Многие думают, что главная беда России в том, что русское общество недостаточно либерально или радикально, и
ждут многого от поворота нашего общества влево в традиционном смысле этого слова.
— А я знаю, отчего вы зовете меня на бал. Вы
ждете много от этого бала, и вам хочется, чтобы все тут были, все принимали участие.
Тогда еще он был молод, и если нельзя сказать, чтоб он был жив, то, по крайней мере, живее, чем теперь; еще он был полон разных стремлений, все чего-то надеялся,
ждал многого и от судьбы, и от самого себя; все готовился к поприщу, к роли — прежде всего, разумеется, в службе, что и было целью его приезда в Петербург. Потом он думал и о роли в обществе; наконец, в отдаленной перспективе, на повороте с юности к зрелым летам, воображению его мелькало и улыбалось семейное счастие.
— О, нет! я
жду многого, но не для себя… От деятельности, от блаженства деятельности я никогда не откажусь, но я отказался от наслаждения. Мои надежды, мои мечты — и собственное мое счастие не имеют ничего общего. Любовь (при этом слове он пожал плечом)… любовь — не для меня; я… ее не стою; женщина, которая любит, вправе требовать всего человека, а я уж весь отдаться не могу. Притом нравиться — это дело юношей: я слишком стар. Куда мне кружить чужие головы? Дай Бог свою сносить на плечах!
Нашли, что скучно тут. Поговорили, подумали, решили ехать в Черкизово. Пошли к трамвайной остановке. Народу
ждало много. Парни очень громко разговаривали, острили. Молоденькая девушка, нагнувшись, озабоченно что-то искала глазами на мостовой. Неугомонный Спирька спросил:
Неточные совпадения
Вообще тот медовый месяц, то есть месяц после свадьбы, от которого, по преданию,
ждал Левин столь
многого, был не только не медовым, но остался в воспоминании их обоих самым тяжелым и унизительным временем их жизни.
Он еще занимал важное место, он был членом
многих комиссий и комитетов; но он был человеком, который весь вышел и от которого ничего более не
ждут.
А может быть и то: поэта // Обыкновенный
ждал удел. // Прошли бы юношества лета: // В нем пыл души бы охладел. // Во
многом он бы изменился, // Расстался б с музами, женился, // В деревне, счастлив и рогат, // Носил бы стеганый халат; // Узнал бы жизнь на самом деле, // Подагру б в сорок лет имел, // Пил, ел, скучал, толстел, хирел. // И наконец в своей постеле // Скончался б посреди детей, // Плаксивых баб и лекарей.
— Ну, если так, — даже с некоторым удивлением ответил Свидригайлов, рассматривая Раскольникова, — если так, то вы и сами порядочный циник. Материал, по крайней мере, заключаете в себе огромный. Сознавать
много можете,
много… ну да вы и делать-то
много можете. Ну, однако ж, довольно. Искренно жалею, что с вами мало переговорил, да вы от меня не уйдете… Вот
подождите только…
— Жизни! Вы что за пророк,
много ль вы знаете? Ищите и обрящете. Вас, может, бог на этом и
ждал. Да и не навек она, цепь-то…