Неточные совпадения
Любовное свидание мужчины с
женщиной именовалось «ездою на
остров любви»; грубая терминология анатомии заменилась более утонченною; появились выражения вроде «шаловливый мизантроп», [Мизантро́п — человек, избегающий общества, нелюдим.] «милая отшельница» и т. п.
(Эта
женщина никогда не делала вопросов прямых, а всегда пускала в ход сперва улыбки и потирания рук, а потом, если надо было что-нибудь узнать непременно и верно, например: когда угодно будет Аркадию Ивановичу назначить свадьбу, то начинала любопытнейшими и почти жадными вопросами о Париже и о тамошней придворной жизни и разве потом уже доходила по порядку и до третьей линии Васильевского
острова.)
На
островах между протоками, в местностях Хойтун и Митахеза, мы встречаем туземцев, рожденных от брака китайцев с удэгейскими
женщинами.
Мы вообще знаем Европу школьно, литературно, то есть мы не знаем ее, а судим à livre ouvert, [Здесь: с первого взгляда (фр.).] по книжкам и картинкам, так, как дети судят по «Orbis pictus» о настоящем мире, воображая, что все
женщины на Сандвичевых
островах держат руки над головой с какими-то бубнами и что где есть голый негр, там непременно, в пяти шагах от него, стоит лев с растрепанной гривой или тигр с злыми глазами.
То, что свободные
женщины и их дети содержатся в общих камерах, как в тюрьме, при отвратительной обстановке, вместе с тюремными картежниками, с их любовницами и с их свиньями, содержатся в Дуэ, то есть в самом жутком и безнадежном месте
острова, достаточно рисует колонизационную и сельскохозяйственную политику здешних властей.]
В отчете указаны и меры, употребляемые против сифилиса: 1) осмотр каторжных 1 и 15 числа каждого месяца; 2) осмотр партий, вновь прибывающих на
остров; 3) еженедельный осмотр
женщин сомнительной нравственности; 4) наблюдение за бывшими больными сифилисом.
Можно сказать, что, за исключением небольшого числа привилегированных и тех, которые прибывают на
остров с мужьями, все каторжные
женщины поступают в сожительницы.
Каторжных работ для
женщин на
острове нет.
Невысокий процент детей старших возрастов среди сахалинских уроженцев объясняется и детскою смертностью и тем, что в прошлые годы было на
острове меньше
женщин и потому меньше рождалось детей, но больше всего виновата тут эмиграция.
Из вольных поселенцев осталось на
острове только трое: Хомутов, о котором я уже упоминал, и две
женщины, родившиеся в Чибисани.
— Ох! Ч!то вы мне будете говорить? Замечательный город! Ну, совсем европейский город. Если бы вы знали, какие улицы, электричество, трамваи, театры! А если бы вы знали, какие кафешантаны! Вы сами себе пальчики оближете. Непременно, непременно советую вам, молодой человек, сходите в Шато-де-Флер, в Тиволи, а также проезжайте на
остров. Это что-нибудь особенное. Какие
женщины, ка-ак-кие
женщины!
Разыскал я, наконец, и Смита, а он вдруг и умри. Я даже на него живого-то и не успел посмотреть. Тут, по одному случаю, узнаю я вдруг, что умерла одна подозрительная для меня
женщина на Васильевском
острове, справляюсь — и нападаю на след. Стремлюсь на Васильевский, и, помнишь, мы тогда встретились. Много я тогда почерпнул. Одним словом, помогла мне тут во многом и Нелли…
Пароходик бежал прямо к
острову, на котором стояла знакомая медная
женщина.
Алексей Степаныч, страстно любящий, еще не привыкший к счастию быть мужем обожаемой
женщины, был как-то неприятно изумлен, что Софья Николавна не восхитилась ни рощей, ни
островом, даже мало обратила на них внимания и, усевшись в тени на берегу быстро текущей реки, поспешила заговорить с мужем об его семействе, о том, как их встретили, как полюбила она свекра, как с первого взгляда заметила, что она ему понравилась, что, может быть, и матушке свекрови также бы она понравилась, но что Арина Васильевна как будто не смела приласкать ее, что всех добрее кажется Аксинья Степановна, но что и она чего-то опасается… «Я всё вижу и понимаю, — прибавила она, — вижу я, откуда сыр-бор горит.
То, что беспрестанно случается в жизни с большею частью молодых
женщин, то же происходило и с Софьей Николавной: сознание в неравенстве с собою, сознание в некоторой ограниченности чувств и понятий своего мужа нисколько не мешало ей пламенно и страстно к нему привязываться — и уже начинала мелькать у нее неясная мысль, что он не так ее любит, как может любить, потому что не безгранично предан он любви своей, потому что не ею одною он занят, потому что любит и пруд, и
остров, и степь, населенную куликами, и воду с противной ей рыбою.
Восторженное внимание
женщин раззудило его, и он стал врать о том, что где-то на Васильевском
острове студенты готовили бомбы, и о том, как ему градоначальник поручил арестовать этих злоумышленников. А бомб там было — потом уж это оказалось — двенадцать тысяч штук. Если бы все это взорвалось, так не только что дома этого, а, пожалуй, и пол-Петербурга не осталось бы…
Тогда же, с того же
острова Сахалина бурей принесло в лодке семь человек каких-то людей с
женщинами.
— Полковница Усова, — невозмутимо повторил Алексей Александрович. — Она живет на Васильевском
острове и содержит игорный дом и тайный любовный притон. Там происходят отвратительные оргии. Туда увлекаются легкомысленные девушки и молодые
женщины хороших семейств, чтобы удовлетворить своя порочные желания или для приобретения средств. Петербург — это помойная яма, а потому…
Калисфения Фемистокловна не оставляла ее своими наставлениями и была довольна послушанием молодой
женщины. Вскоре она почти совсем переселилась на Васильевский
остров.
Первый такой припадок грусти случился с молодой
женщиной года через два после переселения ее на Васильевский
остров.
— Поедем же, поедем, надо спасти ее! Где живет эта
женщина? Васильевский
остров велик.