Неточные совпадения
— А — знаешь, это очень интересно —
война, очень захватывает! Утром проснешься — думаешь: кто — кого? И газеты
ждешь, как забавного знакомого.
— Куда вы?
Подождите, здесь ужинают, и очень вкусно. Холодный ужин и весьма неплохое вино. Хозяева этой старой посуды, — показал он широким жестом на пестрое украшение стен, — люди добрые и широких взглядов. Им безразлично, кто у них ест и что говорит, они достаточно богаты для того, чтоб участвовать в истории;
войну они понимают как основной смысл истории, как фабрикацию героев и вообще как нечто очень украшающее жизнь.
Украйна глухо волновалась.
Давно в ней искра разгоралась.
Друзья кровавой старины
Народной чаяли
войны,
Роптали, требуя кичливо,
Чтоб гетман узы их расторг,
И Карла
ждал нетерпеливо
Их легкомысленный восторг.
Вокруг Мазепы раздавался
Мятежный крик: пора, пора!
Но старый гетман оставался
Послушным подданным Петра.
Храня суровость обычайну,
Спокойно ведал он Украйну,
Молве, казалось, не внимал
И равнодушно пировал.
Но время шло. Москва напрасно
К себе гостей
ждала всечасно,
Средь старых, вражеских могил
Готовя шведам тризну тайну.
Незапно Карл поворотил
И перенес
войну в Украйну.
Может быть, пришлось бы, по неимению известий о неприятеле, оставаться праздно в каком-нибудь нейтральном порте, например в Сан-Франциско, и там
ждать исхода
войны.
С часу на час
ждали парохода с ост-индской почтой; и если б она пришла с известием о
войне, нашу шкуну могли бы захватить английские военные суда.
Пари не состоялось, и мы ушли сначала в Нагасаки, потом в Манилу — все еще в неведении о том, в
войне мы уже или нет, — и с каждым днем
ждали известия и в каждом встречном судне предполагали неприятеля.
Отчаянный роялист, он участвовал на знаменитом празднике, на котором королевские опричники топтали народную кокарду и где Мария-Антуанетта пила на погибель революции. Граф Кенсона, худой, стройный, высокий и седой старик, был тип учтивости и изящных манер. В Париже его
ждало пэрство, он уже ездил поздравлять Людовика XVIII с местом и возвратился в Россию для продажи именья. Надобно было, на мою беду, чтоб вежливейший из генералов всех русских армий стал при мне говорить о
войне.
Они в постоянной
войне со всем окружающим, и потому не требуйте и не
ждите от них рациональных соображений, доступных человеку в спокойном и мирном состоянии.
С окончанием
войны пьяный угар прошел и наступило веселое похмелье конца пятидесятых годов. В это время Париж уже перестал быть светочем мира и сделался сокровищницей женских обнаженностей и съестных приманок. Нечего было
ждать оттуда, кроме модного покроя штанов, а следовательно, не об чем было и вопрошать. Приходилось искать пищи около себя… И вот тогда-то именно и было положено основание той"благородной тоске", о которой я столько раз упоминал в предыдущих очерках.
Тут же сидел французский attache, из породы брюнетов, который ел княгиню глазами и
ждал только конца объяснений по церковным вопросам, чтобы, в свою очередь, объяснить княгине мотивы, побудившие императора Наполеона III начать мексиканскую
войну.
По самому последнему зимнему пути поехали мы в Аксаково, где
ждала меня весна, охота, природа, проснувшаяся к жизни, и прилет птицы; я не знал его прежде и только тогда увидел и почувствовал в первый раз — и вылетели из головы моей на ту пору
война с Наполеоном и университет с товарищами.
Некоторое время Якову казалось, что в общем всё идёт хорошо,
война притиснула людей, все стали задумчивее, тише. Но он привык испытывать неприятности, предчувствовал, что не все они кончились для него, и смутно
ждал новых.
Ждать пришлось не очень долго, в городе снова явился Нестеренко под руку с высокой дамой, похожей на Веру Попову; встретив на улице Якова, он, ещё издали, посмотрел сквозь него, а подойдя, поздоровавшись, спросил...
Я
ждал невзгод; возможные все беды
Предусмотрел:
войну, и мор, и голод,
И мятежи — и всем им дать отпор
Я был готов.
Достигаев.
Подожди, — в чём дело? Жили мы шутя, за счёт дураков, ну вот: перебили дураков на
войне, а которые остались — поумнели и просятся к нам в долю, в компаньоны.
— Кабы мы знали до рожденья, что нас
ждёт, — молились бы слёзно: матушка богородица, не роди ты нас бабами! Ведь какая она милая была, Дуня-то, какая весёлая да умная! Заели вы её, мужичишки, дьяволы! Ограбили, обобрали — вот с чего начала она пить да гулять! А всё из-за проклятой вашей
войны! Погодите, черти неуёмные, когда бабы возьмутся за ум — они вам покажут, как
войны эти затевать!
Я вел
войну, и читатель вправе ожидать от меня описания средств, которые дали мне победу, и он, наверное,
ждет следовательских тонкостей, которыми так блещут романы Габорио и нашего Шкляревского; и я готов оправдать ожидания читателя, но… одно из главных действующих лиц оставляет поле битвы, не дождавшись конца сражения, — его не делают участником победы; всё, что было им сделано ранее, пропадает даром, — и оно идет в толпу зрителей.
И вот Эсхил пишет свою трагедию «Персы». Действие происходит в Персии. Хор персидских старцев
ждет известий о результатах
войны; Атосса — мать Ксеркса и вдова Дария — рассказывает свой зловещий сон. Является вестник и сообщает о разгроме персидского флота. Слезы, вопли, стенания. Атосса вызывает тень покойного своего мужа, царя Дария. Тень предсказывает гибель сухопутных персидских сил и объявляет, что персы несут кару за гордость, за то, что пренебрегли наличным счастием в погоне за далеким.
Из прибывших сюда к началу
войны многие были до того переутомлены, что, как счастья,
ждали раны или смерти.
Если
война и побережет его, так его
ждет поле в Москве.
Наивное возражение молодой девушки: «Значит, когда будет
война» — тоже оказалось пророческим, так как Николаю Павловичу действительно не пришлось
ждать долго объявления новой
войны; но не будем забегать вперед, а сделаем краткий обзор положения России относительно западно-европейских держав в описываемый нами период.
Эти, а также и некоторые другие, столь же замечательные или, по крайней мере, очень редкие события в первых числах апреля месяца 1885 года отмечены русскими газетами великой и малой печати, и истолковывались как «предвещания» той «близкой
войны», о которой в истекшие дни все говорили и все
ждали решительных известий. Особенным значением пользовалось «проречение кронштадтского младенца».