Неточные совпадения
— И слава Богу,
Вера! Опомнись, приди в себя немного, ты сама не пойдешь! Когда больные горячкой мучатся
жаждой и просят льду — им не дают. Вчера, в трезвый час, ты сама предвидела это и указала мне простое и самое действительное средство — не пускать тебя — и я не пущу…
Вера умна, но он опытнее ее и знает жизнь. Он может остеречь ее от грубых ошибок, научить распознавать ложь и истину, он будет работать, как мыслитель и как художник; этой
жажде свободы даст пищу: идеи добра, правды, и как художник вызовет в ней внутреннюю красоту на свет! Он угадал бы ее судьбу, ее урок жизни и… и… вместе бы исполнил его!
Открытие в
Вере смелости ума, свободы духа,
жажды чего-то нового — сначала изумило, потом ослепило двойной силой красоты — внешней и внутренней, а наконец отчасти напугало его, после отречения ее от «мудрости».
Внутренне этот исторический поворот подготовлялся духовным кризисом европейской культуры, крахом позитивизма и материализма новейшего европейского сознания, разочарованием в жизни,
жаждой новой
веры и новой мудрости.
Ты не сошел потому, что опять-таки не захотел поработить человека чудом и
жаждал свободной
веры, а не чудесной.
Гнет позитивизма и теории социальной среды, давящий кошмар необходимости, бессмысленное подчинение личности целям рода, насилие и надругательство над вечными упованиями индивидуальности во имя фикции блага грядущих поколений, суетная
жажда устроения общей жизни перед лицом смерти и тления каждого человека, всего человечества и всего мира,
вера в возможность окончательного социального устроения человечества и в верховное могущество науки — все это было ложным, давящим живое человеческое лицо объективизмом, рабством у природного порядка, ложным универсализмом.
Естественные религии рода перестали человека удовлетворять; он перерос их,
жаждал новой
веры, которой заключалось бы высшее сознание.
Это наивное раздвоение ребенка и размышляющей женщины, эта детская и в высшей степени правдивая
жажда истины и справедливости и непоколебимая
вера в свои стремления — все это освещало ее лицо каким-то прекрасным светом искренности, придавало ему какую-то высшую, духовную красоту, и вы начинали понимать, что не так скоро можно исчерпать все значение этой красоты, которая не поддается вся сразу каждому обыкновенному, безучастному взгляду.
Была же
жажда жизни и
вера в нее!..
— Этот человек — социалист, редактор местной рабочей газетки, он сам — рабочий, маляр. Одна из тех натур, у которых знание становится
верой, а
вера еще более разжигает
жажду знания. Ярый и умный антиклерикал, — видишь, какими глазами смотрят черные священники в спину ему!
Свобода! он одной тебя
Еще искал в пустынном мире.
Страстями чувства истребя,
Охолодев к мечтам и к лире,
С волненьем песни он внимал,
Одушевленные тобою,
И с
верой, пламенной мольбою
Твой гордый идол обнимал.
Свершилось… целью упованья
Не зрит он в мире ничего.
И вы, последние мечтанья,
И вы сокрылись от него.
Он раб. Склонясь главой на камень,
Он ждет, чтоб с сумрачной зарей
Погас печальной жизни пламень,
И
жаждет сени гробовой.
Меж горцев пленник наблюдал
Их
веру, нравы, воспитанье,
Любил их жизни простоту,
Гостеприимство,
жажду брани,
Движений вольных быстроту,
И легкость ног, и силу длани...
Не охота бы говорить, а нельзя премолчать, не тот мы дух на Москве встретили, которого
жаждали. Обрели мы, что старина тут стоит уже не на добротолюбии и благочестии, а на едином упрямстве, и, с каждым днем в сем все более и более убеждаясь, начали мы с Левонтием друг друга стыдиться, ибо видели оба то, что мирному последователю
веры видеть оскорбительно: но, однако, сами себя стыдяся, мы о всем том друг другу молчали.
С тех пор, как он пожил в одной тюрьме вместе с людьми, пригнанными сюда с разных концов, — с русскими, хохлами, татарами, грузинами, китайцами, чухной, цыганами, евреями, и с тех пор, как прислушался к их разговорам, нагляделся на их страдания, он опять стал возноситься к богу, и ему казалось, что он, наконец, узнал настоящую
веру, ту самую, которой так
жаждал и так долго искал и не находил весь его род, начиная с бабки Авдотьи.
И неужели это будет отрицание народного достоинства, нелюбовь к родине, если благородный человек расскажет, как благочестивый народ разгоняют от святых икон, которым он искренне верует и поклоняется, для того, чтобы очистить место для генеральши Дарьи Михайловны, небрежно говорящей, что c'est joli; или как полуграмотный писарь глумится над простодушной
верой старика, уверяя, что «простой человек, окроме как своего невежества, натурального естества ни в жизнь произойти не в силах»; или как у истомленных, умирающих от
жажды странниц отнимают ото рта воду, чтобы поставить серебряный самовар Ивана Онуфрича Хрептюгина.
Итак,
вера имеет две стороны: субъективное устремление, искание Бога, религиозная
жажда, вопрос человека, и объективное откровение, ощущение Божественного мира, ответ Бога.
«Тогда я еще надеялся на воскресение, — говорит писатель, от лица которого ведется рассказ в «Униженных и оскорбленных». — Хотя бы в сумасшедший дом поступить, что ли, — решил я наконец, — чтобы повернулся как-нибудь мозг в голове и расположился по-новому, а потом опять вылечиться. Была же
жажда жизни и
вера в нее!»
Весь пыл, неутолимую
жажду ласки и глупую бабью
веру в вечность обожания своего Васи, в его преклонение перед нею…
В Успенском соборе, куда сначала попал Теркин, обедня только что отошла. Ему следовало бы идти прямо к «Троице», с золоченым верхом. Он знал, что там, у южной стены, около иконостаса почивают мощи Сергия. Его удержало смутное чувство неуверенности в себе самом: получит ли он там, у подножия позолоченной раки угодника, то, чего
жаждала его душа, обретение детской
веры, вот как во всех этих нищих, калеках, богомолках с котомками, стариках в отрепанных лаптях, пришедших сюда за тысячи верст?
С
верою в искусство свое и
жаждою новых познаний он посетил важнейшие учебные заведения, наконец прибыл в Аугсбург.
И он продолжает упрекать Христа: «Ты не сошел со креста… потому что не хотел поработить человека чудом, и
жаждал свободной
веры, а не чудесной.
Я ничего не боюсь формального. Мне не нужно ни ханжества, ни изуверства. Я не спрашиваю, какая мне будет награда за добрые дела и какая мзда за грехи? Я вся проникнута теперь
жаждой обновления и
веры в дух, от которого идут весь свет и вся истина!..
Если же ему не удастся бежать, то защитить его каким-нибудь другим образом и привести его «в крещеную
веру», — о чем он и просил довести до сведения ее сиятельства княгини Екатерины Алексеевны, на апостольскую ревность которой он возверзал все свои надежды и молил ее утолить его
жажду христианского просвещения.