что брат,
подчиняясь влиянию Кутузова, играет при нем почти унизительную роль служащего его интересам и целям. Однажды Клим сказал это Дмитрию братолюбиво и серьезно, как умел. Но брат, изумленно выкатив овечьи глаза, засмеялся...
Были в
жизни его моменты, когда действительность унижала его, пыталась раздавить, он вспомнил ночь 9 Января на темных улицах Петербурга, первые дни Московского восстания, тот вечер, когда избили его и Любашу, — во всех этих случаях он
подчинялся страху, который взрывал в нем естественное чувство самосохранения, а сегодня он подавлен тоже, конечно, чувством биологическим, но — не только им.
— Помнишь — Туробоев сказал, что царь — человек, которому вся
жизнь не по душе, и он себя насилует,
подчиняясь ей?
Самгин слушал его невнимательно, думая: конечно, хорошо бы увидеть Бердникова на скамье подсудимых в качестве подстрекателя к убийству! Думал о гостях, как легко
подчиняются они толчкам
жизни, влиянию фактов, идей. Насколько он выше и независимее, чем они и вообще — люди, воспринимающие идеи, факты ненормально, болезненно.
Самгин рассказывал ей о Кутузове, о том, как он характеризовал революционеров. Так он вертелся вокруг самого себя, заботясь уж не столько о том, чтоб найти для себя устойчивое место в
жизни, как о том, чтоб
подчиняться ее воле с наименьшим насилием над собой. И все чаще примечая, подозревая во многих людях людей, подобных ему, он избегал общения с ними, даже презирал их, может быть, потому, что боялся быть понятым ими.
На ее взгляд, во всей немецкой нации не было и не могло быть ни одного джентльмена. Она в немецком характере не замечала никакой мягкости, деликатности, снисхождения, ничего того, что делает
жизнь так приятною в хорошем свете, с чем можно обойти какое-нибудь правило, нарушить общий обычай, не
подчиниться уставу.
Это указала бы сама
жизнь, а мы исполнили бы слепо ее назначение,
подчинились бы ее законам.
— N'est-ce pas? [Не правда ли? (франц.)] Cher enfant, истинное остроумие исчезает, чем дальше, тем пуще. Eh, mais… C'est moi qui connaît les femmes! [А между тем… Я-то знаю женщин! (франц.)] Поверь,
жизнь всякой женщины, что бы она там ни проповедовала, это — вечное искание, кому бы
подчиниться… так сказать, жажда
подчиниться. И заметь себе — без единого исключения.
Мысль,
жизнь идей всегда
подчинялась русской душевности, смешивающей правду-истину с правдой-справедливостью.
В века новой истории, которая уже перестала быть новой и стала очень старой, все сферы культуры и общественной
жизни начали жить и развиваться лишь по собственному закону, не
подчиняясь никакому духовному центру.
Так знайте, что и я, напротив, не только в самом главном
подчиняться готова, но и во всем уступлю вам и вам теперь же клятву в этом даю — во всем и на всю
жизнь, — вскричала пламенно Lise, — и это со счастием, со счастием!
Но в условиях падшего мира он отяжелевает, притягивается вниз,
подчиняется необходимому заказу, он создает не новую
жизнь, а культурные продукты большего или меньшего совершенства.
Я никогда, ни в своей философии, ни в своей
жизни не хотел
подчиниться власти общего, общеобязательного, обращающего индивидуально-личное, неповторимое в свое средство и орудие.
Мы остались и прожили около полугода под надзором бабушки и теток. Новой «власти» мы как-то сразу не
подчинились, и
жизнь пошла кое-как. У меня были превосходные способности, и, совсем перестав учиться, я схватывал предметы на лету, в классе, на переменах и получал отличные отметки. Свободное время мы с братьями отдавали бродяжеству: уходя веселой компанией за реку, бродили по горам, покрытым орешником, купались под мельничными шлюзами, делали набеги на баштаны и огороды, а домой возвращались позднею ночью.
Слишком ведь ясно для религиозного сознания, что церковь как порядок свободы и благодати не может
подчиниться государству и порядку необходимости и закона и не может сама стать государством, т. е.
жизнью по принуждению и закону.
И наука, и философия должны
подчиниться свету религиозной веры не для упразднения своих истин, а для просветления этих истин в полноте знания и
жизни.
Творение, в силу присущей ему свободы, свободы избрания пути, отпало от Творца, от абсолютного источника бытия и пошло путем природным, натуральным; оно распалось на части, и все части попали в рабство друг к другу,
подчинились закону тления, так как источник вечной
жизни отдалился и потерялся.
Как одолеть их, когда не победил их теперь даже тот, который побеждал и природу при
жизни своей, которому она
подчинялась, который воскликнул: «Талифа куми», — и девица встала, «Лазарь, гряди вон», — и вышел умерший?
Голос его звучал тихо, но твердо, глаза блестели упрямо. Она сердцем поняла, что сын ее обрек себя навсегда чему-то тайному и страшному. Все в
жизни казалось ей неизбежным, она привыкла
подчиняться не думая и теперь только заплакала тихонько, не находя слов в сердце, сжатом горем и тоской.
Такова была среда, которая охватывала Имярека с молодых ногтей. Живя среди массы людей, из которых каждый устраивался по-своему, он и сам
подчинялся общему закону разрозненности. Вместе с другими останавливался в недоумении перед задачами
жизни и не без уныния спрашивал себя: ужели дело
жизни в том и состоит, что оно для всех одинаково отсутствует?
Такая
жизнь не была для Гришки новостью, и он вполне
подчинялся ей.
Так ведь у него уж и сил для
жизни нет, он естественным процессам
подчинился, тогда как она здорова, сильна, а ее преследует та же нравственная немочь, та же оброшенность.
Как бы то ни было, но для нас, мужей совета и опыта, пустяки составляют тот средний жизненный уровень, которому мы фаталистически
подчиняемся. Я не говорю, что тут есть сознательное"примирение", но в существовании"подчинения"сомневаться не могу. И благо нам. Пустяки служат для нас оправданием в глазах сердцеведцев; они представляют собой нечто равносильное патенту на
жизнь, и в то же время настолько одурманивают совесть, что избавляют от необходимости ненавидеть или презирать…
Тот при этом невольно потупился, втайне думая, что с какой бы радостью он
подчинился на всю
жизнь такой очаровательной деспотке.
Если огромные богатства, накопленные рабочими, считаются принадлежащими не всем, а исключительным лицам; если власть собирать подати с труда и употреблять эти деньги, на что они это найдут нужным, предоставлена некоторым людям; если стачкам рабочих противодействуется, а стачки капиталистов поощряются; если некоторым людям предоставляется избирать способ религиозного и гражданского обучения и воспитания детей; если некоторым лицам предоставлено право составлять законы, которым все должны
подчиняться, и распоряжаться имуществом и
жизнью людей, — то всё это происходит не потому, что народ этого хочет и что так естественно должно быть, а потому, что этого для своих выгод хотят правительства и правящие классы и посредством физического насилия над телами людей устанавливают это.
То же происходит и теперь в нашем человечестве при переходе, переживаемом нами, от языческого жизнепонимания к христианскому. Общественный человек нашего времени приводится самою
жизнью к необходимости отречься от языческого понимания
жизни, не свойственного теперешнему возрасту человечества, и
подчиниться требованиям христианского учения, истины которого, как бы они ни были извращены и перетолкованы, все-таки известны ему и одни представляют разрешение тех противоречий, в которых он путается.
Но пришло время для дикаря, когда, с одной стороны, он, хотя и смутно, но понял значение общественной
жизни, значение главного двигателя ее, общественного одобрения или осуждения — славы; с другой стороны, когда страдания его личной
жизни стали так велики, что он не мог уже продолжать верить в истинность своего прежнего понимания
жизни, и он принял учение общественное, государственное и
подчинился ему.
Народы никогда не покоряли себе других народов одним насилием. Если народ, покорявший другой, стоял на низшей степени развития, то всегда повторялось то, что он не вводил насилием своего устройства
жизни, а, напротив, всегда сам
подчинялся тому устройству
жизни, которое существовало в покоренном народе. Если чем покорен или близок к покорению какой-либо из подавляемых силою народов, то только общественным мнением, а никак не насилием, которое, напротив, всё больше и больше возмущает народ.
И как твои обязанности, вытекающие из твоей принадлежности к известной семье, обществу, всегда
подчиняются высшим обязанностям, вытекающим из принадлежности к государству, так и твои обязанности, вытекающие из твоей принадлежности к государству, необходимо должны быть подчинены обязанностям, вытекающим из твоей принадлежности к
жизни мира, к богу.
Истина не только указывает путь
жизни человеческой, но открывает тот единственный путь, по которому может идти
жизнь человеческая. И потому все люди неизбежно, свободно или не свободно пойдут по пути истины: одни — сами собою совершая предназначенное им дело
жизни, другие — невольно
подчиняясь закону
жизни. Свобода человека в этом выборе.
Бывают такие времена, подобные весне, когда старое общественное мнение еще не разрушилось и новое еще не установилось, когда люди уже начинают обсуживать поступки свои и других людей на основании нового сознания, а между тем в
жизни по инерции, по преданию продолжают
подчиняться началам, которые только в прежние времена составляли высшую степень разумного сознания, но которые теперь уже находятся в явном противоречии с ним.
По этому учению важно не то, чтобы исповедовать в
жизни ту истину, которая открылась тебе, и вследствие этого неизбежно быть вынужденным осуществлять ее в
жизни или по крайней мере не совершать поступков, противных исповедуемой истине: не служить правительству и не усиливать его власть, если считаешь власть эту вредною, не пользоваться капиталистическим строем, если считаешь этот строй неправильным, не выказывать уважения разным обрядам, если считаешь их вредным суеверием, не участвовать в судах, если считаешь их устройство ложным, не служить солдатом, не присягать, вообще не лгать, не подличать, а важно то, чтобы, не изменяя существующих форм
жизни и, противно своим убеждениям,
подчиняясь им, вносить либерализм в существующие учреждения: содействовать промышленности, пропаганде социализма и успехам того, что называется науками, и распространению образования.
По ночам,
подчиняясь неугомонной старческой бессоннице, Матвей Савельев Кожемякин, сидя в постели, вспоминает день за днём свою
жизнь и чётко, крупным полууставом, записывает воспоминания свои в толстую тетрадь, озаглавленную так...
Сначала Кожемякин принимал её покорно и без спора
подчинялся её внушениям, охлаждавшим всякое любопытство к
жизни, интерес к людям.
— Да разве вы живете, как хотите? Разве вы свободны? Писать всю
жизнь бумаги, которые противны вашим убеждениям, — продолжала Зинаида Федоровна, в отчаянии всплескивая руками, —
подчиняться, поздравлять начальство с Новым годом, потом карты, карты и карты, а главное, служить порядкам, которые не могут быть вам симпатичны, — нет, Жорж, нет! Не шутите так грубо. Это ужасно. Вы идейный человек и должны служить только идее.
—
Жизнь строга… она хочет, чтоб все люди
подчинялись ее требованиям, только очень сильные могут безнаказанно сопротивляться ей… Да и могут ли? О, если б вы знали, как тяжело жить… Человек доходит до того, что начинает бояться себя… он раздвояется на судью и преступника, и судит сам себя, и ищет оправдания перед собой… и он готов и день и ночь быть с тем, кого презирает, кто противен ему, — лишь бы не быть наедине с самим собой!
— Как
подчиняются слепые зрячему — не почему более, и пусть он даже насиловать их будет: это зло временное, за которым последует благо
жизни, — отвечала Елена.
То и другое требование — следствие ограниченности человека; природа и действительная
жизнь выше этой ограниченности; произведения искусства,
подчиняясь ей, становясь этим ниже действительности и даже очень часто подвергаясь опасности впадать в пошлость или в слабость, приближаются к обыкновенным потребностям человека и через это выигрывают в его глазах.
И нещадно, с цинической злостью высмеивали меня, а я был задорным кутенком, чувствовал себя не глупее и смелее взрослых собак, — я тоже злился. Начиная понимать, что думы о
жизни не менее тяжелы, чем сама
жизнь, я, порою, ощущал в душе вспышки ненависти к упрямо-терпеливым людям, с которыми работал. Меня особенно возмущала их способность терпеть, покорная безнадежность, с которой они
подчинялись полубезумным издевательствам пьяного хозяина.
И нередко я видел, что люди милосердны и любвеобильны только на словах, на деле же незаметно для себя
подчиняются общему порядку
жизни.
— Разве они созданы только для работы и пьянства? Каждый из них — вместилище духа живого, и могли бы они ускорить рост мысли, освобождающей нас из плена недоумений наших. А войдут они в то же тёмное и тесное русло, в котором мутно протекают дни
жизни их отцов. Прикажут им работать и запретят думать. Многие из них — а может быть, и все —
подчинятся мёртвой силе и послужат ей. Вот источник горя земли: нет свободы росту духа человеческого!
Хуже всего для меня было то, что я чувствовала, как с каждым днем привычки
жизни заковывали нашу
жизнь в одну определенную форму, как чувство наше становилось не свободно, а
подчинялось ровному, бесстрастному течению времени.
Отец Сергий уже несколько недель жил с одной неотступною мыслью: хорошо ли он делал,
подчиняясь тому положению, в которое он не столько сам стал, сколько поставили его архимандрит и игумен. Началось это после выздоровевшего четырнадцатилетнего мальчика, с тех пор с каждым месяцем, неделей, днем Сергий чувствовал, как уничтожалась его внутренняя
жизнь и заменялась внешней. Точно его выворачивали наружу.
В «Накануне» мы видим неотразимое влияние естественного хода общественной
жизни и мысли, которому невольно
подчинилась сама мысль и воображение автора.
Вещи, самые чуждые для нас в нашей привычной
жизни, кажутся нам близкими в создании художника: нам знакомы, как будто родственные, и мучительные искания Фауста, и сумасшествие Лира, и ожесточение Чайльд-Гарольда; читая их, мы до того
подчиняемся творческой силе гения, что находим в себе силы, даже из-под всей грязи и пошлости, обсыпавшей нас, просунуть голову на свет и свежий воздух и сознать, что действительно создание поэта верно человеческой природе, что так должно быть, что иначе и быть не может…
— Так-то, брат, — заговорил Власич после некоторого молчания, потирая руки и улыбаясь. — Я давеча назвал нашу
жизнь счастьем, но это
подчиняясь, так сказать, литературным требованиям. В сущности же ощущения счастья еще не было. Зина всё время думала о тебе, о матери и мучилась; глядя на нее, и я мучился. Она натура свободная, смелая, но без привычки, знаешь, тяжело, да и молода к тому же. Прислуга называет ее барышней; кажется, пустяк, но это ее волнует. Так-то, брат.
Литература в нашей
жизни не составляет такой преобладающей силы, которой бы все
подчинялось; она служит выражением понятий и стремлений образованного меньшинства и доступна только меньшинству; влияние ее на остальную массу — только посредственное, и оно распространяется весьма медленно.
Мы все в этой
жизни как неуки-лошади, обратанные, введенные в хомут и оглобли. Сначала бьешься, хочешь жить для себя, по своей воле, ломаешь оглобли, рвешь сбрую, но не уйдешь, умаешься. И только когда умаешься, забудешь о своей воле,
подчинишься высшей воле и повезешь, — только тогда найдешь успокоение и благо.
Как назовем мы то, когда видим, что большое число людей не только повинуются, но служат, не только
подчиняются, но раболепствуют перед одним человеком или перед немногими некоторыми людьми, — и раболепствуют так, что не имеют ничего своего: ни имущества, ни детей, ни даже самой
жизни, которые бы они считали своими, и терпят грабежи, жестокости не от войска, не от варваров, но от одного человека, и не от Геркулеса или Самсона, но от людей большей частью очень плохих в нравственном отношении.