Неточные совпадения
Машкин Верх скосили, доделали
последние ряды, надели кафтаны и весело пошли к дому. Левин сел на лошадь и, с сожалением простившись с мужиками,
поехал домой. С горы он оглянулся; их не видно было в поднимавшемся из низу тумане; были слышны только веселые грубые голоса, хохот и звук сталкивающихся кос.
Сергей Иванович замотал
последнюю удочку, отвязал лошадь, и они
поехали.
Он быстро вскочил. «Нет, это так нельзя! — сказал он себе с отчаянием. — Пойду к ней, спрошу, скажу
последний раз: мы свободны, и не лучше ли остановиться? Всё лучше, чем вечное несчастие, позор, неверность!!» С отчаянием в сердце и со злобой на всех людей, на себя, на нее он вышел из гостиницы и
поехал к ней.
Алексей Александрович решил, что
поедет в Петербург и увидит жену. Если ее болезнь есть обман, то он промолчит и уедет. Если она действительно больна при смерти и желает его видеть пред смертью, то он простит ее, если застанет в живых, и отдаст
последний долг, если приедет слишком поздно.
Он думал о том, что Анна обещала ему дать свиданье нынче после скачек. Но он не видал ее три дня и, вследствие возвращения мужа из-за границы, не знал, возможно ли это нынче или нет, и не знал, как узнать это. Он виделся с ней в
последний раз на даче у кузины Бетси. На дачу же Карениных он ездил как можно реже. Теперь он хотел
ехать туда и обдумывал вопрос, как это сделать.
Ее взгляд, прикосновение руки прожгли его. Он поцеловал свою ладонь в том месте, где она тронула его, и
поехал домой, счастливый сознанием того, что в нынешний вечер он приблизился к достижению своей цели более, чем в два
последние месяца.
30 сентября показалось с утра солнце, и, надеясь на погоду, Левин стал решительно готовиться к отъезду. Он велел насыпать пшеницу, послал к купцу приказчика, чтобы взять деньги, и сам
поехал по хозяйству, чтобы сделать
последние распоряжения перед отъездом.
—
Последнюю, что ль? — крикнул он на малого, который, стоя на переду тележного ящика и помахивая концами пеньковых вожжей,
ехал мимо.
Хоть бы заикнулся, беспутный, — а вот теперь к
последнему часу и пригнал! когда уж почти начеку: сесть бы да и
ехать, а? а ты вот тут-то и напакостил, а? а?
Когда все собрались в гостиной около круглого стола, чтобы в
последний раз провести несколько минут вместе, мне и в голову не приходило, какая грустная минута предстоит нам. Самые пустые мысли бродили в моей голове. Я задавал себе вопросы: какой ямщик
поедет в бричке и какой в коляске? кто
поедет с папа, кто с Карлом Иванычем? и для чего непременно хотят меня укутать в шарф и ваточную чуйку?
А вот почему:
ехал он на каком-то пароходе, уж не знаю, с другом своим, с купеческим сыном Непутевым, разумеется, оба пьяные, до
последней возможности.
Поеду,
поеду, черт возьми!» Но он вспоминал
последнее посещение, холодный прием и прежнюю неловкость, и робость овладевала им. «Авось» молодости, тайное желание изведать свое счастие, испытать свои силы в одиночку, без чьего бы то ни было покровительства — одолели наконец.
Хотя было уже не рано, но они успели заехать куда-то по делам, потом Штольц захватил с собой обедать одного золотопромышленника, потом
поехали к этому
последнему на дачу пить чай, застали большое общество, и Обломов из совершенного уединения вдруг очутился в толпе людей. Воротились они домой к поздней ночи.
— И неужели же вы могли подумать, — гордо и заносчиво вскинул он вдруг на меня глаза, — что я, я способен
ехать теперь, после такого сообщения, к князю Николаю Ивановичу и у него просить денег! У него, жениха той невесты, которая мне только что отказала, — какое нищенство, какое лакейство! Нет, теперь все погибло, и если помощь этого старика была моей
последней надеждой, то пусть гибнет и эта надежда!
Она ушла. Прибавлю, забегая вперед: она сама
поехала отыскивать Ламберта; это была
последняя надежда ее; сверх того, побывала у брата и у родных Фанариотовых; понятно, в каком состоянии духа должна была она вернуться.
Раз, например, именно в
последнее время, он вошел, когда уже я был совсем одет в только что полученный от портного костюм и хотел
ехать к «князю Сереже», чтоб с тем отправиться куда следует (куда — объясню потом).
— Это играть? Играть? Перестану, мама; сегодня в
последний раз
еду, особенно после того, как Андрей Петрович сам и вслух объявил, что его денег там нет ни копейки. Вы не поверите, как я краснею… Я, впрочем, должен с ним объясниться… Мама, милая, в прошлый раз я здесь сказал… неловкое слово… мамочка, я врал: я хочу искренно веровать, я только фанфаронил, и очень люблю Христа…
Наконец объявлено, что не сегодня, так завтра снимаемся с якоря. Надо было перебраться на фрегат. Я
последние два дня еще раз объехал окрестности, был на кальсадо, на Эскольте, на Розарио, в лавках. Вчера отправил свои чемоданы домой, а сегодня, после обеда, на катере отправился и сам. С нами
поехал француз Рl. и еще испанец, некогда моряк, а теперь commandant des troupes, как он называл себя. В этот день обещали быть на фрегате несколько испанских семейств, в которых были приняты наши молодые люди.
От слободы Качуги пошла дорога степью; с Леной я распрощался. Снегу было так мало, что он не покрыл траву; лошади паслись и щипали ее, как весной. На
последней станции все горы; но я
ехал ночью и не видал Иркутска с Веселой горы. Хотел было доехать бодро, но в дороге сон неодолим. Какое неловкое положение ни примите, как ни сядьте, задайте себе урок не заснуть, пугайте себя всякими опасностями — и все-таки заснете и проснетесь, когда экипаж остановится у следующей станции.
В этот день,
последний его пребывания в Петербурге, он с утра
поехал на Васильевский остров к Шустовой.
И потому адвокат был очень удивлен, когда Нехлюдов, не дослушав его
последней истории о преступлениях высших чинов, простился с ним и, взяв извозчика,
поехал домой, на набережную.
— Поправимся?! Нет, я тебя сначала убью… жилы из тебя вытяну!! Одно только лето не приехал на прииски, и все пошло кверху дном. А теперь
последние деньги захватил Работкин и скрылся… Боже мой!! Завтра же
еду и всех вас переберу… Ничего не делали, пьянствовали, безобразничали!! На кого же мне положиться?!
После своего визита к Половодову Привалов хотел через день отправиться к Ляховскому. Не побывав у опекунов, ему неловко было
ехать в Шатровские заводы, куда теперь его тянуло с особенной силой, потому что Надежда Васильевна уехала туда. Эта
последняя причина служила для Привалова главной побудительной силой развязаться поскорее с неприятным визитом в старое приваловское гнездо.
— Да так… не выдержал характера: нужно было забастовать, а я все добивал до сотни тысяч, ну и продул все. Ведь раз совсем
поехал из Ирбита, повез с собой девяносто тысяч с лишком,
поехали меня провожать, да с первой же станции и заворотили назад… Нарвался на какого-то артиста. Ну, он меня и раздел до
последней нитки. Удивительно счастливо играет бестия…
От
последнего слова в груди Хионии Алексеевны точно что оборвалось. Она даже задрожала. Теперь все пропало, все кончено; Привалов
поехал делать предложение Nadine Бахаревой. Вот тебе и жених…
— Господа, — начал он громко, почти крича, но заикаясь на каждом слове, — я… я ничего! Не бойтесь, — воскликнул он, — я ведь ничего, ничего, — повернулся он вдруг к Грушеньке, которая отклонилась на кресле в сторону Калганова и крепко уцепилась за его руку. — Я… Я тоже
еду. Я до утра. Господа, проезжему путешественнику… можно с вами до утра? Только до утра, в
последний раз, в этой самой комнате?
До
последней подробности рассказала она ему и весь сегодняшний день, посещение Ракитина и Алеши, как она, Феня, стояла на сторожах, как барыня
поехала и что она прокричала в окошко Алеше поклон ему, Митеньке, и чтобы «вечно помнил, как любила она его часочек».
Последний, по словам старика,
поехал на лодке в деревню за продуктами и должен был скоро возвратиться обратно.
Я втайне лелеял мысль, что на этот раз Дерсу
поедет со мной в Хабаровск. Мне очень жаль было с ним расставаться. Я заметил, что
последние дни он был ко мне как-то особенно внимателен, что-то хотел сказать, о чем-то спросить и, видимо, не решался. Наконец, преодолев свое смущение, он попросил патронов. Из этого я понял, что он решил уйти.
Вот она и читает на своей кроватке, только книга опускается от глаз, и думается Вере Павловне: «Что это, в
последнее время стало мне несколько скучно иногда? или это не скучно, а так? да, это не скучно, а только я вспомнила, что ныне я хотела
ехать в оперу, да этот Кирсанов, такой невнимательный, поздно
поехал за билетом: будто не знает, что, когда поет Бозио, то нельзя в 11 часов достать билетов в 2 рубля.
— Верочка, одевайся, да получше. Я тебе приготовила суприз —
поедем в оперу, я во втором ярусе взяла билет, где все генеральши бывают. Все для тебя, дурочка.
Последних денег не жалею. У отца-то, от расходов на тебя, уж все животы подвело. В один пансион мадаме сколько переплатили, а фортопьянщику-то сколько! Ты этого ничего не чувствуешь, неблагодарная, нет, видно, души-то в тебе, бесчувственная ты этакая!
«Господа, — сказал им Сильвио, — обстоятельства требуют немедленного моего отсутствия;
еду сегодня в ночь; надеюсь, что вы не откажетесь отобедать у меня в
последний раз.
Сколько есть на свете барышень, добрых и чувствительных, готовых плакать о зябнущем щенке, отдать нищему
последние деньги, готовых
ехать в трескучий мороз на томболу [лотерею (от ит. tombola).] в пользу разоренных в Сибири, на концерт, дающийся для погорелых в Абиссинии, и которые, прося маменьку еще остаться на кадриль, ни разу не подумали о том, как малютка-форейтор мерзнет на ночном морозе, сидя верхом с застывающей кровью в жилах.
Вчера в Коусе я купил
последний лист «Standard'a»;
ехавши к вам, я его прочитал, посмотрите.
Твоею дружбой не согрета,
Вдали шла долго жизнь моя.
И слов
последнего привета
Из уст твоих не слышал я.
Размолвкой нашей недовольный,
Ты, может, глубоко скорбел;
Обиды горькой, но невольной
Тебе простить я не успел.
Никто из нас не мог быть злобен,
Никто, тая строптивый нрав,
Был повиниться не способен,
Но каждый думал, что он прав.
И
ехал я на примиренье,
Я жаждал искренно сказать
Тебе сердечное прощенье
И от тебя его принять…
Но было поздно…
Когда болезнь
последней дочери ее приняла совершенно отчаянный характер, мать уговорили
ехать домой,и она
поехала.
— Нового платьица захотелось? Что ж ты давно не сказала мне? Завтра же
поедем к Сихлерше и по
последней картинке закажем!
Даже на folle journйe к Струнниковым не
поехали, под предлогом, что барышни пожелали провести
последние дни перед постом с женихами.
Чуть свет являлись на толкучку торговки, барахольщики первой категории и скупщики из «Шилова дома», а из желающих продать — столичная беднота: лишившиеся места чиновники приносили
последнюю шинелишку с собачьим воротником, бедный студент продавал сюртук, чтобы заплатить за угол, из которого его гонят на улицу, голодная мать, продающая одеяльце и подушку своего ребенка, и жена обанкротившегося купца, когда-то богатая, боязливо предлагала самовар, чтобы купить
еду сидящему в долговом отделении мужу.
Последнею штукой Прасковьи Ивановны было то, что она задумала
ехать гостить к Харитине, которая жила в Городище и в Заполье не показывала глаз.
Были приглашены также мельник Ермилыч и поп Макар.
Последний долго не соглашался
ехать к староверам, пока писарь не уговорил его. К самому новоселью подоспел и исправник Полуянов, который обладал каким-то чутьем попадать на такие праздники. Одним словом, собралась большая и веселая компания. Как-то все выходило весело, начиная с того, что Харитон Артемьевич никак не мог узнать зятя-писаря и все спрашивал...
— Ну, ладно… Смеется
последний, как говорят французы. Понимаешь, ведь это настоящий пост: смотритель Запольской железной дороги. Чуть-чуть поменьше министра… Ты вот
поедешь по железной дороге, а я тебя за шиворот: стой! куда?
Пересекая ее во всех направлениях, они или просто гуляют от нечего делать, или
едут в гости в шабры-кочи (соседнее кочевье), иногда верст за сто, обжираться до
последней возможности жирною бараниной и напиваться допьяна кумысом.
—
Последний из проезжающих, — говорил мне почталион, — был человек лет пятидесяти;
едет по подорожной в Петербург.
Я
еду теперь в Петербург просить о издании ее в свет, ласкаяся, яко нежный отец своего дитяти, что ради
последней причины, для коей ее в Москве печатать не хотели, снисходительно воззрят на первую.
«Мой муж не приехал, нет даже письма,
И брат и отец ускакали, —
Сказала я матушке: —
Еду сама!
Довольно, довольно мы ждали!»
И как ни старалась упрашивать дочь
Старушка, я твердо решилась;
Припомнила я ту
последнюю ночь
И всё, что тогда совершилось,
И ясно сознала, что с мужем моим
Недоброе что-то творится…
— Я
еду завтра, как ты приказал. Я не буду… В
последний ведь раз я тебя вижу, в
последний! Теперь уж совсем ведь в
последний раз!
— Мечтание это, голубушка!.. Враг он тебе злейший, мочеганин-то этот. Зачем он ехал-то, когда добрые люди на молитву пришли?.. И Гермогена знаю. В четвертый раз сам себя окрестил: вот он каков человек… Хуже никонианина. У них в Златоусте
последнего ума решились от этих поморцев… А мать Фаина к поповщине гнет, потому как сама-то она из часовенных.
Великое событие отъезда Ефима Андреича совершилось по
последнему санному пути. Он прощался с женой, точно
ехал на медвежью охоту или на дуэль. Мало ли что дорогой может приключиться!
Доктор и Парасковья Ивановна расстались большими друзьями. Проводы Петра Елисеича всего больше походили на похороны. Нюрочка потеряла всю свою выдержку и навела тоску слезами на всех. Она прощалась с отцом навсегда и в
последнюю минуту заявила, что непременно сама
поедет.