Неточные совпадения
— Ах, она гадкая женщина! Кучу неприятностей мне сделала. — Но он не рассказал, какие были эти неприятности. Он не мог сказать, что он прогнал Марью Николаевну за то, что чай был слаб, главное же, за то, что она ухаживала за ним, как за
больным. ― Потом вообще теперь я хочу совсем переменить жизнь. Я, разумеется, как и все, делал глупости, но состояние ― последнее дело, я его не
жалею. Было бы здоровье, а здоровье, слава Богу, поправилось.
Доктор вдруг замолчал, нахмурился и быстро начал прощаться. Мисс Дудль, знавшая его семейную обстановку,
пожалела доктора, которого, может быть, ждет дома неприятная семейная сцена за лишние полчаса, проведенные у постели
больной. Но доктор не пошел домой, а бесцельно бродил по городу часа три, пока не очутился у новой вальцовой мельницы Луковникова.
«Вот и
больная невестка себя не
пожалела, встала, оделась и пришла развеселить старика», — сказал он с нежностью.
У меня душа так наболела, что мне больно от всякого взгляда, от всякого слова; мне больно, когда обо мне говорят, дурно ли, хорошо ли, это все равно; а еще
больнее, когда меня
жалеют, когда мне благодетельствуют.
— Не буду, — сказал Маклаков, подумав. — Ну, вот что — прощай! Прими мой совет — я его даю,
жалея тебя, — вылезай скорее из этой службы, — это не для тебя, ты сам понимаешь. Теперь можно уйти — видишь, какие дни теперь! Мёртвые воскресают, люди верят друг другу, они могут простить в такие дни многое. Всё могут простить, я думаю. А главное, сторонись Сашки — это
больной, безумный, он уже раз заставил тебя брата выдать, — его надо бы убить, как паршивую собаку! Ну, прощай!
— Так и так, — отвечает Зеленский, — весь аппарат бездействует, что-то вроде miserere [
Жалеть, иметь сострадание (лат.); здесь — безнадежное состояние
больного.].
— От этого и лихорадка. От сырости, — сказала Варвара Алексеевна, не замечая того, что она говорит прямо противное тому, что говорила сейчас. — Мой доктор говорил всегда, что нельзя никогда определить болезнь, не зная характера
больной. А уж он знает, потому что это первый доктор, и мы платим ему 100 рублей. Покойный муж не признавал докторов, но для меня никогда он ничего не
жалел.
Кроме этой лжи, или вследствие ее мучительнее всего было для Ивана Ильича то, что никто не
жалел его так, как ему хотелось, чтобы его
жалели: Ивану Ильичу в иные минуты, после долгих страданий, больше всего хотелось, как ему ни совестно бы было признаться в этом, — хотелось того, чтоб его, как дитя
больное,
пожалел бы кто-нибудь.
— Ничего не давая, как много взяли вы у жизни! На это вы возражаете презрением… А в нём звучит — что? Ваше неумение
жалеть людей. Ведь у вас хлеба духовного просят, а вы камень отрицания предлагаете! Ограбили вы душу жизни, и, если нет в ней великих подвигов любви и страдания — в этом вы виноваты, ибо, рабы разума, вы отдали душу во власть его, и вот охладела она и умирает,
больная и нищая! А жизнь всё так же мрачна, и её муки, её горе требуют героев… Где они?
Владимир. Я был там, откуда веселье очень далеко; я видел одну женщину, слабую,
больную, которая за давнишний проступок оставлена своим мужем и родными; она — почти нищая; весь мир смеется над ней, и никто об ней не
жалеет… О! батюшка! эта душа заслуживала прощение и другую участь! Батюшка! я видел горькие слезы раскаяния, я молился вместе с нею, я обнимал ее колена, я… я был у моей матери… чего вам больше?
Жена управляющего каждодневно наведывалась в избу Григория. Истинно добрая женщина эта употребляла все свои силы, все свои слабые познания в медицине, чтобы только помочь Акулине. Она не
жалела времени. Но было уже поздно: ничего не помогало.
Больной час от часу становилось хуже да хуже.
Матушка!
пожалей о своем
больном дитятке!..
— Что же неверного в том, что я вас
жалеть могу? — настаивала Лодка. — Вот, вижу, человек одинокий,
больной, и смерть от вас не за горами — ведь так?
Кисельников. Кто вас несчастным-то признал, — подставные кредиторы, которым вы дутых векселей надавали. Что у вас за несчастие! Ни пожара, ни пропажи не было. Зажали деньги-то, папенька.
Пожалейте хоть внучат-то, вон они
больные лежат.
Меня
жалели, как признанного
больного, ко мне делали визиты, со мной говорили каким-то ломаным, нелепым языком, и только один я знал, что я здоров, как никто, и наслаждался отчетливой, могучей работой своей мысли.
— А они
жалеют людей, — возразила Матрёна. — У нас тоже… начнёт поправляться
больная, так, господи, что делается! А которая бедная идёт на выписку, так ей и советов, и денег, и лекарств надают… Даже слеза меня прошибает… добрые люди!
Вся эта куча злых женщин и
больных детей вместе с их мучителем теснилась в деревянном доме на Петербургской, недоедала, потому что старик был скуп и деньги выдавал копейками, хотя и не
жалел себе на водку, недосыпала, потому что старик страдал бессонницею и требовал развлечений.
Кузминского пенья я не дождалась, ушла, верная обещанью. Теперь —
жалею. (
Жалела уже тогда,
жалела и уходя,
жалела и выйдя — и дойдя — и войдя. Тем более что моя
больная, не дождавшись меня, то есть не поверив обещанию, которое я сдержала, — спокойно спала, и жертва, как все, была напрасной.)
Больного с брюшным тифом сильно лихорадит, у него болит голова, он потеет по ночам, его мучит тяжелый бред; бороться с этим нужно очень осторожно, и преимущественно физическими средствами; но попробуй скажи пациенту: «Страдай, обливайся потом, изнывай от кошмаров!» Он отвернется от тебя и обратится к врачу, который не будет
жалеть хинина, фенацетина и хлорал-гидрата; что это за врач, который не дает облегчения!
К счастью медицины и
больных, времена эти миновали безвозвратно, и
жалеть об этом преступно; нигде отсутствие практической подготовки не может принести столько вреда, как во врачебном деле.
— Господи, опять о политике начали! — кашляет в соседней комнате жилец Федор Федорыч. — Хоть бы
больного пожалели!
Вечером Андрею Ивановичу сделали ванну, и он почувствовал себя немного лучше. Тяжелые
больные легковерны: незначительное улучшение в своем состоянии они готовы считать за начало выздоровления; Андрей Иванович решил, что недели через две-три поправится, и горько
пожалел, что не лег в больницу раньше.
Полина, впрочем, несмотря на эту рознь, любила сестру, и
больная, в бреду, вместе с именем горячо любимого ею человека вспоминала сестру Зину,
жалела ее, звала к себе.
Когда кризис миновал и консилиум врачей решил, что опасность прошла и
больной, хотя медленно, но начнет поправляться, Белоглазова даже убедила Хвостову
пожалеть себя и предоставить ей одной уход за дорогим выздоравливающим.
Первые дни он хотя с трудом, но выносил дорогу. Потом это ему сделалось не по силам, и он принужден был остановиться в деревне, невдалеке от Вильны. Лежа на лавке в крестьянской избе, он стонал в голос, перемежая стоны молитвами и
жалея, что не умер в Италии. Однако припадки болезни мало-помалу стихли,
больного опять положили в карету и повезли дальше.