Неточные совпадения
Вообще тот медовый месяц, то есть месяц после свадьбы, от которого, по преданию,
ждал Левин столь
многого, был не только не медовым, но остался в воспоминании их обоих самым тяжелым и унизительным временем их жизни.
Он еще занимал важное место, он был членом
многих комиссий и комитетов; но он был человеком, который весь вышел и от которого ничего более не
ждут.
А может быть и то: поэта
Обыкновенный
ждал удел.
Прошли бы юношества лета:
В нем пыл души бы охладел.
Во
многом он бы изменился,
Расстался б с музами, женился,
В деревне, счастлив и рогат,
Носил бы стеганый халат;
Узнал бы жизнь на самом деле,
Подагру б в сорок лет имел,
Пил, ел, скучал, толстел, хирел.
И наконец в своей постеле
Скончался б посреди детей,
Плаксивых баб и лекарей.
— Ну, если так, — даже с некоторым удивлением ответил Свидригайлов, рассматривая Раскольникова, — если так, то вы и сами порядочный циник. Материал, по крайней мере, заключаете в себе огромный. Сознавать
много можете,
много… ну да вы и делать-то
много можете. Ну, однако ж, довольно. Искренно жалею, что с вами мало переговорил, да вы от меня не уйдете… Вот
подождите только…
— Жизни! Вы что за пророк,
много ль вы знаете? Ищите и обрящете. Вас, может, бог на этом и
ждал. Да и не навек она, цепь-то…
Проходя канцелярию, Раскольников заметил, что
многие на него пристально посмотрели. В прихожей, в толпе, он успел разглядеть обоих дворников из того дома, которых он подзывал тогда ночью к квартальному. Они стояли и чего-то
ждали. Но только что он вышел на лестницу, вдруг услышал за собой опять голос Порфирия Петровича. Обернувшись, он увидел, что тот догонял его, весь запыхавшись.
А между тем Базаров не совсем ошибался. Он поразил воображение Одинцовой; он занимал ее, она
много о нем думала. В его отсутствие она не скучала, не
ждала его; но его появление тотчас ее оживляло; она охотно оставалась с ним наедине и охотно с ним разговаривала, даже тогда, когда он ее сердил или оскорблял ее вкус, ее изящные привычки. Она как будто хотела и его испытать, и себя изведать.
Варвара как-то тяжело, неумело улеглась спиною к нему; он погасил свечу и тоже лег, ожидая, что еще скажет она, и готовясь наговорить ей очень
много обидной правды. В темноте под потолком медленно вращались какие-то дымные пятна, круги.
Ждать пришлось долго, прежде чем в тишине прозвучали тихие слова...
У него незаметно сложилось странное впечатление: в России бесчисленно
много лишних людей, которые не знают, что им делать, а может быть, не хотят ничего делать. Они сидят и лежат на пароходных пристанях, на станциях железных дорог, сидят на берегах рек и над морем, как за столом, и все они чего-то
ждут. А тех людей, разнообразным трудом которых он восхищался на Всероссийской выставке, тех не было видно.
Эти фразы не смущали Самгина, напротив: в нем уже снова возрождалась смутная надежда на командующее место в жизни, которая, пошатываясь, поскрипывая, стеная и вздыхая, смотрела на него
многими десятками глаз и точно
ждала каких-то успокоительных обещаний, откровений.
Самгину показалось, что глаза Марины смеются. Он заметил, что
многие мужчины и женщины смотрят на нее не отрываясь, покорно, даже как будто с восхищением. Мужчин могла соблазнять ее величавая красота, а женщин чем привлекала она? Неужели она проповедует здесь? Самгин нетерпеливо
ждал. Запах сырости становился теплее, гуще. Тот, кто вывел писаря, возвратился, подошел к столу и согнулся над ним, говоря что-то Лидии; она утвердительно кивала головой, и казалось, что от очков ее отскакивают синие огни…
Но иногда рыжий пугал его: забывая о присутствии ученика, он говорил так
много, долго и непонятно, что Климу нужно было кашлянуть, ударить каблуком в пол, уронить книгу и этим напомнить учителю о себе. Однако и шум не всегда будил Томилина, он продолжал говорить, лицо его каменело, глаза напряженно выкатывались, и Клим
ждал, что вот сейчас Томилин закричит, как жена доктора...
— Возмущенных — мало! — сказал он, встряхнув головой. — Возмущенных я не видел. Нет. А какой-то… странный человек в белой шляпе собирал добровольцев могилы копать. И меня приглашал. Очень… деловитый. Приглашал так, как будто он давно
ждал случая выкопать могилу. И — большую, для
многих.
— Я, должно быть, немножко поэт, а может, просто — глуп, но я не могу… У меня — уважение к женщинам, и — знаешь? — порою мне думается, что я боюсь их. Не усмехайся,
подожди! Прежде всего — уважение, даже к тем, которые продаются. И не страх заразиться, не брезгливость — нет! Я
много думал об этом…
Бальзаминова. Ну вот видишь ли! Значит, что ж мудреного, что Миша женится на богатой? Вот в этаком-то случае сон-то и
много значит, когда ждешь-то чего-нибудь. Такой уж я, Матрена, сон видела, такой странный, что и не знаю, чему приписать! Вижу: будто я на гулянье, что ли, только народу, народу видимо-невидимо.
«В эти три,
много четыре дня должно прийти;
подожду ехать к Ольге», — решил он, тем более что она едва ли знает, что мосты наведены…
Он этого не соображал ничего и только
ждал от нее
многого впереди, но далеко впереди, не проча никогда ее себе в подруги.
Но, несмотря на страсть к танцам,
ждет с нетерпением лета, поры плодов, любит, чтобы
много вишен уродилось и арбузы вышли большие, а яблоков народилось бы столько, как ни у кого в садах.
Я, конечно, предлагал их в ту минуту искренно и, так сказать, с первым пылом, но потом, по прошествии столь
многих минут, я, естественно, мог одуматься… и рассчитывал, что он по крайней мере меня пощадит… или, так сказать, нас пощадит, нас с нею,
подождет хоть по крайней мере.
— Ну, хорошо, — сказал я, сунув письмо в карман. — Это дело пока теперь кончено. Крафт, послушайте. Марья Ивановна, которая, уверяю вас,
многое мне открыла, сказала мне, что вы, и только один вы, могли бы передать истину о случившемся в Эмсе, полтора года назад, у Версилова с Ахмаковыми. Я вас
ждал, как солнца, которое все у меня осветит. Вы не знаете моего положения, Крафт. Умоляю вас сказать мне всю правду. Я именно хочу знать, какой он человек, а теперь — теперь больше, чем когда-нибудь это надо!
Она была несколько бледна. Но ее спокойствие было только усилением сарказма. О, я простил ей
многое в ту минуту, когда постепенно осмыслил дело. С минуту я обдумывал; она молчала и
ждала.
Было уже восемь часов; я бы давно пошел, но все
поджидал Версилова: хотелось ему
многое выразить, и сердце у меня горело. Но Версилов не приходил и не пришел. К маме и к Лизе мне показываться пока нельзя было, да и Версилова, чувствовалось мне, наверно весь день там не было. Я пошел пешком, и мне уже на пути пришло в голову заглянуть во вчерашний трактир на канаве. Как раз Версилов сидел на вчерашнем своем месте.
Многие обрадовались бы видеть такой необыкновенный случай: праздничную сторону народа и столицы, но я
ждал не того; я видел это у себя; мне улыбался завтрашний, будничный день. Мне хотелось путешествовать не официально, не приехать и «осматривать», а жить и смотреть на все, не насилуя наблюдательности; не задавая себе утомительных уроков осматривать ежедневно, с гидом в руках, по стольку-то улиц, музеев, зданий, церквей. От такого путешествия остается в голове хаос улиц, памятников, да и то ненадолго.
Я все
ждал перемены, препятствия; мне казалось, судьба одумается и не пошлет меня дальше: поэтому нерешительно делал в Англии приготовления к отъезду, не запасал
многого, что нужно для дальнего вояжа, и взял кое-что, годное больше для житья на берегу.
Мужики стали просить
подождать до луны, иначе темно ехать, говорили они: трудно,
много мелей.
— Нет, Вася, умру… — слабым голосом шептал старик, когда Бахарев старался его успокоить. — Только вот тебя и
ждал, Вася. Надо мне с тобой переговорить… Все, что у меня есть, все оставляю моему внучку Сергею… Не оставляй его… О Варваре тоже позаботься: ей еще
много горя будет, как я умру…
— Я буду вас
ждать, — говорила Надежда Васильевна, когда провожала Привалова в переднюю. — Мы еще о
многом переговорим с вами… Да? Видели, в каком положении бедный Максим… У него какое-то мудреное нервное расстройство, и я часто сама не узнаю его; совсем другой человек.
Мы должны вернуться назад, к концу апреля, когда Ляховский начинал поправляться и бродил по своему кабинету при помощи костылей. Трехмесячная болезнь принесла с собой
много упущений в хозяйстве, и теперь Ляховский старался наверстать даром пропущенное время. Он рано утром
поджидал Альфонса Богданыча и вперед закипал гневом по поводу разных щекотливых вопросов, которые засели в его голове со вчерашнего дня.
Александр Привалов слишком долго
ждал и слишком
много выносил от своего тестя, чтобы теперь не вознаградить себя сторицей.
Долго еще
ждать завершения его, и еще
много выстрадает земля, но мы достигнем и будем кесарями и тогда уже помыслим о всемирном счастии людей.
План его состоял в том, чтобы захватить брата Дмитрия нечаянно, а именно: перелезть, как вчера, через тот плетень, войти в сад и засесть в ту беседку «Если же его там нет, — думал Алеша, — то, не сказавшись ни Фоме, ни хозяйкам, притаиться и
ждать в беседке хотя бы до вечера. Если он по-прежнему караулит приход Грушеньки, то очень может быть, что и придет в беседку…» Алеша, впрочем, не рассуждал слишком
много о подробностях плана, но он решил его исполнить, хотя бы пришлось и в монастырь не попасть сегодня…
— Были причины, о которых сейчас узнаете. Во всяком случае, рад познакомиться. Давно
ждал случая и
много слышал, — пробормотал, немного задыхаясь, Коля.
Рассеянные жители столицы не имеют понятия о
многих впечатлениях, столь известных жителям деревень или городков, например об ожидании почтового дня: во вторник и пятницу полковая наша канцелярия бывала полна офицерами: кто
ждал денег, кто письма, кто газет.
…Р. страдала, я с жалкой слабостью
ждал от времени случайных разрешений и длил полуложь. Тысячу раз хотел я идти к Р., броситься к ее ногам, рассказать все, вынести ее гнев, ее презрение… но я боялся не негодования — я бы ему был рад, — боялся слез.
Много дурного надобно испытать, чтоб уметь вынести женские слезы, чтоб уметь сомневаться, пока они, еще теплые, текут по воспаленной щеке. К тому же ее слезы были бы искренние.
Оставалось умереть. Все с часу на час
ждали роковой минуты, только сама больная продолжала мечтать. Поле, цветы, солнце… и много-много воздуха! Точно живительная влага из полной чаши, льется ей воздух в грудь, и она чувствует, как под его действием стихают боли, организм крепнет. Она делает над собой усилие, встает с своего одра, отворяет двери и бежит, бежит…
С ранним утром приехал какой-то гость, статный собою, в красном жупане, и осведомляется о пане Даниле; слышит все, утирает рукавом заплаканные очи и пожимает плечами. Он-де воевал вместе с покойным Бурульбашем; вместе рубились они с крымцами и турками;
ждал ли он, чтобы такой конец был пана Данила. Рассказывает еще гость о
многом другом и хочет видеть пани Катерину.
— Они выгонят меня из дому, как старую водовозную клячу, — спокойно предусматривала события мисс Дудль. — И я не довела бы себя до этого, если бы мне не было жаль мистера Стабровского… Без меня о нем все забудут. Мистер Казимир
ждет только его смерти, чтобы получить все деньги… Дидя будет еще
много плакать и тогда вспомнит обо мне.
В горах было особенно
много снега, и ключевские мельники со страхом
ждали полой воды, которая рвала и разносила по веснам их плотины.
Они рассказывали о своей скучной жизни, и слышать это мне было очень печально; говорили о том, как живут наловленные мною птицы, о
многом детском, но никогда ни слова не было сказано ими о мачехе и отце, — по крайней мере я этого не помню. Чаще же они просто предлагали мне рассказать сказку; я добросовестно повторял бабушкины истории, а если забывал что-нибудь, то просил их
подождать, бежал к бабушке и спрашивал ее о забытом. Это всегда было приятно ей.
Об этой ссуде начальник острова говорит в одном из своих приказов: «К величайшему сожалению, эта ссуда, как и
многое другое, долго заставляет себя
ждать, парализуя охоту к домообзаводству…
— Ну, не
много сказали, —
подождала секунд пять Аглая. — Хорошо, я согласна оставить ежа; но я очень рада, что могу наконец покончить все накопившиеся недоумения. Позвольте наконец узнать от вас самого и лично: сватаетесь вы за меня или нет?
Рассказывали, будто он нарочно
ждал торжественного званого вечера у родителей своей невесты, на котором он был представлен весьма
многим значительным лицам, чтобы вслух и при всех заявить свой образ мыслей, обругать почтенных сановников, отказаться от своей невесты публично и с оскорблением и, сопротивляясь выводившим его слугам, разбить прекрасную китайскую вазу.
Да и то соврал, если уж подслушал меня: я не просто за одну графиню Дюбарри молился; я причитал так: «Упокой, господи, душу великой грешницы графини Дюбарри и всех ей подобных», а уж это совсем другое; ибо
много таковых грешниц великих, и образцов перемены фортуны, и вытерпевших, которые там теперь мятутся и стонут, и
ждут; да я и за тебя, и за таких же, как ты, тебе подобных, нахалов и обидчиков, тогда же молился, если уж взялся подслушивать, как я молюсь…
Многого я
ждала, а этого нет!
Заявлять свой прииск он не хотел, потому что
много хлопот с такими заявками, да и
ждать приходилось, пока сделают отвод.
— Чего ждать-то?.. Все одно пропадать… а старичонке
много ли надо: двинул одинова — и не дыхнет…
Вольховского биографию мне прислал Малиновский давно. Спасибо ему, что он напечатал, но напрасно тут слишком
много казенного формуляра. Я и после смерти доброй моей Марьи не перестаю писать к Малиновскому и к его сыну. Кажется, мальчик умный и способный. Что-то его
ждет впереди?
Аннушка мне пишет, что в Нижний
ждут Басаргиных и что Полинька невеста Павла Менделеева, что служит в Омске. Может, это секрет, не выдавай меня. Летом они, кажется, едут в Сибирь. Когда узнаю, что Басаргин в Нижнем, напишу к нему, что его крестник теперь Пущин, а не Васильев, хоть, может быть, ему это все равно, но я помню, как они
много для меня сделали, когда этот купчик явился на свет…
Знакомство и сношения могли быть в 15, 19 и 20-м году. Я смутно вспоминаю это время. Тогда сам я не был знаком ни с Кондратием, ни с Марлинским. При свидании все это разберем по косточкам. Теперь решительно не об этом думаю. Скопилось
много разных дел. Почта не
ждет…
—
Много у меня проектов, — отвечала она серьезно, — а между тем я все путаюсь. Потому-то и
ждала вас с таким нетерпением, чтоб вы мне все это разрешили. Вы все это гораздо лучше меня знаете. Ведь вы для меня теперь как будто какой-то бог. Слушайте, я сначала так рассуждала: если они любят друг друга, то надобно, чтоб они были счастливы, и потому я должна собой пожертвовать и им помогать. Ведь так!